Римейк фильма «А зори здесь тихие» – даже не вторая, а третья экранизация повести Бориса Васильева.
«А зори здесь тихие»: нелюбимые дочери родины-матери
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Повесть Васильева вышла в журнале «Юность», когда мне было примерно столько же лет, сколько сейчас целевой аудитории фильма-римейка Рената Давлетьярова. Я не плакал над гибелью девушек-зенитчиц, врать не буду, но потрясен был. Так о войне, у которой, как известно, не женское лицо, никто еще не писал.
Дело даже не в уровне правды (есть в литературе о войне и более высокий ее уровень – скажем, «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана), а в уровне боли. В тихом и беспафосном повествовании, трагизм которого от этой скромной интонации становился еще отчетливее.
Потом вышел гениальный спектакль Юрия Любимова. До сих пор помню дощатый кузов грузовика с крупным номером ИХ 16 – 06. Шестнадцать немцев-десантников, головорезов, профессионалов войны – и против них пять девушек и их командир, старшина Федот Васков. Песни, которыми сопровождался уход каждой героини. И финал, когда сцена опустела – и только эти доски, раньше становившиеся то баней, то зенитной «счетверенкой», то лесом, тихо кружились под вальс «В лесу прифронтовом»: «И что положено кому, пусть каждый совершит...» И пять вставленных в снарядные гильзы свечей у выхода из зала...
Потом был фильм Станислава Ростоцкого, человека, который на собственном опыте очень хорошо знал, что такое война. Медкомиссия признала его нестроевым, в начале войны Ростоцкого направили в запасной полк, на фронт он ушел самовольно. Был тяжело ранен, получил инвалидность второй группы, осенью 1944 года поступил во ВГИК, в мастерскую Григория Козинцева...
Наверно, Ростоцкий, снимая «Зори», думал о том же, о чем широковещательно заявлял Давлетьяров, повторявший во всех интервью: свой фильм он снимал не для критиков. Для Давлетьярова главная аудитория – это «молодежь, с которой мы говорим на понятном ей языке». Ростоцкий ничего об этом не говорил; кинорежиссер должен раскрывать свой замысел не словами, а кинокадрами. Фильм 1972 года окаймляли пролог и эпилог: молодые ребята, туристы, путешествуя по Карелии, выходят к скромному памятнику на берегу озера. В этих кадрах не звучит ни слова. Камера панорамирует по лицам ребят послевоенного поколения, пристально всматривается в них: знают ли? Помнят ли?
Вторично войти в ту же реку
Фильм Давлетьярова – даже не вторая, а третья экранизация «Зорь». Вторую сняли (с русскими актерами) китайцы, охотно пользующиеся советской классикой для идеологического воспитания своей молодежи. Точно так же они экранизировали «Как закалялась сталь». Китайский сериал показали по российскому телевидению... Могли бы и не показывать.
У китайцев были понятные – вполне прагматичные – цели. У Давлетьярова тоже была прагматичная цель – снять что-то духоподъемное к юбилею Победы. Собственных идей у него явно не было, и он решил «творчески переосмыслить» киноклассику, так как, по его словам, фильм Ростоцкого уже не трогает сегодняшних молодых.
Добро бы это утверждал 25-летний авангардист. Но Давльетьярову, сыну нефтяного магната и брату живущего в Лондоне банкира, 53 года. Он начинал постановщиком декораций, потом работал директором кинокартин, а с 1995 года его карьера круто пошла вверх: гендиректор Московского кинофестиваля, продюсер, с 2011 года – кинорежиссер. До «Зорь» Давлетьяров снял три плохонькие комедии и несуразный детектив. Самый удачный его фильм – криминальная мелодрама «Стальная бабочка», довольно напряженная и циничная: мент, выслеживающий убийцу-маньяка, использует в качестве «живца» девушку-подростка, у которой серьезные нелады с законом...
Сделать римейк по «Зорям» – не самая удачная идея. Копию всегда сравнивают с оригиналом – и копия заведомо хуже. Если заново снимать картину на ту же тему, необходимо идти своим путем. В российском кинематографе до Давлетьярова был только один римейк старой советской картины о войне – «Звезда» Николая Лебедева, но и он успеха не имел. Хотя снят был неплохо – если не считать ляпы в изображении экипировки разведчиков, военной техники и пр.
Римейки рязановских «Иронии судьбы» и «Служебного романа» тоже несравненно хуже оригиналов. Но Давлетьярова это не остановило. Не вняв предуп-реждению древнего грека Гераклита, он попытался вторично войти в ту же реку – и, простите, сел в лужу.
Очень во многом новая экранизация рабски повторяет фильм Ростоцкого. Диалоги практически те же. (Они, конечно, на 99% взяты из повести, но ведь надо и честь знать!) Тот же прием: флешбэки, рассказывающие о прошлом зенитчиц. Но тут-то Давлетьяров не раз и не два дал маху!
От себя он вложил в картину только одну мысль: родина несправедливо обошлась с двумя героинями, став для них неласковой мачехой, но родину (конкретно – Беломорско-Балтийский канал имени товарища Сталина) все равно надо защищать!
В сердцах, восторженных когда-то...
Галка Четвертак (Кристина Асмус) в фильме оказалась дочерью врага народа – и воспитывалась в соответствующем детдоме. Маленькую Галку, наголо обритую, приводят в заведение, наводящее страх. Ей от силы девять лет. Но если родителей ее арестовали в 1937 году, сколько лет Галке в 1942-м?
