Персона. Алла Беленкова: Пушкин может стать ключом к истории

Алла Беленкова, в прошлом – учитель русского и литературы, основала знаменитый ныне музей почти случайно – и безумно рада тому, что из этой случайности родилось явление культурной жизни Эстонии. Как оказалось, Александр Сергеевич, кроме прочего, может быть и своего рода мостом между русскими и эстонцами. «Это именно мост, – говорит Алла Ильинична. – Пушкин и наша страна связаны и через лицей – многие лицеисты и их потомки жили в Эстонии, – и, конечно, через бабку с дедом, и через Наталью Николаевну, бабушка которой жила на мызе Раади. Когда в музей приходят эстонские группы, я им рассказываю о том, что Пушкин и его супруга – оба отсюда. Это наши ребята!»

«Покроется пылью – закрою!»

– Вы как-то сказали, что очень рано поняли, что будете учителем. Были какие-то предпосылки?

– Никаких предпосылок. У меня такое чувство, что с самого детства другой мысли, кроме как быть учителем, у меня не было. Не обязательно учительницей литературы. Поступать я пошла, смешно даже говорить, на физмат. Я очень любила математику, до сих пор хорошо перемножаю в уме двузначные числа – ученики всегда удивлялись, ведь гуманитариям такое не свойственно... Когда выяснилось, что подруга идет на иняз, я решила пойти вместе с ней на иняз, но мы не успели вовремя подать документы, – и остался филфак, хотя там был большой конкурс. Вот так я попала на филфак.

– Но вам нужно было быть именно учительницей?

– Да. В пять или шесть лет я «проверяла тетрадки» – раздавала их куклам, сама за них что-то писала, сама же потом это читала, ставила отметки... Когда я пошла в школу и увидела, как учительница берет пачку тетрадей, разворачивает ее веером и пересчитывает, то стала ей подражать. Это было счастье! Когда сама стала учительницей, проверка тетрадей, увы, сделалась для меня рутинным, но совершенно необходимым делом – ученика узнаешь через его тетрадку.

– Я знаю, что вы объясняли правила не совсем так, как «надо» по учебнику...

– Я всегда считала, что учить правила – глупость неимоверная. Сама я, окончив институт, не знала многих правил русского языка, кроме, может быть, «ча-ща пиши с буквой „а“ и „не” с глаголом пишется раздельно». И только когда я пошла работать в школу, мне стало ясно: чтобы быть хорошим учителем, я должна понимать каждое правило. Именно понять, а не зазубрить их по учебнику. Все запятые, на удивление учительнице, я ставила правильно. Она говорила, что грамотность мне дана от рождения.

– От рождения – это фигура речи, нет? Считается, что грамотно пишут те, кто много читает...

– Не думаю. Я не была такой уж любительницей чтения. Читать начала – с трудом! – лет в тринадцать и почти ни одной книжки не дочитывала до конца. Однако орфографические ошибки делала редко. Помню, во втором классе сделала ошибку, написав «польто». Мне поставили двойку, и я горько плакала... Зато теперь я расскажу любое правило, помогу некоторыми хитростями или, как я их называю, «народными мудростями», чтобы облегчить ребятам понимание и не убить желание учить родной язык.

– Многие хотят быть учителями, но не все приходят в итоге к музею Пушкина...

– Говорят, что случайностей не бывает, но я думаю, что это вышло все-таки случайно. Много лет я была учителем, ни о чем другом не думала, до пенсии собиралась преподавать русский и литературу. В 1997 году у нас в школе проводилась игра «Город» – можно было открыть в своем классе магазин, музей, парикмахерскую. Однако за много лет работы у меня было собрано много материала о писателях и поэтах. По Пушкину – больше всех, поэтому решили, что можем открыть музей любимого поэта и... «заигрались»: купили рамочки для картин, поставили стенды, девочки сшили костюмы той эпохи.

Начиналось все с одной стены в классе. В игре «Город» мы победили – за наш музей ученики отдали больше всего голосов. Для меня это было откровение. Если на фоне косметических салонов, магазинов, комнат страха и смеха побеждает все-таки Пушкин, значит, мы небезнадежны. Я попросила директора, Сергея Николаевича Гаранжу, оставить эту стеночку до конца учебного года. Он скрепя сердце согласился – тогда школе не хватало кабинетов. Летом я поняла, каким именно может быть музей. И попросила под него бывшую пионерскую комнату. Директор поставил условие: «Покроется пылью – закрою на следующий же день». Но пылью музей не покрывается.

Врангели, Крузенштерны и Бенкендорфы

– Почему именно Пушкин?

– Для любого русского человека Пушкин – особое имя. Для меня – тоже. Когда я училась в школе, мне в душу запал «Евгений Онегин». Помню, как спорила со своей любимейшей учительницей и очень удивлялась, когда она, рассказывая о смерти Пушкина, вдруг заплакала... Хороший поэт, но зачем же плакать? Он ведь давно умер. А теперь, когда в музее рассказываю о смерти Пушкина не знаю в какой раз, сама с трудом сдерживаю слезы. Знаете, иногда приходят старшеклассники, заранее настроившиеся на что-то унылое – «ох, музей Пушкина...», – меня берет зло.

