«Я желал бы всеми силами души, чтобы музыка моя распространялась, чтобы увеличивалось число людей, любящих ее, находящих в ней утешение и подпору».
П.И. Чайковский
Чайковский в Эстонии: «Несколько приятных воспоминаний»
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
7 мая (25 апреля по старому стилю) исполняется 175 лет со дня рождения Петра Ильича Чайковского. Музыкальные торжества – фестивали, конкурсы, выставки, лекции, встречи – в честь славного юбилея проходят не только в городах России, но и во многих странах мира. В минувшее воскресенье, 19 апреля, в Национальной опере «Эстония» завершился фестиваль «Великий Чайковский», который собрал около 6000 почитателей оперного, балетного и симфонического творчества гения русской музыки. Что неудивительно, ведь в ряду мест, непосредственно связанных с именем Чайковского, Эстония занимает особое: здесь Петр Ильич бывал трижды – летом 1867 года в Гапсале (Хаапсалу), спустя год – в Силламяги (Силламяэ) и за два года до смерти, в 1891 году –в Ревеле.
На народные деньги
Тот, кто хоть однажды побывал в Хаапсалу, наверняка обратил внимание на оригинальный памятник – стоящую на берегу залива скамью Чайковского. Ее автор – местный скульптор и художник Роман Хаавамяги. Именно его проект был одобрен общественной комиссией, созданной в связи с празднованием в 1940 году столетия со дня рождения композитора.
Деньги на сооружение памятника собирались по всей Эстонии. Скамья сделана из доломита, на спинке скамьи – бронзовый барельеф композитора с датами рождения и смерти и высеченная на камне нотная строка с мотивом эстонской народной песни Kallis Mari. По преданию, гуляя в Гапсале по лесу или бродя вдоль залива и любуясь восходом и закатом солнца, Чайковский услышал старинную эстонскую мелодию…
Прошло более четверти века, и напев этот всплыл в памяти и, преобразованный, зазвучал в его музыкальном реквиеме – Шестой симфонии, но, что примечательно, во второй части, окрашенной светлыми воспоминаниями.
В Эстляндию через Финляндию
Лето 1867 года. Ему всего 27 лет. Позади учеба в Училище правоведения, ненавистная служба в Министерстве юстиции, серебряная медаль, полученная по окончании Петербургской консерватории, и твердое решение всецело посвятить себя музыке. Теперь он профессор открывшейся год назад Московской консерватории и начинающий композитор, автор фортепианных пьес, кантаты на текст Шиллера «К радости», Торжественной увертюры на датский гимн, симфонической поэмы «Гроза», а главное – симфонии «Зимние грезы», ставшей первой.
Это «необыкновенно приветливый, благовоспитанный, бесконечно скромный и как-то по-особенному красивый молодой человек, добрый, ужасно смешливый, скорый на разные проделки, мастер стихотворных экспромтов, любитель танцев, всевозможных игр и розыгрышей…» Таким Петр Ильич предстает в воспоминаниях его друзей Германа Лароша и Ивана Клименко.
«Для моей натуры лето – самое неблагоприятное время года… Жары действуют на мой организм зловредным образом», – признавался Чайковский. В этом году было решено, что летние месяцы он проведет на севере, в Финляндии. С собой возьмет одного из младших братьев-близнецов (на содержание обоих его скудного жалованья профессора консерватории никак не хватит).
Этим счастливчиком станет Анатолий, 17-летний учащийся Училища правоведения. Пожив несколько дней в Выборге, ни в чем себя не стесняя, совершив экскурсию на водопад Иматра, путешественники вскоре обнаружили, что деньги на исходе. Пришлось возвратиться в Петербург. Однако город на лето опустел. Не у кого было не то что денег занять, но даже переночевать. Пришла мысль: не поехать ли в Гапсаль к родственникам Давыдовым, тем более что там уже гостил брат Модя?
«Денег у нас хватило, чтобы ехать не иначе как в III классе парохода. Помню, что он назывался „Константин”, – сообщал Анатолий Модесту. – Как нарочно, в то время (начало июня) были холода, теплой одежды у нас не было, а ехать в III классе означало быть все время на палубе, и днем, и ночью, без права даже входить в общую каюту, чтобы обогреться… Петя все время упрекал себя за свою непредусмотрительность и непрактичность».
