Колумнист Ахто Лобьякас полагает, что экс-премьер-министр Люксембурга Жан-Клод Юнкер, которого хотят сделать президентом Европейской комиссии, – это менеджер-яппи, выделяющийся разве что своей серостью. Кандидатура Юнкера вызывает в настоящее время множество вопросов.
Впрошлый понедельник в летней резиденции шведского премьер-министра Фредрика Райнфельдта близ Стокгольма прошел любопытный мини-саммит. То была встреча четырех руководителей северных, либеральных в экономическом смысле стран – так называемого Северного альянса. Кроме Райнфельдта присутствовали также канцлер германии Ангела Меркель, британский премьер-министр Дэвид Кэмерон и голландский премьер-министр Марк Рютте. Можно предположить, что ранее глава шведского правительства консультировался с коллегами из Финляндии и Дании, также отличающихся экономической либеральностью. Интересовался ли он мнением Таллинна, Риги и Вильнюса – неясно. Возможно, нашу позицию донесла до Европы Польша – в последнее время это стало традицией. Но мы отвлеклись.
В основном на встрече обсуждалось будущее ЕС после выборов в Европарламент и в преддверии новой политической пятилетки. Осенью в Брюсселе сменятся десятки ключевых чиновников, в числе прочего Европейская комиссия обретет нового председателя (ныне этот пост занимает Жозе Мануэл Баррозу). Беседа четырех глав государств кружилась вокруг «структурных реформ», «консолидации финансов» и «конкурентоспособности», чтобы при переходе к конкретике запнуться на одном имени: Жан-Клод Юнкер. Имена символичны, и имя Юнкера угрожает войти в историю как знак переломного момента в новейшей истории европейской идеи. Что было бы парадоксом, ведь речь идет о бывшем премьер-министре крошечной страны, выделяющемся лишь серостью, которая прекрасно поглощает черно-белость более крупных политических деятелей.
Если смотреть из континентальной Европы, пост председателя комиссии подходит Юнкеру, как коню седло: он станет вторым Ван Ромпёем, менеджером-яппи, пусть и чуть энергичнее. Юнкер почти два десятка лет был премьер-министром, много лет он возглавляет «еврогруппу» (клуб министров финансов еврозоны) и потому знает Брюссель как свои пять пальцев. Его взгляды известны, прочны и корректны. Юнкер неопасен. Если смотреть с другой стороны – и не только из Великобритании, – все эти прекрасные задатки становятся отягощающим бременем. Как сказал Кэмерон, Европа не должна возвращаться в 1980-е – а именно оттуда все идеалы Юнкера. Более всего Кэмерона задевает его федерализм. Не то чтобы он что-то значил для Кэмерона, придерживающегося противоположных взглядов, однако важно понимать, что Юнкер – не громогласный федералист-идеалист, но федералист-практик старой школы. Он верит в тихое победоносное шествие институциональной интеграции, которая незаметно усыпит все национальные государства. В общем, это федералист с приставкой «ретро».
Как уже было сказано, имя Юнкера сделалось символом, который и больше, и значительнее его самого. Юнкер в свете последних событий движется, быть может, за кулисы исторической сцены. В коммюнике по итогам шведской встречи его имя не упомянуто ни разу. Знатоки брюссельской политики еще больше значения придают тому, что организатора юнкеровской кампании, вполне посредственного пресс-секретаря Европейской комиссии Мартина Сельмайра срочно назначили на этой неделе на теплое место в Лондоне. Можно предположить, что в Брюсселе помощникам Юнкера ничего не светит.
Человек, может, и уйдет, а проблемы останутся. Во-первых, нуждается в прояснении генеральная линия демократов в ЕС, которую, как теперь оказалось, преступно затуманил Лиссабонский договор. До сих пор председателя комиссии назначали главы стран-членов ЕС, а парламент его утверждал. Ныне парламент толкует договор – где сказано, что результаты выборов следует «учитывать», – так, что это место должен получить кандидат крупнейшей фракции. С этим согласны и Европейская народная партия (ЕНП), куда входит Юнкер, и социалисты, и либералы, и зеленые.
Меркель поначалу хотела защищать привилегии глав стран-членов, но потом вроде бы отступила от этого намерения. В немалой мере на нее явно повлияло предостережение видного философа Юргена Хабермаса, заявившего, что отвергать Юнкера – значит подвергать евродемократию опасности. То же мнение высказал в редакторской колонке и популярный журнал Bild. Если Юнкер сам откажется от претензий на место, проблема решится, но на следующих выборах она возникнет вновь.