Семью Лизы Бричкиной (Софья Лебедева) во время коллективизации раскулачили и сослали в Сибирь. Лиза выросла на лесном кордоне, ее отец был лесником – так у Васильева, так у Ростоцкого, так и в новой картине. Однако раскулаченного – при той параноидальной «бдительности», которая существовала в годы сталинского режима – ни за что не сделали бы лесником!
Остальные флешбэки тоже сомнительны. Муж Риты Осяниной (Анастасия Микульчина), лейтенант-пограничник, в повести погиб, подняв взвод в контратаку. Здесь он ведет пулеметный огонь с вышки – и гибнет от снаряда немецкого танка. Эффектно, конечно, а-ля Голливуд...
Соне Гурвич (Агния Кузнецова) друг, уходя на фронт, дарит книгу стихов Блока. Потом уже, в лесу, Соня читает вслух по этой книжке. Но дело-то в том, что и у Васильева, и у Ростоцкого, она читала наизусть. И очень важно, что именно читала:
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы – дети страшных лет России –
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы –
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота – то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота...
В новых «Зорях» текст Блока пропадает. А ведь как он накладывался на всю картину! И флешбэков бы не понадобилось.
Воистину – роковая пустота в сердце режиссера!
Про красавицу Женю Комелькову (Женя Малахова) мы знаем, что ее отец, кад-ровый офицер, погиб, а мать и сестру убили немцы, расстреливавшие семьи комсостава. Женя вспоминает: «Меня спрятала эстонка в соседнем доме». В фильме расстрел происходит в Таллинне. Но как раз из Таллинна семьи комсостава были эвакуированы. Многие погибли в пути. В том, что фашисты здесь зверствовали, сомнений нет. Однако расстрел этот мог иметь место только в одном из городов южной Эстонии, которые немцы захватили в первые недели войны.
И так далее, и так далее.
Давлетьяров очень гордился, что у Ростоцкого в фильме были счетверенные зенитные установки ЗПУ-4, которые появились уже в 1950-е годы, а в новой картине «настоящая зенитно-пулеметная установка времен войны». Но не «счетверенка» (как у Васильева – четыре пулемета «Максим» на вращающемся станке), а что-то длинноствольное. Скорее всего крупнокалиберная НСВ-12,7. Однако разрывы вокруг немецкого самолета нарисованы такие крупные, что поневоле вспоминаешь кадры хроники вьетнамской войны, отражение налетов американцев на Ханой...
Выбирайтесь своей колеей!
Плохое знание материальной части – полбеды. Хуже то, что, увлекшись «голливудскими» кадрами боя (получилась беспорядочная стрельба и суматоха), режиссер упустил главное – образы героинь.
Более или менее примириться можно только с Ритой Осяниной. Остальные ни по типажам, но по внутренней сути не соответствуют ни повести Васильева, ни навсегда запомнившимся героиням картины Ростоцкого. Там Галка Четвертак (Екатерина Маркова) действительно была маленькой и беспомощной. Лиза Бричкина (Елена Драпеко) – колоритной девахой из медвежьего угла. Соня Гурвич (Ирина Долганова) – утонченно интеллигентной и удручающе невоенной. Ну а в Женю Комелькову (Ольга Остроумова) влюблялись все юноши, смотревшие фильм.
Женя была эмоциональным центром той картины: поэтический образ прекрасной юной женщины, абсолютно чуждой стихии войны – и вовлеченной в эту стихию вплоть до гибели. Вспомним сцену в бане, которая у Ростоцкого несла важный смысл: красивые и беззащитные девичьи тела, которые – зритель это предчувствует – будут разорваны автоматными очередями немецких десантников, буквально кричали о противоестественности войны. (Кстати, в 1970-е годы эта сцена считалась неслыханно смелой; во время одного показа по Центральному ТВ распоряжением председателя Гостелерадио тов. Лапина эти кадры вырезали. Возмущению Ростоцкого не было предела!)
У Давльетьярова же получилось обычное ню, даже не слишком эротичное. Зато потом он повторяет эту сцену в лесу под водопадом!
Единственное светлое пятно в фильме – старшина Васков в исполнении Пет-ра Федорова. Он, правда, не так народен и эпичен, как Васков – Андрей Мартынов у Ростоцкого. И все-таки это типичный сверхсрочник, «военная косточка»: суровый и въедливый в относительно мирной обстановке, как и положено сверхсрочнику, заботливый и расчетливый командир – в боевой. Если бы не он, картина совершенно рассыпалась бы.
Несмотря на уверения в том, что его фильм – новое слово в кинематографе о войне, Давлетьяров оказался в ситуации, о которой сказано у Высоцкого:
Сам виноват – и слезы лью,
И охаю –
Попал в чужую колею
Глубокую.
Я цели намечал свои
На выбор сам,
А вот теперь из колеи
Не выбраться...
И я живо себя убедил –
Не один я в нее угодил.
Так держать! Колесо в колесе!
И доеду туда, куда все.
Но ехать «куда все» в искусстве нельзя. Получилась картина, снятая с абсолютно холодным носом. Имитация трагедии. Не хорошая и не плохая. Посредственная. А посредственность – хуже всего.