Цыпленок на троих, грибы и рукоделие
Но вот и долгожданный берег. Вероятно, вначале братья воспользовались гостеприимством Давыдовых, но отдыхать-то собирались все лето. Нужно было отыскать подходящее недорогое жилье. Вскоре квартира была найдена. Из воспоминаний Модеста Чайковского, первого биографа композитора, узнаем, что это были две комнаты в небольшом двухэтажном доме некой бедной вдовы с сыном на углу Большой Морской и Рыцарской улиц – неподалеку от дома, где жили Давыдовы.
С ними семейство Чайковских породнилось в 1860 году, когда сестра Петра Ильича Александра, прозванная Красным Солнышком и Ундиночкой, вышла замуж за Льва Васильевича Давыдова, сына декабриста Василия Львовича Давыдова. Своего рода традицией стало ежегодное, начиная с 1865 года, пребывание композитора в родовом имении Давыдовых – легендарной Каменке.
Но в том году Александра Ивановна Давыдова с дочерьми Верой и Софьей проводила лето в Гапсале. Чайковский, всегда интересовавшийся историей, любил слушать рассказы Александры Ивановны о посещении Каменки Пушкиным, о встречах декабристов. Да и сам уклад жизни, спокойный, патриархальный, был ему по сердцу. Единственное неудобство – денежные затруднения.
«Так как денег у всех троих было очень мало, то обед, состоящий из двух блюд, от кухмистера, брался только на две персоны. Помню до сих пор эти обеды, сопровождаемые веселым хохотом и комическими эпизодами во время дележа, когда Петр Ильич становился в тупик, как справедливо разделить на три равные части две половинки цыпленка», – пишет Модест Чайковский. Когда становилось очень голодно, три брата прибегали к кофе с горой булок… или же, против воли выдав свой голод перед Давыдовыми, пользовались их гостеприимством. Добрейшим барышням приходилось прибегать к прозрачным хитростям, чтобы досыта накормить молодых людей. Выдумывались в виде partie de plaisir (увеселительной прогулки) какие-то ужины собственного, якобы, приготовления, поездки в лес с едой и прочие хитрости.
Несмотря на «некоторое предубеждение против Гапсаля», Петр Ильич «с каждым днем открывал в нем различные достоинства». И главное – это чудесная северная природа. Нередко всей компанией отправлялись на прогулку в лес с самоваром, костром, непременными играми… Ну а какой же лес без грибов? Страстный грибник, Чайковский в одном из писем признается: «Минута, когда видишь и срываешь хороший коренастый белый гриб, очаровательна. Это, должно быть, похоже на ощущение любителя карточной игры, когда ему сдадут козырей».
А когда выдавались ненастные дни, порой и по вечерам, вместе читали – особенно увлекались драматическими произведениями Альфреда Мюссе. Чтение вслух было одной из любимых семейных традиций. Кто-нибудь читал, а остальные – не исключая и Петра Ильича – в это время рукодельничали.
Однако и прогулки по Паралепаскому лесу, и чтение вслух, и наслаждение природой и обществом милых ему людей шли бы не в счет, если бы в Гапсале композитору не удалось ничего сочинить.
Дань Белой даме и…
Верочке Давыдовой
В июне 1867 года Петр Ильич пишет сестре Александре: «Я занимаюсь очень аккуратно и сделал уже много; опера моя идет очень изрядно, и с этой стороны я собою совершенно доволен». Речь идет об опере «Воевода» по пьесе Александра Островского «Воевода, или Сон на Волге». В Гапсале был инструментован первый акт, а также переработаны и заново оркестрованы «Характерные танцы», написанные им в годы учебы в Петербургской консерватории. Они вошли во второй акт оперы под названием «Антракт и пляска сенных девушек» как балетный номер. С ними в феврале 1868 года Чайковский впервые выступил как дирижер в концерте в пользу пострадавших от неурожая. «Танцы» впоследствии имели шумный успех.
Судьба же первой оперы молодого композитора оказалась не столь удачной. После пятого представления «Воеводы» в Большом театре Петр Ильич забрал партитуру и в начале 1870-х годов сжег ее, но использовал некоторые фрагменты в других сочинениях, в частности, опере «Опричник» и балете «Лебединое озеро». К счастью, в архиве театра сохранились отдельные голоса, по которым позднее и была восстановлена партитура первой оперы Чайковского.