Отсюда – вторая проблема. Лиссабонский договор может предписывать что угодно, но факт есть факт: в евровыборах участвовали едва ли 43% граждан ЕС (в Эстонии меньше 35%), и 99% из них вряд ли узнают Юнкера (а также его соперников) на улице. Для демократической легитимации это основа, мягко говоря, слабая. Главы стран-членов ЕС, напротив, олицетворяют центр тяжести воль избирателей (по итогам последних выборов). Не стихает и бородатая дискуссия о том, что в ЕС нет общеевропейских партий, дебатов, газет, короче говоря, европейской общественной жизни. По-прежнему громко звучат аргументы англо-американской политической философии и теории демократии: на элементарном уровне у действующей демократии должны быть: общий язык (как английский в США), традиция автономии (чтобы лояльность местной власти не пересиливала лояльность гражданина ЕС) и привычка к совместной общественной жизни.
Вице-председатель европарламентской фракции ЕНП немец Манфред Вебер говорит во Frankfurter Allgemeine Zeitung: «Мы должны выполнить обещание, данное избирателям: председателем комиссии станет наш кандидат».
С известными оговорками это обещание еще может что-то значить в Германии, где Юнкер, плохо владеющий немецким языком (его отца на Второй мировой завербовали в вермахт), не слишком известен, в то время как его соперник, социалист Мартин Шульц, – немец. Но оно почти ничего не значит в Великобритании, где у ЕНП нет представительства, а также во Франции, где на выборах победили радикалы. Возьмем Эстонию: многие слышали, как Тунне Келам говорит, что его кандидатом по партийной линии будет именно Юнкер? Масла в огонь подливает и то обстоятельство, что под удар подпадает право вето страны-члена ЕС, до сих пор казавшееся абсолютно незыблемым. Если Великобритания (при молчаливой поддержке других стран) должна будет, образно говоря, съесть Юнкера, чтобы остаться в ЕС, этот прецедент не позабудут и через десятки лет.
Третий вопрос, вызывающий жаркие споры, – статус самой Европейской комиссии. В теории речь идет о независимом центре власти в ЕС, но при Баррозу комиссия свою власть растеряла. Преемнику Баррозу будет нелегко выбраться из парадигмы, согласно которой комиссия главным образом пляшет под дудку Германии. Кроме того, не повредит и чувство меры: да, глава комиссии похож на премьер-министра, но без армии, без права собирать налоги и внешней политики.
Как писал недавно журнал London Review of Books о политике Рое Дженкинсе, который стал председателем комиссии в 1976 году: «Он отошел от британской политики... чтобы четыре года провести в Брюсселе – с ограниченной властью и достаточным заработком». За 30 лет ничего не изменилось (разве что четыре года превратились в пять). Что не означает, что сильная личность не может развернуться на таком посту – обратное подтверждает Жак Делор, – но Юнкер таковой не является, и в любом случае проблема ограниченной власти не исчезает.
В-четвертых, судьба Юнкера не может повлиять на геополитические подводные течения. Германия – ведущая страна ЕС, Юнкер – ее выбор, к которому она и сама относится чуть скептически. В свой черед Великобританию в Европе удержит только трансформация Брюсселя во что-то новое. Франция и Италия поддерживают Юнкера в надежде выторговать у Берлина ослабление политики экономической умеренности. У Франции сохраняется также надежда использовать Европу для подрыва глобальных позиций британцев и американцев. Последнее выпукло обрисовал в газете Le Monde бывший премьер-министр Мишель Рокар, попросивший британцев уйти «элегантно» прежде, чем они расколют Европу.
Все эти вопросы определяют ситуацию в ЕС по крайней мере на поколение вперед. Выбор сводится к двум принципиальным возможностям. Первая – тихой сапой сохранить теперешний статус-кво и в будущем; тогда 20 лет спустя имя Юнкера станет одним из множества полузабытых имен, а ЕС не получит единой внешней политики и не решит прочие актуальные проблемы. Вторая возможность требует серьезно отнестись к гнездящейся в сердце ЕС кантианской заповеди – к свободолюбию, ради которого границы государств навсегда отойдут в прошлое. Идут же разговоры о гражданах Европы и их расширяющихся правах, которые для ЕС всегда определяли дух времени, Zeitgeist. Но если принять эту возможность всерьез, возникает вопрос: при чем здесь Юнкер, пешка в межинституциональных европейских ссорах?