Весеннее обострение – явление известное. Журналисты сталкиваются с ним ежегодно: как только капель начинает звенеть, ручьи – журчать, коты – орать, мухи – жужжать, а солнышко рассупонивается во всю мощь, в редакцию начинают звонить люди, страдающие, например, оттого, что соседи тайно облучают их плохими лучами, кодируют микрочипами, а также, как сказано у Стругацких в «Сказке о Тройке», «сверлят в стене отверстие и пускают скрозь него отравляющих газов».
Март 2014-го ознаменовало весеннее обострение еще и другого рода: эпидемия уходов. Проблестев много лет на политическом небосклоне, уходит Андрус Ансип, чтобы в ветхие, изрядно потасканные реформистские мехи влилось (относительно) новое вино, которое, как встарь, опьянит избирателей. Потом внезапно отказывается формировать правительство Сийм Каллас, то ли соскучившийся по Европе, то ли прижатый к стенке публикациями о делах давно минувших дней (вот ведь: юридический срок давности может истечь, срок журналистского любопытства – никогда).
И далеко не только мира политики коснулось весеннее журчание ручьев. Из Русского театра вдруг уходит Марат Гацалов, худрук поистине уникальный. Гацалов – определенно первый человек на этом посту, который вроде бы руководил театром в основном дистанционно, через скайп (а злые языки утверждают, что и по скайпу связаться с ним было в последние месяцы затруднительно). Возможно, Марат Мисостович – гениальный режиссер, хотя единственная его постановка в Русском театре заставляет вспомнить реплику главного героя, прототипом которого был сам Гацалов: «Я не умею! Я не могу!..» – и еще одно матерное слово. Может быть, все свои таланты Гацалов реализует в России. Может быть, там они и правда нужнее, чем здесь.
Что до Русского театра, на его долю выпал период весьма экспериментального безвременья, который заканчивается только теперь, когда Гацалов вроде как покидает свой пост. «Вроде как», потому что официально об этом сообщат только в день выхода газеты, а что произойдет до вечерней пресс-конференции – бог весть.
Беда в том, что Гацалов, де-факто отказавшись от работы в театре, и не думал отказываться от немаленькой театральной зарплаты. Теперь он ушел – и, что называется, концы в воду. Судя по всему, никаких претензий к нему Министерство культуры не имеет. Забавно, да? То же с Ансипом: человек покидает должность, нарубив экономических дров и оставляя страну изрядно опустевшей, с огромным количеством безработных, с основательно обедневшим населением. И что? И ничего. Никакой ответственности.
Можно не сомневаться, что Ансип продолжит трудиться на очередной ниве и сеять то, что искренне считает разумным, добрым, вечным. Похожая история и с Калласом. Вопросов к нему много, в том числе связанных с очень крупными деньгами, а ответов, как водится, нет. И ответственности – тоже нет.
У древних римлян было правило: когда инженер строил мост, он какое-то время обязан был жить под этим мостом вместе с семьей. Что характерно, инженеры Римской империи строили отличные мосты. O tempora, o mores.