– И вы начинаете, что называется, жечь?

– Да. И мне кажется, получается. Я ни в коем случае не стану рассказывать прописные истины, не буду поучать, а постараюсь показать Пушкина как человека. Как он подставлял плечо брату, оплачивал его долги, наставлял и не оставлял без помощи. Пушкин единственный из трех детей поехал хоронить маму – только у него нашлось время, хотя мать уделяла ему внимания меньше всех. Это человек, который сам дал денег Наталье Ивановне Гончаровой, матери Натальи Николаевны, на приданое для своей невесты... Когда речь заходит о смерти, я сама с удивлением перечисляю, сколько всего успевает сделать Пушкин за двое суток до смерти. Видимо, желая, чтобы слушатели прониклись моими переживаниями, я настолько окунаюсь в эту трагическую атмосферу ухода из жизни великого поэта и благородного человека, отца четверых малышей, что еле сдерживаю слезы и всегда вспоминаю свою учительницу. Это совершенно искреннее переживание рождает в ребятах ответную реакцию. Девчонки плачут, слава богу, а мальчишки иногда просят вернуться и посмотреть какие-то запомнившиеся им экспонаты или портреты, которые вдруг вызвали интерес. Это для меня самый большой подарок.

– Вы часто перечитываете Александра Сергеевича?

– Когда мне плохо, да и когда радостно на душе, я открываю Пушкина. Вот этот трехтомник, который когда-то выпустили огромным тиражом, уже третий. Книги не выдерживают моего к ним внимания. Читаю «Евгения Онегина», читаного-перечитанного, и вижу что-то, чего не замечала раньше. А письма Пушкина – это поучительное, интригующее и душевное общение с поэтом. Пушкин питает. Это общие слова только для тех, кто не знает Пушкина. Я проводила как-то эксперимент, просила ребят написать имя любимого поэта. Проверьте: 70 процентов в любой аудитории пишут «Пушкин». Начинаешь спрашивать – выясняется, что Дантес женился на Наталье Николаевне... Ох, чего я только не слышала.

– Насколько тяжело руководить музеем и собирать музейные экспонаты?

– Тяжело, но, знаете, музей дает мне больше, чем я даю музею. Я прихожу сюда, заглядываю в зеркало, которому больше двухсот лет, и сама себе говорю: какое счастье, что я здесь. Это счастье, когда сюда приходят ученики и мы с ними читаем сказки Пушкина, «Евгения Онегина», – я окунаюсь в атмосферу урока, и без этого ощущения мне жить трудно. Да, я больше не проверяю тетради – но у меня нет и возможности погрузиться в текст. Музей дарит мне радость. Думаю, главное, что в течение этих пятнадцати лет самые разные люди говорили: «Как у вас тут хорошо!» Помню, жена российского посла А.И. Глухова приходила, чтобы просто посидеть у нас, потому что ей тут было комфортно. Когда сейчас приходят эстонские группы, более того, эстонские краеведы – и оставляют в книге отзывов записи о том, что через Пушкина они многое узнали об Эстонии...

– Чем ваш музей отличается от других?

– Когда мы открывали музей, то понимали, что не хотим быть просто музеем Пушкина: родился, женился, в ссылках был... Существует немало достойных музеев Пушкина, с которыми нам никогда не сравниться. Стать блеклой пародией – не хотелось. Привели учеников, поставили галочку, и всё... Такого у нас, слава богу, нет. Есть благодатная эстонская тема, пересекающаяся с темой лицеистов. Вот Фердинанд Врангель, директор Царскосельского лицея, живший на мызе Роэла. На этой мызе были пригреты родственники Петра Врангеля. Это уже совсем другая история, но мы пришли к ней через Пушкина. Или Иван (Адам) Крузенштерн, первый русский мореплаватель вокруг света, владелец мызы Килтси. Мало кто знает, что всех своих сыновей он отдал в лицей. Крузенштерн вёл многолетнюю переписку с директором Царскосельского лицея Е.А. Энгельгардтом. Два честнейших, порядочнейших человека! – договаривались обманывать императора, чтобы в лицей попали дети Коцебу, признанного шпионом... И так далее, и так далее.

– И в основе всего этого – Пушкин?

– Да, Пушкин – это как ключ к истории, в том числе к истории Лицея. Это имя цепляет любого русского человека – да и не только русского: эстонцы, немцы, французы, греки, молдаване – если заглянуть в оставленные посетителями записи в книге посетителей, кто у нас только не был! Это у нас уже третья книга, ее открывали Александр и Мария Пушкины... Благодаря музею я общаюсь с потомками Пушкина, сохранившими в себе дворянский стержень. Эти люди многому меня научили, о многом поведали. Разыскивая их, я побывала в Берлине, Оксфорде, Брюсселе. Вдруг в Оксфорде видишь дом – точную копию дома в эстонском Калиярве. Его построила Татьяна Бенкендорф, дочь лицеиста Бенкендорфа. Столько написано о ее матери – известной Марии Закревской-Будберг-Бенкендорф, прослывшей шпионкой, чуть не Мате Хари своего времени, – а об отце не знаем почти ничего... Если я начну рассказывать, это будет долгая история, и не одна – множество историй: одна тянет за собой другую. Открывая музей, мы ставили себе цель: найти свою тропинку. И не подозревала, что это будет такая широкая дорога, такая магистраль!

