Нынешний сезон определенно войдет в историю Русского театра как эпоха странных постановок: сначала «Можно я буду Моцартом?», потом «Антигона», теперь вот – «В добрый час»...
Опошление подвига
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Правда, последний спектакль, премьера которого состоялась в апреле, получился сколь странным, столь и отталкивающим: молодой петербургский режиссер Иван Стрелкин не постеснялся сотворить с невинной советской пьесой такое, что покойный советский драматург Виктор Сергеевич Розов (1913-2004) мог ненароком перевернуться в гробу.
Как сквозь мутную пленку
Пьеса «В добрый час» была написана на заре хрущевской эпохи, в 1954 году (Стрелкин перенес действие в 1961 год), и считалась острой, так как критиковала святое – советскую систему воспитания. У доктора биологических наук Петра Ивановича Аверина (Сергей Черкасов) и его супруги, домохозяйки Анастасии Ефремовны (Елена Тарасенко, Лариса Саванкова) – двое детей: Аркадий (Дмитрий Косяков), не слишком талантливый артист, и Андрей (Герман Клаад), балбес-абитуриент, который надеется как-нибудь проскочить в Бауманское. Внезапно к Авериным приезжает из провинции Алексей (Вячеслав Леонтьев), двоюродный брат и ровесник Андрея, тоже желающий поступить в московский вуз.
Вся эта молодежь явно не может выполнить требования, которые предъявляют ей взрослые (а шире – все общество). Проблема отцов и детей усугубляется тем, что отцы обмещанились: сам Петр Иванович в молодости сначала поработал, а потом получил высшее образование, но своему сыну Аверины такой судьбы не желают. Может, все и обошлось бы, если бы не простой и честный Алексей – он никак не желает мириться с тем, что человек, считающий себя комсомольцем, готов поступить в университет по блату... Пафос пьесы достигает пика в монологе девушки Аркадия Маши (Алина Кармазина): «Если человек не гений, не знаменитость, так и права на жизнь не имеет?.. Аркадий талантлив, да! Только идет медленно, трудно... А вы своим нетерпением подхлестываете его. Вот он и захотел прыжок сделать... сорвался... совсем озлобился. А злоба убивает в человеке все, даже талант».
Что называется, нам бы их проблемы. Да, сегодня ставить Розова в лоб, видимо, невозможно (хотя связать «В добрый час» с современностью не так уж и трудно – было бы желание). Тем не менее, если говорить о первой половине спектакля, перевод с советского на современный выполнен блестяще за счет великолепного – без дураков – художественного решения: сцену Малого зала отделяет от зрителей полупрозрачная полиэтиленовая пленка. Она превращает уютную советскую квартиру Авериных в теплицу, где растет не знающая жизни молодежь: внутри душно, герои все время увлажняют воздух из пульверизаторов и обмахиваются плоскими предметами.
Кроме того, пленка служит мутным стеклом, сквозь которое мы из современности глядим в 1961 год, а также «четвертой стеной», отделяющей актеров от зрителей, и еще экраном, на который проецируются советские лозунги: «В жизни всегда есть место подвигу», «Большой говорун – плохой работун», «За счастливую юность голосует советская молодежь»...
На что годен пульверизатор
Композиция постановки Стрелкина напоминает перевернутую параболу. В первой половине спектакля мы наблюдаем счастливую советскую жизнь, в которой постепенно накапливаются противоречия. Папа-биолог, правда, выглядит немного идиотом, потому что носится с одной и той же верблюжьей колючкой, но идиотизм его все-таки одухотворен. Молодежи колючка неинтересна, удрученных собственными неудачами юношей и девушек теплица выводит из себя. Бунта не избежать – и он проявляется в форме метафоры: герои, говоря театральным языком, «ломают четвертую стену», рвут пленку, тонкую грань между прошлым и будущим, и под очень уместную здесь песню «В интересах революции» «Агаты Кристи» попадают из шестидесятых в настоящее. Оглядываются. На их лицах проступает неподдельный ужас. Но стена сломана, и ничего уже не исправить. За что боролись...
Если бы «В добрый час» закончился на этой ноте, мессидж был бы понятен. Но постановка по нисходящей ветви параболы катится вниз, потому что режиссер решил сделать с пьесой Розова то же самое, что писатель Владимир Сорокин не раз делал с советскими текстами, – раздробить ее на кирпичики, размолоть их в труху, в общем, как говорят литературоведы, деконструировать нарратив. Поэтому на сцене разворачивается вакханалия, не имеющая с пьесой ничего общего. Раздухарившиеся детки размалевывают стены граффити, пишут на доске слово из трех букв, стиляжничают, танцуют рок-н-ролл (да, мы понимаем, что это диссиденты-шестидесятники), едят растения, цитируют Сашу Соколова, выкрикивают что-то вроде «это хрень» и «сука бесит»...
Скверный актер Аркадий при помощи зажатого между ног пульверизатора изображает страдающего энурезом пса, по-собачьи пристраивается к Машиной ноге, потом залезает на стремянку, цепляется ногами за верхнюю перекладину и, свесившись головой вниз, пытается утопиться в ведре. В финале дети плюют в банки и, уезжая, оставляют плевки родителям. Это, конечно, символ, и можно с ходу предложить десяток его интерпретаций – но что-то не хочется. За что они так с Виктором Сергеевичем Розовым? Чем насолил им покойный драматург? Ошеломить зрителя (особенно пожилого, пришедшего на старую советскую пьесу) несложно – только зачем это нужно? Сорокинская деконструкция нарратива – прием любопытный, но многим чуждый, потому что изгадить художественное пространство (пусть и под предлогом борьбы с чем-то там) и поплевать в чужую мечту – не в пример проще, чем создать что-то свое.
Героиня Розова замечает: «Для подвига не требуется большого пространства». Ну а для того, чтобы опошлить время, когда понятие «подвиг» еще имело смысл, требуется пространство куда меньшее. Несколько квадратных метров сцены и узкое, в пару-тройку извилин шириной, мировосприятие.