«Оркестр как корабль: направьте его по верному пути, остальное он сделает сам», – говорил Герберт фон Караян. Юрий Альпертен уже 17 лет уверенно направляет корабль Пярнуского городского оркестра и 30 лет ведет еще одно крупное судно – оркестр Национальной оперы «Эстония».
В 2014 году Альпертен был удостоен премии Эстонского музыкального союза интерпретаторов и премии имени Йохана Вольдемара Янсена. Он убежден, что дирижерами рождаются, и вся его биография – тому подтверждение.
Он родился в семье музыкантов: его отец Моисей Альпертен был скрипачом Эстонского государственного симфонического оркестра, мама, пианистка Рената Гозная, более 50 лет преподавала в Таллиннском музыкальном училище имени Георга Отса. Альпертену на роду было написано стать если не дирижером, то скрипачом или пианистом. Однако... «Мама не хотела, чтобы я стал музыкантом, – рассказывает Юрий. – И она очень обрадовалась, когда в детском саду сказали, что у меня нет музыкального слуха. Так решили потому, что я совершенно не могу петь. Потом, когда в детский сад пришла какая-то комиссия, у меня обнаружили абсолютный музыкальный слух. Мне тогда было лет пять-шесть, и мама поняла, что никуда не деться, надо ребенка учить музыке. Я начал потихоньку, вначале дома, учиться игре на фортепиано. Моим первым учителем стала мамина подруга, потом я поступил в Таллиннскую музыкальную школу-десятилетку».
Моим кумиром был Неэме Ярви
– Все вело к тому, что вы станете пианистом?
– Не сказал бы. Лет с шести я очень любил ходить на репетиции и концерты симфонического оркестра, в котором играл мой папа. Я даже ездил с отцом в Тарту, Пярну... Моим кумиром был Неэме Ярви. Я хотел быть, как он, дирижером. Взбирался на скамейку и с карандашом в руке пытался дирижировать.
– Что же вас, маленького мальчика, привлекало в этой профессии?
– Теперь и не вспомню, но, думаю, причина крылась в личности Неэме Ярви. Есть люди, которые умеют преподнести свою профессию так, что кажется: ничем другим просто невозможно заниматься.
– Тем не менее сперва вы стали пианистом и лишь потом – дирижером. Вряд ли я ошибусь, сказав, что большое влияние на вас оказал Бруно Лукк, у которого вы учились в школе и консерватории, в общей сложности 14 лет...
– Еще бы! Благодаря ему я и стал музыкантом. Бруно Лукк был очень сильной личностью. Он всегда мог убедить меня в своей правоте. С другой стороны, если он видел, что человеку есть что сказать, то не давил авторитетом, не говорил, что можно только так, а не иначе. На уроках он никогда не говорил о технических вещах, для него они были само собой разумеющимися. Кстати, это качество отличает и Неэме Ярви. Помню, на мой вопрос о том, как лучше сделать какую-то трудную вещь, Неэме ответил: «Не надо делать из этого проблемы. Это очень просто». Конечно, если у человека все получается, ему трудно представить, что может быть иначе.
– Какие произведения вы открыли в годы учебы у Бруно Лукка?
– Очень часто я сам предлагал сыграть то или иное сочинение и обычно находил у него поддержку. В пятом или шестом классе я начал потихоньку учить Первый концерт Чайковского, чтобы сыграть его в школе на выпускном экзамене. И Бруно Лукк одобрил мое решение.
– Вы ведь еще учились игре на кларнете?
– Да, в школе. В десятом классе всем ученикам раздали духовые инструменты, чтобы, если призовут в армию, мы смогли попасть в военно-духовой оркестр. Я получил трубу и даже пробовал на ней играть. Но мне с детства больше нравился кларнет, его звучание, и я поменял инструмент. Так получилось, что кларнет стал моей второй специальностью.
В Ленинград, к Илье Мусину
– Консерваторию вы окончили как пианист, причем сum laude. Мама, наверное, была довольна?
