Екатерина Рождественская: фотограф-передвижник и терапевт-просветитель

Встреча с Екатериной Рождественской, организованная в Таллинне 7 декабря международным медиа-клубом «Импрессум», собрала как поклонников ее таланта, так и поклонников таланта ее отца. Столь сердечных встреч с россиянами на мероприятиях «Импрессума» не было давно. Екатерина много рассказывала о своем детстве, об отце, о том, что он остается для нее наивысшим авторитетом. В преддверии встречи Екатерина Рождественская дала интервью «ДД».

Девочка на заборе в Переделкино

– Вы росли в творческой семье: папа – поэт, мама – литературный критик. Насколько творческим было ваше воспитание?

– Во мне не развивали творческое начало специально, но к нам приходили известные люди того времени – Высоцкий, Евтушенко, Вознесенский, Аксёнов, – и волей-неволей я их слушала и за ними наблюдала. В основном мне это было неприятно – для меня они были отвратительными дядьками, которые курили, пили, плохо себя вели, мешали мне спать. Один раз они буйствовали за полночь, пели песни, бренчали на гитаре. Мама рассказывала потом, что вдруг открывается дверь, в клубах сизого дыма появляется маленькая девочка в ночной рубашке, практически ангел – мне было тогда пять лет... Я посмотрела на полупьяных людей и сказала: «Вы все говнЫ!» И ушла спать... Приходилось вариться в такой вот обстановке. Но я с детства понимала, что не буду ни математиком, ни физиком, – только гуманитарные науки. Что выросло, то выросло... Надо сказать, что я радовалась каждой минуте, когда родители были дома. Они были выездными, что для СССР была редкость, и часто уезжали за границу. А я сидела на заборе дачи в Переделкино и ждала, когда вдалеке появится их маленький автомобиль.

– Отец был и остается для вас нравственным примером?

– Естественно. Лучше него по человеческим качествам я людей не видела. Особенно по соотношению человеческих качеств и творческого начала. Отец – пример для меня во всем. У нас в семье был культ отца, я его боготворила и боготворю до сих пор. Это на всю жизнь пример мне, моим детям, надеюсь, и моим внукам тоже. Такие люди редко появляются на генеалогическом древе, а нам повезло. Он был гениален во всем – и в плане человеческой доброты, и в плане творчества. Отец – недосягаемый идеал, высочайшая планка. Так что мне есть к чему стремиться.

– Вы закончили факультет международных отношений МГИМО, куда было непросто пробиться, особенно женщинам...

– В то время это был один из вузов, где давали очень хорошее образование. Благодаря МГИМО я владею английским, французским, испанским, ну и еще несколькими языками на ресторанном уровне. Конечно, в институте было много глупостей и бесполезных предметов, вроде политэкономии и истории КПСС, но они везде были. И хотя я не пошла в дипломатию, об образовании я не жалею. Я там мужа нашла – поначалу у нас был курортный роман, не имевший отношения к институту, а потом выяснилось, что он тоже студент МГИМО. Наверное, я могла бы стать дипломатом, по натуре я миротворец, люблю, чтобы все было тихо-мирно, без скандалов. Но жизнь сложилась так, как сложилась.

Путин пока не готов

– Долгое время вы были переводчиком. Вам нравилась эта работа?

– Сначала – да, нравилась. Это была дотошная работа, а я была книжным червем. Но после нескольких книг профессия переводчика мне разонравилась. Я долго переводила книжки, по полгода – писатели были сложные, с интересным английским языком, скажем, Джон ле Карре, один из самых сложных английских писателей. Это была монотонная, скучная, однообразная жизнь – Интернета не было, я сидела, обложившись словарями... Потом я получала какой-то скромный гонорар и проедала его за две недели. К тому же оказалось, что я – человек тщеславный... Я поняла, что так жизнь проводить нельзя, хотя мне нравилось играть со словом и все такое. Поэтому из переводчиков я ушла. Была домохозяйкой, воспитывала детей, работала риелтором – у меня была своя контора в бандитские девяностые. Одно время я была даже ландшафтным дизайнером – это моя самая обожаемая профессия. А потом стала фотографом. Но на этом ничто не остановилось: с этого лета я – главный редактор «7 дней», год назад я вдобавок стала дизайнером модной одежды. У меня куча профессий, если что-то не пойдет, всегда можно будет выбрать что-то еще из того, что я умею.

– Чем вас увлекает создание фотопортретов российских звезд в антураже классических полотен?

– Для меня эта работа – прежде всего просветительская. Я фотограф-передвижник, у меня передвижная выставка, кочующая по России, люди на нее приходят – и узнают новые для них фамилии художников. Я имею в виду тех, чьи картины я «переснимаю». Дети ходят на эти выставки классами... Вряд ли они полезут в Интернет, чтобы узнать что-то о Левицком, Головине, ван Дейке. Плюс – о художниках узнают что-то люди, которых я снимаю, а это тоже немаловажно.

– Кто кого сейчас уговаривает сняться – Екатерина Рождественская звезд или наоборот?

