Скованные одной цепью

Вячеслав Иванов. Фото: SCANPIX

23 августа 1989 года более двух миллионов жителей Эстонии, Латвии и Литвы образовали живую цепь, соединившую три столицы.

Без СМС и Интернета

В советские времена бытовала шутка: «Вы откуда? – Из Эстонии. – Ну, и как там Рига?». Доброй половине россиян наверняка до сих пор непонятно, в чем соль: ну, Эстония, ну, Рига – а где тут юмор?!

Существовал штамп «республики Советской Прибалтики», который оказался чрезвычайно живучим. Пожалуй, только для жителей Питера да Псковской области три изрядно отличающиеся друг от друга государства не сливались в единое политико-географическое пространство с такими общими экзотическими признаками, как архитектурная готика, латинский алфавит и возможность смотреть финское (или польское) телевидение.

В дни празднования 25-летия «балтийской цепочки» год назад Эдгар Сависаар написал в своем блоге: «Больше всего нынешних молодых людей интересует вопрос, как можно было без Интернета и мобильных телефонов объединить ради общей идеи такое большое число людей. Ответ кроется в самом вопросе: именно общая идея и стала мотивом, который побудил нас образовать живую цепь длиной почти в 600 километров. Формально акция была приурочена к 50-летию со дня подписания пакта Молотова-Риббентропа. Мы хотели привлечь внимание мирового сообщества к историческим событиям, которые изменили статус стран Прибалтики. Но главной целью было обретение независимости, возвращение долгожданной свободы».

История, «краткий курс»

Если подсчитывать, сколько властителей сменилось на этом сравнительно небольшом клочке земли в юго-восточной оконечности Балтийского моря, то можно запутаться сразу. Ливонский Орден, польская шляхта, немецкие бароны, шведская корона, Российская империя... На протяжении веков национальная независимость была целью и мечтой здешних народов, за исключением двух предвоенных десятилетий, когда эта мечта на краткий исторический миг осуществилась.

Будем откровенны: русских здесь не любят. Как, впрочем, не питают нежных чувств ни к немцам, ни (в Литве) к полякам. В известном смысле русским не повезло: Россия (точнее, СССР) в череде иноземных властей оказалась последней по времени, то есть ближайшим предметом для нелюбви. Правда, эта нелюбовь носит не тотальный характер. Эстонцы, латыши и литовцы ничего не имеют против Пушкина, Игоря-Северянина и Чайковского. Прошедший в апреле при полных аншлагах таллиннский фестиваль «Великий Чайковский», на котором выступили известные российские дирижеры и исполнители, тому яркое подтверждение.

Да и вообще здесь достаточно терпимы к тем русским, которые не стремятся любой ценой «заставить любить Путина». Скажем, к евродепутату от Латвии Татьяне Жданок, которая позиционирует себя в качестве защитника прав русскоязычного меньшинства в странах Балтии, но при этом к нынешним российским властям относится вполне прохладно.

По иронии судьбы период с 1944 по 1991 годы здесь называют не советским, а русским временем. Что, конечно, обидно, потому что коллаборационистов из местных национальных партийных элит хватало с избытком.

Но даже нынешнему президенту Литвы Дале Грибаускайте литовцы прощают ее прошлое, когда она была ученым секретарем Вильнюсской партшколы ЦК КПСС и до последнего оставалась в рядах Компартии Литвы на платформе КПСС, которую возглавлял Миколас Бурокявичюс. Как и эстонцы – последнему «красному президенту» ЭССР Арнольду Рюйтелю. Свои, как-никак…

Нация ничего не означает?

Солженицын в повести «Один день Ивана Денисовича» так описывал, по сути, собственные впечатления от знакомства с эстонским характером:

«Два эстонца, как два брата родных, сидели на низкой бетонной плите и вместе, по очереди, курили половинку сигареты из одного мундштука. Эстонцы эти были оба белые, оба длинные, оба худощавые, оба с долгими носами, с большими глазами. Они так друг за друга держались, как будто одному без другого воздуха синего не хватало… А были они вовсе не братья и познакомились уже тут, в 104-й. Один, объясняли, был рыбак с побережья, другого же, когда Советы уставились, ребенком малым родители в Швецию увезли. А он вырос и самодумкой назад, дурандай, на родину, институт кончать. Тут его и взяли сразу. Вот, говорят, нация ничего не означает, во всякой, мол, нации худые люди есть. А эстонцев сколь Шухов ни видал – плохих людей ему не попадалось».

Позднее, в романе «Бодался теленок с дубом», Солженицын уже рациональнее: «В „Иване Денисовиче“ я через своего героя выразил, что не знал среди эстонцев худых людей. Выражение, конечно, усиленное, кто-то же из своих помогал вгонять Эстонию в коммунизм и в нем держит, кто-то и в раннем ЧК был, да были и такие эстонцы, кто помогли поражению белых под Ливнами в 1919, чего туда совались? – но тем не менее таково мое лагерное чувство: что ни видал я эстонцев – всё порядочные, честные, смирные. (Имей Юденич в 1919 смелость сказать им: «Вы – независимы!» – они б ему, может, и Петроград освободили?)».

Среди русскоязычных таллиннских гидов бытует апокрифическая легенда, согласно которой, якобы Петр Первый в один их своих приездов в Эстляндию, после ее присоединения к Российской империи в 1710 году, посетил порт Палдиски. И зело огорчился, что не знал прежде о существовании сего порта, иначе он повелел бы строить столицу Государства Российского именно на этом месте. Эту легенду я услышал из уст историка и искусствоведа Юри Кускемаа, который, изложив ее, в завершение добавил: «Представляете, каким путем пошло бы развитие империи, Европы, да и всего мира, если бы Петр принял такое решение!?».  Я представил – и порадовался, что этого не случилось.