Вячеслав Иванов: Мейерхольд, Ионеско… следующий!

Вячеслав Иванов. Фото: SCANPIX

Новый сезон в Русском театре Эстонии, начавшись с «Вавилонской башни», логически должен завершиться «Апокалипсисом», предполагает собкор петербургского журнала в Эстонии Вячеслав Иванов.

Вообще это мощно — когда один из ведущих актеров театра играет своего худ­рука. Эта штука будет посильнее, чем «Фауст» Гете!

Вот представьте себе, скажем, Александра Збруева, который на сцене родного «Ленкома» играет роль ныне, слава Богу, здравствующего Марка Захарова. И вот Марк Анатольевич устами любимого им и зрителями актера говорит нам: «Ребята, я честно не знаю, о чем ставить спектакль… Ну не знаю! Ставить какую-нибудь известную пьесу — это скучно.

Все заранее понятно, все уже написано, все реплики распределены… Тоска!.. А поставлю-ка я спектакль про то, как ставят спектакль!»

А ведь именно так (ну, может быть не дословно, но очень близко к приведенному тексту) говорит с нами устами известного артиста и телеведущего Ильи Нартова художественный руководитель Русского театра Эстонии Марат Гацалов в самом начале только что поставленной им первой части трилогии «Вавилонская башня».

Каюсь, особый интерес к новой постановке пробудило во мне сообщение о том, что в Русский театр завезены десять тонн металлоконструкций, необходимых для декораций к готовящейся премьере. Появилось ощущение какой-то ирреальности: надо ли возводить подобие Вавилонской башни в зрительном зале, полностью закрывая циклопическим сооружением партер, и загонять зрителя на балкон только для того, чтобы оправдать название? И вообще — причем здесь известная библейская притча?

Я в театральных делах человек не шибко искушенный, что такое мизансцена и темпоритм осведомлен весьма приблизительно. Захотелось выслушать мнение профессионалов. Опросил некоторых — с кем более-менее близко знаком. Все они (на предварительном этапе, еще до просмотра) в один голос заверили меня, что режиссер, как и всякий художник, имеет право на эксперимент.

При условии, оговаривались мои собеседники, что этот эксперимент будет оправдан.

Собственно, ответ на волнующий меня вопрос о целесооб­разности строительства мини-башни дал сам автор постановки. В сквозном диалоге между режиссером (Марат Гацалов в исполнении Ильи Нартова) и сценарис­том (Екатерина Бондаренко — акт­риса Лариса Саванкова) худрук театра прямым текстом говорит: «Это можно было ставить на любой площадке».

В целях эксперимента, конечно, просто необходимо было возвести такие подмостки, чтобы с их высоты провозгласить сей незамысловатый тезис… Впрочем, я не специалист.

На протяжении всего действия зритель, затаив дыхание, ждет. Чего? Откровения? Или хотя бы крохотного открытия? Ведь театр же! Но ничего не происходит. То есть просто ничего.

Артистов жалко. Артисты должны играть, а не слоняться по сцене в ожидании своей очереди за трехминутным этюдом на заданную тему. Некоторые так и не дожидаются. А тем, кому повезло, и играть-то нечего, поскольку тема задана весьма расплывчатая, если не сказать — банальная («Все мы одиноки в этом мире, и язык — лишь средство разобщения»).

Ну, немного зоофилии с элементами орального секса…

Ну, немного некрофилии…
Ну, неудачная попытка совершить половой акт — не то на парковой скамейке, не то на продавленном диване…
Ну, матюгнулся главный персонаж пару-тройку раз, так ведь не по злобе же, а от избытка чувств-с, как мальчуган пубертатного возраста!

Ну, проведен эксперимент по наполнению презерватива водой из двухлитровой бутыли…

Ну, состоялся вялый диалог мужа, рвущегося в полет на воздушном шаре, с приземленной женой, которая хочет пойти на свадьбу к подруге…

Ну, сыграна невнятная реприза с элементами пародии не то на древнеримскую, не то на древнегреческую тему…
И что?!

Все эти этюды никак между собой не связаны, никак — взаимно или порознь — не оправданы, Станиславский с его «задачей и сверхзадачей» отдыхает.