– Инициатива на 80 процентов исходит от меня, а на 20 процентов – от людей, которым сейчас нужно раскрутиться. Это же и реклама моего проекта, и реклама тех, кто у меня снимается. Уже лет пять сниматься в моих проектах – дело престижа. Я к этому спокойно отношусь. Для меня это некая игра, выгодная и мне, и тем, кто ко мне приходит...

– Отказываются часто?

– Бывает. Я не сняла Пугачеву – десять лет назад она сказала мне, что не в форме. С тех пор я ее не спрашиваю – форма так и не появилась, с течением времени у женщин она становится только хуже... Я обращалась к Путину, но он сказал, что не готов. Не думаю, что он когда-либо будет готов. Это все очень смешно иногда.

– Когда вас назвали лакировщицей действительности, вы сказали, что такую действительность грех не полакировать...

– Это часть игры. Я навязываю звездам условия: кто хочет в нее играть, тот играет. Не очень хорошо то, что я, работая на журнал, поневоле связана с таким понятием, как «рейтинг». Среди звезд много звездной пыли, есть люди, которые становятся известны на недели и месяцы – благодаря не очень качественным мыльным операм, например. Я не зря назвала свой проект «Частная коллекция», изначально это было мое частное дело, я снимала тех, кого хотела. Очень долго я не снимала Ксению Собчак, потому что она, что называется, не мой человек. Несколько лет я не участвовала в раскрутке Димы Билана – для меня это был очередной мальчик продюсера Айзеншписа. Мальчик пел, танцевал, подпрыгивал, но и все. Когда он стал петь по-настоящему, конечно, я его сфотографировала... В общем, капризничала довольно часто.

«Холопы! Всех перережу!»

– А звезды капризничают?

– Конечно. Они привыкли капризничать – это их профессия. Вообще, безумно интересно наблюдать за тем, как меняется человек. Пройти через огонь, воду и медные трубы способны далеко не все. Огонь и вода ладно, а вот медные трубы – это безумная, страшная болезнь с ужасными последствиями. Я очень хорошо различаю первые симптомы, я теперь известный терапевт... Ваня Ургант – прекрасный парень с хорошим чувством юмора, но и у него появляется какое-то снисхождение, пафос, гонор. Я Ваньку все равно люблю, и это не самая страшная симптоматика. Есть ведь люди, которые не ходят, а парят, в студии они в метре от пола, за ними вьется стайка администраторов, телохранители, с которыми они ходят в туалет, гримеры, визажисты, парикмахеры... Входит такой прайд людей – и я понимаю, что не вижу, кто тут звезда. В свое время так пришел Витас – я стала приглашать его на съемку и вдруг поняла, что обращаюсь к администратору. Потом, когда с Витаса спесь слетела, и он, как про него писали, стал звездой в Китае, он приходил уже один. Иногда эта болезнь лечится.

– Боятся ли звезды выглядеть смешными?

– Некоторые – да, но это не настоящие звезды. Людмила Гурченко, звезда первой величины, любила быть смешной и сама выбирала образы, которые показывали ее не с лучшей стороны. Были и просто смешные случаи. Я сняла Жириновского в образе Ивана Грозного, это были съемки на выезде, в Кремле. Мы заранее приготовили грим – бороду, одежду и так далее. Владимир Вольфович пришел усталый и, пока его гримировали, заснул. Спал часа два. Потом проснулся, ему поднесли зеркало – и он увидел перед собой Ивана Грозного. Он пришел в ужас, у него выкатились глаза. Потом он осмотрелся, понял, что он в Кремле, что он Иван Грозный. Мы вышли на Красное крыльцо, а там ходят японские туристы. Места там мало, я присела внизу на корточки, а Жириновский, в царском облачении и с посохом, вошел в роль и стал кричать: «Холопы! Всех перережу!» Японцы, улыбаясь, стали спрашивать у гида, о чем царь кричит... Гид перевел, и японцы испарились.

– Было время, когда ваш муж потерял работу и вы кормили семью одна. А в 90-е ваш супруг стал медиамагнатом. Как вы отнеслись к такому повороту?

– Я стала у него работать. Всё в семью! Мужчина должен содержать жену и детей, ненормально, когда семью жена кормит. Да, медиамагнатом быть опасно, на мужа были покушения, мы прошли через все...

– Ваши дети тоже подались в искусство?

– Нет, они пошли своим путем. Старший окончил экономический, он музыкант и программист, долго играл в какие-то компьютерные войны и занял по ним восьмое место в мире. Средний ведет сайт «7 дней» и участвует в гонках. Младшему 11 лет, и он успел перепробовать много профессий. Был потрясающим художником, потом стал шахматистом, получил много призов и медалей и решил, что пора с этим заканчивать. Какое-то время занимался квантовой механикой, объясняя мне, что хочет сделать что-то полезное для человечества. Сейчас он качает мускулы. Очень разносторонний молодой человек. Кстати, старший в детстве писал очень неплохие стихи. Одно стихотворение я храню в своем паспорте. Это взгляд ребенка на 90-е годы:

Россия, Россия,
родина наша.
Все сварено круто,
как манная каша.
Здесь Ленин, там Сталин
и мертвый Гагарин.
Сметана прольется,
взрывчатка взорвется,
А маленький мальчик
в огне засмеется.