И все же подлинным музыкальным памятником Хаапсалу можно назвать фортепианный цикл «Воспоминания о Гапсале», две пьесы из которого – «Развалины замка» и «Песня без слов» – были написаны в этом маленьком средневековом городе, где все дышало историей. Наверняка Петр Ильич слышал легенду о Белой даме, быть может, даже видел таинственный призрак в сводчатом окне часовни. Первая пьеса цикла – «Развалины замка» – дань легендам и тайнам Гапсаля.
Настроение Чайковского поначалу было преимущественно светлым и бодрым. Но со второй половины лета оно несколько омрачилось. «Скажу тебе по секрету, – делился в письме сестре Петр Ильич, – что с тех пор, как наш замкнутый кружок прорвался и целые кучи знакомых хлынули на "наших" (Давыдовых), а, следовательно, отчасти и на нас, я стал хмуриться и внутренне даю себе слово никогда не жить летом в таких местах, где люди чуть не каждый день танцуют и делают друг другу визиты». Однако по природе добрый, мягкий и деликатный, композитор не мог долго сердиться и, по его словам, «в итоге перезнакомился со всеми». Вот только неизвестны имена его гапсальских знакомых, а жаль...
Несомненно, в лучшие часы написана светлая, лиричная «Песня без слов», которая, как и весь цикл «Воспоминания о Гапсале», посвящена Вере Васильевне Давыдовой, дочери декабриста Василия Львовича и Александры Ивановны Давыдовых. Познакомились они еще в Петербурге, несколько лет назад, знакомство углубилось, когда Петр Ильич три года подряд, с 1866 по 1868 год, проводил летние месяцы с
семьей Давыдовых. Вера была очень хороша собой, неплохо рисовала, недурно играла на рояле. Родным казалось, что их роман, длившийся три года, должен завершиться естественной развязкой.
В апреле 1868 года Чайковский признается своей сестре Сашеньке, так желавшей этого брака: «Я хорошо понимаю, чем бы это все должно было окончиться. Но что прикажешь делать, если я чувствую, что я бы возненавидел ее, если б вопрос о завершении наших отношений сделался серьезным…» Да, «роман» этот окончился ничем. Однако не будь Верочки Давыдовой и приятных мгновений, проведенных в Гапсале, на одно поэтичное творение в наследии гениального композитора было бы меньше. А Вера Васильевна? Спустя год она вышла замуж за героя Севастополя адмирала Ивана Ивановича Бутакова. До конца своих дней (умерла В.В. в 1923 году за границей) она хранила печатный экземпляр «Воспоминаний о Гапсале» с посвящением и дарственной надписью Чайковского. Ей же посвящен и сочиненный позднее романс «Усни».
Фортепианный цикл «Воспоминания о Гапсале» вскоре уже звучал в концертных залах России и неизменно пользовался популярностью у публики. Они были изданы – как почти все сочинения Чайковского – уроженцем Ревеля Петром (Пеэтером) Юргенсоном, другом, издателем, доверенным лицом, а после смерти Чайковского его душеприказчиком.
Покидая с братьями 14 августа 1867 года Гапсаль, Петр Ильич увозил с собой «несколько приятных воспоминаний» о прогулках по лесу и веселом прощальном пикнике, о танцах, пении и игре в четыре руки с Верочкой Давыдовой, о многочисленных новых знакомствах и о «невыразимой прелести» вечеров на берегу моря…
Год спустя он снова окажется в Эстляндии, проведет пару недель в Силламяги, навещая по дороге из первой заграничной поездки семейство Давыдовых и гостящих у них Модеста и Анатолия. Но эта поездка не оставит сколько-нибудь заметных следов в его творчестве. Равно как и третья, в 1891 году, когда он несколько дней гостил у брата Анатолия, бывшего в ту пору вице-губернатором Ревеля. Осталась лишь пара строк в письме к другу: «Поездку в Ревель я вспоминаю как приятное сновидение». И краткое упоминание о вкусных кильках, которыми он объелся в Ревеле. Но – в отличие от Гапсаля – ни одной музыкальной строчки.