– Конечно. Хотя в глубине души она знала, что для меня фортепиано – лишь ступенька к профессии дирижера. Я мечтал только об этом и слушал не фортепианную, а оркестровую музыку. С детства меня привлекало звучание оркестра, многообразие красок. Я так привык на протяжении 15 лет ходить на репетиции и концерты, что без этого себя не мыслил. Мне не терпелось скорее встать за дирижерский пульт. Еще в консерватории я стал факультативно брать уроки дирижирования у Романа Вольдемаровича Матсова – в то время такой специальности, как дирижирование, у нас не было.
– Вы твердо знали, что хотите стать дирижером, и потому отправились в Ленинград, к легендарному Илье Мусину?
– За несколько лет до этого я ездил к нему на уроки. Он уже начал понемногу ставить мне руки. Вообще самым первым моим учителем был Валерий Гергиев, года за два до того окончивший консерваторию под руководством Мусина. Когда я приехал поступать, Илья Александрович охотно взял меня к себе на курс – он ведь уже знал меня.
– О Мусине рассказывают, что он мог научить дирижировать любого...
– Именно так! Он сам говорил, что может взять уборщицу и за полчаса научить ее махать руками. Другой вопрос, что она дальше будет делать с этими руками. Если ты музыкант, тебе руки нужны, чтобы выразить какие-то идеи, мысли, чувства, иначе толку не будет и с поставленными руками. Технике можно научить, но этого недостаточно для совместного музицирования с оркестром, подлинного управления им. Я заметил, что среди воспитанников Мусина настоящие музыканты имеют свое лицо, индивидуальность – в отличие от тех, кто не обладал особым талантом и теперь, как близнецы, похожи друг на друга.
– В те годы питерская музыкальная жизнь была очень насыщенной, Мравинский возглавлял свой оркестр...
– Концерты Мравинского всегда становились событием! Чтобы попасть на его концерт, надо было в пять утра встать в очередь за билетом, записаться... В Ленинград приезжали знаменитые оркестры и дирижеры. Мне посчастливилось слушать Orchestre de Paris с Даниэлем Баренбоймом, Чикагский с Джорджем Шолти, Нью-Йоркский с Зубином Метой, Малеровский оркестр с Клаудио Аббадо. Много раз приезжал Эмил Чакыров, очень одаренный болгарский дирижер.
Об опере и талантливых режиссерах
– Кто-то из дирижеров потеснил на пьедестале Неэме Ярви?
– В плане мануальной техники Неэме для меня идеал. Непререкаемый авторитет – Аббадо, Шолти... Из старых маэстро самое сильное впечатление оставил Фуртвенглер. К сожалению, я не слышал и не видел живьем Караяна, хотя он и приезжал в Ленинград. Должен признаться, что я не принадлежу к тем людям, для которых нет авторитетов, которые идут на концерт Аббадо и отмечают, что все-таки у него и то не так, и это... У меня есть своя плеяда неприкасаемых, которые где-то там, на Олимпе.
– Ваша специальность – оперный и симфонический дирижер. К чему вы тяготеете больше?
– Возможно, я больше тяготел к симфонической музыке, но если мне сейчас скажут, что я буду дирижировать только симфоническую музыку и не смогу дирижировать оперы, я сильно расстроюсь. Я очень люблю оперу.
– Вы начали работать в театре «Эстония» сразу после завершения учебы или раньше?
– Еще студентом я стал потихоньку дирижировать какими-то спектаклями. Первым моим спектаклем стала опера Верди «Аттила» – с Мати Пальмом, Тийтом Куузиком, Хендриком Круммом. Блестящий был состав певцов! После «Аттилы» был балет: «Жар-птица» и «Игра в карты» Стравинского. Потом пошли уже такие серьезные оперы, как «Кармен» Бизе и «Летучий голландец» Вагнера. Сейчас я понимаю, что начало у меня было просто замечательное!