Код Пушкина

– Странно, что местными лицеистами мало кто занимался...

– Странно, это правда. Можно ведь не ездить ни в Брюссель, ни в Берлин. Достаточно нашего тартуского архива. Там только в фонде графов Бергов лицейских документов – на целый архив!

– Люди старшего поколения часто хватаются за голову – говорят, что молодежь нынче пошла невежественная. Это правда?

– С одной стороны, да, я тоже могла бы посетовать на то, что сейчас учатся не так прилежно, как 15 лет назад, не везде учат стихи наизусть. Однако я понимаю, что сегодня, чтобы добраться до души ребенка, надо вывернуться наизнанку. Это возможно, хотя и очень трудно. И потом, нам не дано предугадать, как слово наше отзовется. Я недавно встречалась в Петербурге с бывшим учеником, он был самым обычным троечником из обычного класса. И вдруг он говорит мне, что перечитывает «Евгения Онегина», что прочитал письма Пушкина. Я не брошу камня в сегодняшнюю молодежь, но поддержу мнение, что она стала другой. Современные технологии изменили и жизнь, и взгляды на нее. Поначалу я ныряла в Интернет и через полтора часа вспоминала, что же хотела найти. Тогда я начала ставить себе четкие задачи – и ни шага в сторону. Молодому человеку в Интернете удержаться сложнее. Он пойдет непроторенной дорожкой просто потому, что ему это интересно, а там уже куда кривая выведет. Можно ли как-то на молодежь повлиять? Да. Здесь, я считаю, дело за нами, за учителями, родителями, взрослыми. Как бы банально это ни звучало. Наверное, есть наша вина в том, что мы часто идем на поводу у молодежи. Неинтересно – не надо! Не хотите учить наизусть – не будем. Я думаю, здесь демократия ни к чему. «Душа обязана трудиться».

– Вы подготовили и издали две книги – «Святому братству верен я...» о лицеистах и их потомках на русском и пушкинский сборник на русском и эстонском. Расскажите об этом сборнике, пожалуйста.

– Книга «Святому братству верен я...» была для издательства SE&JS первой русской книгой, потом то же издательство выпустило сборник стихотворений Пушкина на русском и эстонском языках с моими комментариями. У этой книги два названия – «Моей души предел желанный» по-русски и «Tere, tundmatu sugupõlv» по-эстонски (перевод строки «Здравствуй, племя младое, незнакомое» – Н.К.). Надо сказать, разошлась эта книга почти сразу. Меня пригласили представить ее в гимназии Густава Адольфа. Как эстонские ребята читали Пушкина на русском и эстонском языках! Это дорогого стоило. Один мальчик читал стихотворение «Мадонна», фонетически для эстонца все-таки сложное: «Чистейшей прелести чистейший образец...» Учительница потом попросила его отдать ей листок с текстом, но мальчик сказал: нет, я оставлю его себе на память, потому что я читал по-русски Пушкина. Я стояла и думала: насколько мы все-таки недооцениваем свою молодежь – и взаимную тягу русских и эстонцев, когда это касается искусства, литературы. В такие моменты мы забываем, на каком языке говорим.

– В чем секрет Пушкина? Почему он до сих пор так воздействует на людей?

– Я долго пыталась понять, в чем очарование Пушкина. «Я вас любил, любовь еще, быть может...» И что? «Гений чистой красоты» – это уже у Жуковского было. Но у Жуковского это не сыграло, хотя он был тогда главой поэтического Олимпа, а у Пушкина – сыграло. Почему? По аналогии с «кодом да Винчи»? Тут, наверное, можно говорить о «коде Пушкина», о поэтической гармонии звука и мысли, которая воздействует на нас. Он сумел подобрать слова так, что они нас цепляют. Я изумлялась, когда ребята, не читавшие стихотворения «Я вас любил...», могли его с какого-то места продолжить. Значит, это и правда какой-то языковой код. Даже на уровне шуток – англичане ведь не говорят: «Что я тебе, Шекспир, все знать?» А мы так про Пушкина говорим. Объяснить классику невозможно. Если мы найдем способ ее объяснить, эффекта уже не будет. Это как с любовью: когда загадки нет – уже неинтересно...

– Но вы ведь знаете о Пушкине очень много, мало кто столько знает, а любовь не проходит – почему?

– Все потому же: любовь нужно подпитывать. Я все время узнаю что-то новое, и постоянно что-то новое происходит – новые группы, новые люди. К нам приходили митрополит Корнилий, краевед Лев Лившиц, потомки лицеистов, потомки Пушкина, дипломаты, депутаты парламента и представители мэрии. У нас бывают и малыши из детского сада, и группы пенсионеров. Мы открыты для всех. Культуре нужен проводник, и музей старается эту функцию выполнять.