Марат Гацалов — посредством все того же Нартова и лично, с экрана, установленного вместо задника — уверяет нас, что очень не любит кино, а уж паче того — проникновение киношных трюков в театр. И при этом действие регулярно перебивается этими самыми «трюками».

Нас знакомят с фрагментами видеозаписи некоего подобия профсоюзного собрания, участники которого — вся труппа театра — с пристрастием допрашивают своего худрука: а как у него с личной жизнью, а с творческой, а вообще как дела? И худрук доверительно рассказывает про то и се, и про многое другое.

Вообще-то все это мы уже где-то видели. И на сцене, и на экране. Марсианские конструкции, неприкаянно бродящие среди них актеры, бредовые ситуа­ции, абсурдные диалоги и нелепые костюмы… Всеволод Мейерхольд, Эжен Ионеско, Федерико Феллини, Анджей Вайда, Георгий Данелия… Правда, при всей абсурдности событий и условности декораций их спектакли и фильмы несли глубокую мысль, брали за сердце, будоражили.

А «Вавилонская башня» в постановке худрука Русского театра оставляет в душе какое-то вязко-тягучее недоумение. Это было видно по лицам зрителей, расходившихся после представления. Некоторые же, не выдержав двухчасового непрерывного сценического марафона, уходили, не дождавшись финальной сцены.

Я помню потрясенное молчание людей, выходивших из Эстонского драматического театра пос­ле спектаклей «Тихая волость» и «Цвета облаков» — рядом с ним и близко не лежит то молчание, с которым расходились зрители «Вавилонской башни», на чьих лицах читалась обида: наобещали с три короба, а преподнесли шиш!

А ведь Марат Гацалов еще за несколько недель в одном из интервью предупреждал: «Это не полноценный спектакль, а заявка режиссера на определенное решение материала». Вольно же было покупать билеты и ждать откровений!

Кстати о финансовой стороне. Собственно, покупка билета — дело глубоко интимное (вроде переживаний постановщика, о которых он многократно извещает зрителя): не хочешь — не покупай. Однако худрук Русского театра, ничего не ставя в течение года, при этом исправно получал зарплату, сопоставимую с жалованием министра или мэра крупного города.

Я не в восторге от наших министров и мэров, но они все-таки что-то, худо ли, бедно ли, за эту свою зарплату делают. Нагрузка же худрука при таком «окладе денежного содержания», учитывая нечастые наезды в Таллинн и длительный творческий простой в качестве постановщика, явно не соразмерна с начисляемой суммой.

Плюс затраты на изготовление, доставку, монтаж и демонтаж (с повторением этих операций при реализации второй и третьей частей данного проекта) тех самых металлоконструкций…

Плюс, уже в ходе работы над постановкой, немалые расходы на оплату труда, виз и поездок из Моск­вы в Таллинн и обратно самого режиссера, сценариста, а также сценографа, художника по костюмам и композитора…

Присутствие в «титрах» последнего особенно впечатляет, поскольку в спектакле не звучит ни единой музыкальной ноты. Некие звуки, извлекаемые по ходу действия артистами из подручного материала, сильно напоминают гениально изображенное Ильфом и Петровым «музыкальное сопровождение» спектакля в театре имени Колумба: (Галкин, Палкин, Малкин, Чалкин и Залкинд, играющие на кружках Эсмарха, а проще — на клистирах).

Кстати, очень интересно было бы узнать: артист Леонид Шевцов (очень хороший, к слову, артист), двигающий со скрежетом стул на сценических антресолях под самым потолком зрительного зала, имел ли партитуру этого скрежета?

Это не стремление считать деньги в чужом кармане. Это наши с вами деньги, потому что и зарплату худрука, и все остальные указанные здесь расходы оплачивает Министерство культуры, то есть госбюджет, который складывается из налогов, вычитаемых из наших с вами доходов. Может быть, часть этих расходов несут меценаты, поименованные на афишах. Но львиная доля все-таки изымается из наших карманов.

…«Двух тысяч душ, десятков тысяч денег не жалко за какой-то сена клок!». Не я сказал — Вильям наш Шекспир…