Новый спектакль «Можно я буду Моцартом?» в репертуаре Русского театра должен быть окружен другими постановками, чтобы яснее обозначить кредо театра.
Для подписчиков
Враждебный человеку мир
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
В конце прошлого года в Русском драматическом театре прошла премьера спектакля «Можно я буду Моцартом?». Этот спектакль открывает собой новую страницу в жизни Русского драматического театра в Таллинне.
Сюда пришел новый художественный руководитель, режиссер из Москвы — Марат Гацалов, уже получивший известность в театральных кругах как интересный и смелый постановщик современной драматургии. На его счету — постановки пьес Павла Пряжко, Вячеслава Дурненкова, братьев Пресняковых.
Такая работа, как «Жизнь удалась» Павла Пряжко, поставленная Маратом Гацаловым совместно с Михаилом Угаровым, получила приз «Золотой маски» в номинации «Эксперимент». Марат Гацалов как будто настроен решительно и собирается вывести Русский театр из разряда периферийных, обновить и репертуар, и эстетику.
Атмосфера несвободы
Спектакль «Моцарт» поставлен не самим Мартом Гацаловым, а режиссером из Белоруссии Евгением Корнягом, который был приглашен на эту постановку еще до прихода Марата.
Работа была непростой. Режиссер Корняг, как сказано в программке, «создает спектакль под влиянием собственных впечатлений от произведений Кена Кизи «Полет над гнездом кукушки», Антона Чехова «Палата № 6», а также поэзии культового поэта ХХ века Владимира Высоцкого». Замысел, судя по всему, был серьезный. Удался ли он в полной мере?
Начнем с достоинств этой постановки. К ним относится, прежде всего, хорошая пластическая культура исполнителей. Ведь спектакль этот построен в основном на пластике. В нем существуют и словесные диалоги, и монологи, но очень небольшие, которые, тем не менее, придают действию напряженность. Вообще атмосфера напряженности, некоей сдавленности и человеческой несвободы существует во всей постановке.
Действие происходит в психиатрической лечебнице, и герои спектакля — это пациенты лечебницы. Кроме них существует еще женщина-врач, которая ведет наблюдение над больными. Она не отличается добросердечием, напротив, это образ некоей военизированной надзирательницы, предельно жестко обращающейся со своими пациентами.
Они запуганы и, когда рассказывают свои сны (эта процедура в лечебнице происходит каждое утро), проявляют ту самую подавленность, страх и несвободу, которую усугубляет в этих больных людях еще и почти тюремный режим лечебного учреждения.
Пациентам лечебницы здесь не даны индивидуальные характеристики. Они очень немногим отличаются друг от друга. Объединяет их разорванное, нездоровое сознание, путаная речь, огрехи в произношении, трудности в выражении эмоций и мыслей.
Но надо отдать должное исполнителям в том, что они создают отнюдь не патологические образы. Пациенты психиатрической лечебницы вызывают чувство сострадания. Потому что понятно, что они находятся в некоей тюрьме, откуда нет выхода.
Все это как раз очень напоминает атмосферу лечебницы в романе Кена Кизи. Но у Кизи был и другой мотив. Собственно говоря, ведущий: мотив свободы, которую хотели бы обрести пациенты лечебницы, свободы, за которую так отчаянно боролся главный герой, бунтарь и индивидуалист МакМерфи.
Обобщенный образ
В спектакле таллиннского театра нет протагониста. Здесь уравнены все — и те, кто находится здесь уже давно, и те, кого сюда на наших глазах приводят родственники, чтобы избавиться от ненужной обузы.
Эпизод с маленькой девочкой, которую помещает в лечебницу собственная мать, трогает за живое. Так же близко к сердцу воспринимается и эпизод со старой женщиной, от которой тоже хотят избавиться родственники, помещая ее в лечебницу.
Но основным образом здесь, наверное, должен был стать молодой человек, у которого на спине выгравированы крылья. Это некая метафора. Возможно, что этот человек художник или просто тот, кто наделен каким-то особым даром.
Может, это и есть Высоцкий? Или МакМерфи — не в буквальном смысле, а по образу. И эпизод, в котором молодому человеку смывают со спины крылья, возможно, должен был бы стать центральным и вобрать в себя главные мотивы этой постановки.
Но этот эпизод выстроен режиссером как проходной. На нем не очень останавливают внимание. Думается, что где-то здесь и кроется основная ошибка режиссера.
Он дал образ лечебницы — тюрьмы и обрисовал с достаточной точностью всю жестокость способов обращения с пациентами, которых здесь практически уничтожают, лишая индивидуальности и даже жизни.
Но режиссер почти не построил контрдействие — реакцию пациентов, их способы защиты. Возможно, борьбы. Поэтому спектакль стал несколько однообразным, без событий и поворотов. Ему не хватает развития, действие стоит на одном месте.
Этот спектакль не вызывает никаких других ассоциаций, кроме как с книгой Кизи и даже в большей степени с фильмом Милоша Формана.
Здесь нет и намека ни на чеховскую «Палату №6», ни на поэзию Высоцкого. Но режиссер сделал то, что сделал. А то, о чем говорится в программке — о «нестандартных проявлениях человеческой природы с точки зрения общепринятых норм, о хрупкости таланта, о тайном мире человека, о ранимой душе» — так всего этого в спектакле нет.
Правда, нельзя сказать, что спектакль слишком однозначен и рассказывает только о психиатрической лечебнице. Нет, это образ обобщенный и в нем прочитывается жестокий, подавляющий человеческую личность мир.
Такой спектакль, несомненно, имеет право на существование. Он необычен хотя бы уже одним тем, что работает с пластическими и пространственными образами, тяготеет к метафорическому языку.
Здесь видна «режиссура», авторское мышление, которому подчинено все действие. Такой спектакль заявляет необычную стилистику, демонстрируя, что театр не ограничивает себя намерением просто показать какую-то занимательную историю традиционными средствами.
Но такой спектакль, на мой взгляд, должен быть окружен другими постановками не бульварного толка, чтобы яснее обозначить кредо театра. Думается, что дело только во времени. Стоит дождаться других спектаклей, чтобы увидеть возможности и перспективу театра.
«Можно я буду Моцартом?»