– Дирижер Юрий Темирканов отказался участвовать в постановке оперы «Пиковая дама» в Лионе, так как, на его взгляд, режиссер опошлил идеи Пушкина и Чайковского. Как вы относитесь к позиции Темирканова и его словам «оперу убивают режиссеры – и почти уже убили»?
– Я с ним во многом согласен. Я приверженец традиционного подхода и предпочитаю, чтобы действие оперы происходило в период, указанный в либретто, и поведение героев на сцене соответствовало их музыкальным характеристикам. Композитор в партитуре написал все, вплоть до мельчайших нюансов, сделал ремарки. Хороший режиссер должен суметь все это прочитать. Для меня талантливый режиссер – тот, кто, оставаясь верным автору, сможет выразить свой взгляд на историю, рассказанную композитором. Если я понимаю, что его решение обосновано, я могу принять даже перенос времени и места действия. Помню, много лет назад я смотрел постановку «Риголетто» в Английской национальной опере. Несмотря на весьма смелое решение – там действует настоящая мафия, а не придворные герцога, – происходящее на сцене не противоречило музыке, все было обосновано. В опере главное – музыкальная драматургия, ей и должен следовать постановщик. Иногда мне кажется, что я старомоден, что мои взгляды устарели. Есть люди, которые всегда идут в ногу со временем. Я – другой. Но если постановка талантливая – даже если я морщусь от радикальных режиссерских находок, – я досмотрю ее до конца.
Брамс и Моцарт каждый день
– С 1998 года вы возглавляете Пярнуский городской оркестр, который под вашим руководством добился значительных успехов и признания. С чего все начиналось?
– Я пришел в этот коллектив через три года после его создания. Вначале меня пригласили продирижировать один концерт, другой, а в конце 1997 года предложили стать главным дирижером. С тех пор я с ними работаю. Пытаюсь улавливать настроения музыкантов, и пока что оркестр настроен на то, чтобы я работал и дальше.
– Видимо, там вам в большей мере удается осуществлять музыкальные замыслы, не реализованные в театре?
– Естественно. Я беру симфоническое произведение и делаю его от начала до конца. Возможно, это моя ошибка, но я никогда не стремился найти для себя какую-то нишу. Многие дирижеры, чтобы выделиться, стремятся дирижировать то, что никто другой, кроме них, не исполняет. Я не хочу себя ограничивать – в мире полно музыки, к которой я еще не прикасался.
– Как вы относитесь к современной музыке?
– Я немного побаиваюсь композиторов, родившихся в XX веке, – за исключением Шостаковича. Поэтому, если мне предлагают что-то сыграть, я должен вначале с этим ознакомиться. Скажем, если мне предложат сделать концерт из шести малоизвестных, забытых симфоний Моцарта, я сразу скажу: да, с удовольствием. А если речь идет о композиторах, чьих имен я не слышал, я должен предварительно посмотреть партитуру и решить, стоит ли это исполнять.
– Но Арво Пярта вы играете?
– Хотел бы, но побаиваюсь – уже из других соображений. Музыка Пярта слишком сложна для меня. Да у меня и не было особенно много возможностей исполнять Пярта. С Пярнуским оркестром, конечно, кое-что играли, в том числе Cantus памяти Бенджамина Бриттена. Есть композиторы, по отношению к которым я испытываю некий пиетет. Для меня Бах – это что-то там, высоко...
– А кто ваши «домашние», родные композиторы?
– Моцарт! Я могу слушать Моцарта каждый день. Брамса готов всегда слушать. У Чайковского – три последние и первую симфонии, концерты, «Франческу да Римини». Бетховена я раньше немного побаивался, а в последнее время стал чувствовать его лучше и более или менее готов его исполнять. Люблю Малера, у Сибелиуса – скрипичный концерт и еще некоторые сочинения, у Листа – «Фауст-симфонию»... Очень люблю «Симфонические танцы» Рахманинова.
