«Однажды маленький мальчик, увидев меня, воскликнул: “Папа, посмотри, доктор – какая старенькая! Может ли она еще лечить?” Я поспешила удалиться: не могла же я сказать ребенку, что мои пациенты свое уже отлечились», – рассказывает патологоанатом Ярви Тяхтла.
Ей 75 лет, и за ее плечами 51 год работы с усопшими. А вскрытие то входит в моду, то выходит из нее. В свое время Тяхтла даже записывала имена людей, которые желали, чтобы после кончины их тела непременно вскрыли и родственникам стала известна причина смерти.
В одиночестве справа
Бывало, что близкие усопших требовали вскрытия, бывало, что не давали согласия на него. Иногда на этом настаивает врач, иногда родственники сами готовы оплатить вскрытие: когда хотят пожаловаться на врача или сиделку...
«Среди пациентов больницы по уходу немощные физически в меньшинстве, – говорит доктор Тяхтла. – В большинстве случаев ментальные проблемы. И первым признаком этого является склонность человека непрерывно поглощать пищу и даже лекарства, а родственникам он говорит, что не ел три дня, лекарств ему не дают и никто к нему не подходит. Родственники верят».
Врачи тоже относятся к вскрытиям по-разному: кто-то хочет видеть каждый орган своего скончавшегося пациента, а другие находят любые отговорки – лишь бы на вскрытии не присутствовать. Некоторые, узнав результаты и осознав, что ошиблись с диагнозом, больше к патологоанатому не обращаются. Одни понимают, что ошибки неизбежны, а другие, раз обжегшись, больше тела на вскрытие не направляют.
Но правильность диагноза, поставленного человеку, необходимо проверять после его смерти. А вдруг у врача в палате два пациента с одинаковым диагнозом? И тогда можно скорректировать лечение второго пациента, даже если жизнь первого спасти не удалось. И если говорят, что ошибки врача скроет могила, то от патологоанатома их не утаишь. «Поэтому на собраниях я и сижу в зале в одиночестве справа, рядом со мной только две-три медсестры, а все остальные располагаются слева», – смеется Тяхтла.
Хотя в течение полувека ей доводилось видеть всякое, она не помнит ни одной действительно серьезной врачебной ошибки: «Есть история, которая до сих пор не дает мне покоя, но вины врача там не было. Корова наступила хозяйке на ногу, началось обширное кровотечение, а дети поместили ногу матери в тазик. Кровопотеря была столь велика, что женщина скончалась. Ее жизнь была застрахована, и экспертиза пришла к выводу, что причиной смерти стал несчастный случай, а прокурор вынес решение, что болезнь сердца. Страховку не выплатили. Так что дети, лишившиеся матери, даже не получили компенсацию».
Сделать дырку там, где ее нет
Тяхтла не считает, что пярнуские врачи хуже, чем тартуские или таллиннские: «У нас есть онколог, которому уже перевалило за восемьдесят, но он определяет гистологию в процессе осмотра, и результаты анализа обычно подтверждают поставленный им диагноз.
Гистологический анализ пробы ткани составляет основную часть работы патологоанатома, и таких исследований становится все больше. В день приходится проверять от 80 до 120 пробирок, хотя норма – всего 25. Но если ты всю жизнь этим занимаешься, то распознаешь ситуацию за несколько секунд, а вот ведение записей требует времени. Если в день выпадает два вскрытия, на исследования времени уже не хватает и на столе копятся пробирки…»
Благодаря развитию доказательной медицины биопсия сейчас пользуется популярностью во всем мире. Тяхтла говорит, что врачей теперь учат так, что они умеют брать анализы отовсюду, где есть дырка, а если дырки нет, они ее сделают и все равно возьмут образец ткани. В компьютеры вносят данные, а потом уже на их основании ставится диагноз. Теперь у врачей разговаривать с пациентами времени нет. Но патологоанатомы не могут полагаться на компьютеры: все вскрытия они регистрируют в тетради, на каждом листе которой видны пометки «компьютер этих данных не выдает».
Компьютерная программа не позволяет изменить первоначальный диагноз. «У меня был мужчина с диагнозом “туберкулез”, а при биопсии выяснилось, что это рак легкого, но изменить диагноз я не могу», – объясняет Тяхтла, почему она не в восторге от компьютеров.
Условия лучше, отношения – ОК
Условия работы медиков улучшились, а вот человеческие отношения стали прохладнее: «Раньше мы обсуждали, как у какого пациента идут дела. Я чувствовала нужность своей работы, и это было самой большой моей радостью. А теперь половина моих коллег явно не знает, где я работаю. Мне приходит электронное письмо: “Здравствуйте! Спасибо!”, но я не уверена, что человек прочитал мой отчет и понял его. И это еще длинные письма, потому что некоторые получают только “OK”. Такое общение способствует отчуждению».
Но что же привлекает ее в профессии, которая многим кажется ужасной? А это как разгадывание кроссвордов, появляется азарт – справишься или нет. Неужели не устала, не хочется на пенсию? Можно и дома посидеть, но это если найдется патологоанатом, готовый работать в Пярну. А то бывает, что врача торжественно провожают на пенсию, а через две недели начальство просит его вернуться: «Сейчас нас двое. Но если мы уйдем, придется брать трех человек, потому что молодежь такую нагрузку не выдержит. У нас большой опыт, мы строчим как из пулемета, а молодому врачу придется намного дольше думать. Чтобы научиться хорошо брать гистологический анализ, потребуется лет десять, но до сих пор ни один молодой врач, пытавшийся у нас работать, здесь не задерживался. Кто-то уехал за границу, кто-то собирается».
Среди выпускников университета патологоанатомов не так много, да и то большинство из них учились на судебного врача, а это другое. «Они умеют, как показывают в телесериалах, поднимать простыню и говорить, что смерть наступила семь часов назад, а анализировать пробу ткани их особенно и не учат», – сокрушается Тяхтла. Таким образом, основная часть патологоанатомов Эстонии имеют сорокалетний стаж, а то и являются сокурсниками доктора Тяхтла.