Оркестр обмануть нельзя
– Путь от пианиста до дирижера в наши дни проходят немногие: Даниэль Баренбойм, Владимир Ашкенази, Михаил Плетнев. В чем секрет профессии дирижера?
– Если коротко: дирижером надо родиться. Нужно изначально обладать качествами, которые невозможно приобрести в процессе обучения, но можно помочь их развить. Своим ученикам, студентам Академии, я пытаюсь объяснить, что могу в какой-то мере помочь им выразить то, что у них накипело. Но я не могу им это внушить. Если человеку есть что сказать, уже можно начинать говорить о том, как, какими средствами это лучше сделать. Технике научить можно, но техника не спасет, если за ней ничего нет, если она лишена содержания.
– Николай Алексеев любит повторять, что дирижер – это профессия второй половины жизни, и лишь после 50 лет можно говорить о зрелости дирижера...
– Думаю, это применимо к любому музыканту, будь то скрипач, пианист, органист или флейтист, – он развивается, и ему все время кажется, что только теперь он понял, как нужно играть. Полгода назад я вдруг ощутил, что у меня что-то стало получаться, и я стал думать, как же я дирижировал раньше... Профессия дирижера все же отличается от профессии инструменталиста: пианист или скрипач технику приобретает в детстве и юности, и вряд ли он начнет в 50 лет как-то ее менять. У нас, дирижеров, иначе. Всегда можно открыть что-то прежде неизвестное, о чем раньше и не помышлял.
– Какими качествами должен обладать тот, кто выбирает профессию дирижера? Евгений Светланов говорил, что дирижер – это «сплошное мистериозо», магия, колдовство, флюиды, Герберт Караян называл дирижера «манипулятором музыки»...
– Я бы сравнил дирижера с руководителем страны. Это должна быть Личность с большой буквы. Если ты обладаешь даром убеждения, можешь сделать так, чтобы люди за тобой шли, значит, ты можешь быть дирижером – я сейчас не говорю о музыкальном таланте, это само собой разумеется. Если ты убеждаешь только на словах, а все остальное держится на административном ресурсе – как бывает и в политике, – тогда это для меня не дирижер. Есть музыканты, которые могут объяснить оркестру каждую ноту, не слишком прибегая к помощи рук, и при этом добиваются прекрасного звучания. Особенно если в оркестре очень хорошие музыканты. Оркестр обмануть нельзя. Публику – можно.
– У вас были случаи, когда приходилось преодолевать сопротивление оркестра новому дирижеру?
– Честно скажу, не помню. Разве что... В конце 1980-х годов я приехал в Ленинград дирижировать вторым филармоническим оркестром, и когда меня представили, кто-то из музыкантов выкрикнул: «Народный фронт». Потом они меня звали еще раз пять, и с этим оркестром у меня сложилось очень плодотворное сотрудничество. Видимо, я сумел их убедить. Музыканты быстро понимают, кому можно доверять. Если они чувствуют, что дирижеру доверять не следует, они будут посмеиваться и стараться справиться без него. К счастью, у меня таких случаев не было.
Справка «ДД»:
Юрий Альпертен
• Родился 16 июня 1957 года в Таллинне. В 1979 году окончил Таллиннскую консерваторию по классу фортепиано профессора Бруно Лукка. В 1979-1985 годах учился в Ленинградской консерватории (класс оперного и симфонического дирижирования проф. Ильи Мусина).
• С 1985 года – дирижер Национальной оперы «Эстония» (2002-2004 – главный дирижер). В 1994-2000 годах – главный дирижер симфонического оркестра Эстонской академии музыки. С 1998 года – главный дирижер Пярнуского городского оркестра.
• С 1993 года преподает в Эстонской академии музыки и театра. Кавалер ордена Белой звезды IV класса (2009), лауреат театральной премии Харьюмаа (2012) и ряда других премий.