В Таллинне по приглашению международного медиаклуба «Импрессум» побывал Юрий Михайлович Батурин – ученый, космонавт, политик, полиглот, писатель...
Юрий Батурин: от космоса до Кэрролла
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Перечислять можно долго: таких разносторонних людей, как Юрий Михайлович, в нашем мире немного, что очень и очень жаль. Батурин – пример человека, который умеет ставить цели и добиваться их, пусть далеко не сразу. 90-й космонавт России полетел в космос, когда ему было сорок девять, и ждал этого полета больше четверти века...
Сын советского резидента
– Ваш отец, Михаил Матвеевич Батурин, служил в разведке и несколько лет был резидентом в Турции. Он рассказывал вам о своей службе?
– Нет, ничего не рассказывал. У отца было правило: дома, в семье – ни слова о работе. Под конец жизни он что-то вспоминал, но скорее сюжеты житейского характера. Я когда был школьником, хотел стать писателем – и фиксировал то, что он говорил, и еще то, что рассказывала об отце его сестра Вера. Записи сохранились и пригодились через полвека, когда я решил написать об отце книжку. А первые сведения о его работе я получил во дворе. У его коллег, видимо, не было правила ничего не говорить дома, дети всё слушали и потом делились...
– Вы росли в каком-то особом дворе?
– Да, мы жили в ведомственном доме.
– Насколько отец на вас повлиял?
– Я во многом копировал отца, конечно. Если говорить о личностных чертах, у меня от отца закрытость: я тоже мало что рассказываю, держу все при себе.
– Ваше первое образование – факультет аэрофизики и космических исследований МФТИ по специальности «Динамика полета и управление космическими аппаратами». Вы с юности хотели связать жизнь с космосом?
– В школе я собирался пойти в летное училище, стать летчиком, а потом и космонавтом, но в десятом классе у меня обнаружили легкую близорукость – и стало ясно, что в летчики я не попадаю. Передо мной встал выбор: пойти в журналистику или в инженеры? В итоге я поступил на факультет радиотехники и кибернетики московского физтеха. Отучился три года – и тут в космос стали летать не только летчики, но и бортинженеры. И я знал, что некоторые из них тоже близоруки. Вновь появилась надежда прийти в космонавтику – но через профессию инженера, а не летчика. Тогда-то я и перешел на факультет аэрофизики и космических исследований – и составил серьезный план достижения цели.
– Сколько у вас всего образований?
– Образование, как и воспитание, мне кажется, может быть только одно. А так у меня пять дипломов.
– Зачем вам так много?
– Во-первых, я не считаю, что это много. Во-вторых, учиться очень интересно. А в-третьих, чем больше учишься, тем лучше видишь круг проблем, которые нужно решать, это и есть ответ на вопрос «зачем?» – потому что нужно решать проблемы.
Все языки однажды пригодятся
– Сколькими иностранными языками вы владеете?
– Это сложный вопрос. По-настоящему владеть языком можно, только находясь в языковой среде. Я могу сказать только, сколько языков я изучал и на скольких могу объясниться. Когда я учился на физтехе, после третьего курса нужно было учить второй язык. Первым у меня был английский...
– У вас за плечами ведь английская спецшкола, да?
– Да. Выбирать второй язык можно было между французским и немецким, но иногда набирали и группу японского. Я подал заявление на японский, а пока с группой не определились, ходил на французский. В итоге стал учить оба, японским занимался три года. После университета я работал в секретной области, выезд за границу мне был запрещен, так что в Японию я попал только через четверть века. Перед этим почитал учебники, что-то вспомнил. Языка хватало, чтобы сделать заказ в ресторане... Были и интересные случаи. Когда я поехал в Японию в третий раз, нам с коллегами надо было переночевать в Токио. Нам сказали: едете на такую-то станцию метро, там в трехстах метрах – гостиница. Мы выходим, стоят вокруг небоскребы, иероглифы горят... Ребята стали меня подзуживать: ты же знаешь японский, скажи, куда нам идти-то? Я сказал: пойдемте вон туда. Мы действительно пришли к нашей гостинице – и в этот момент мой авторитет среди коллег возрос неимоверно!
Окончив институт, я решил, что надо выучить редкий язык, тогда станешь ценным специалистом. Пошел в Библиотеку иностранной литературы, в лингафонный кабинет, и стал слушать, как звучат разные языки. Мне очень понравилась мелодика шведского, я стал изучать его с преподавателем и дошел до уровня шести семестров языкового вуза. В Швецию я тоже попал через четверть века – по той же самой причине... И вот настало время, когда мне пришлось заниматься проблемой подводно-лодочной активности России в шведских территориальных водах, вести в Москве переговоры со шведской делегацией. Первый день у нас прошел в жестких спорах. Вечером шведский посол пригласил всех на ужин, и я на этом приеме сказал руководителю шведской делегации что-то на шведском. Он говорит: вы что, знаете наш язык? Я отвечаю: мы целый день ведем переговоры, пора бы уже и научиться! Он рассмеялся. И на следующий день переговоры пошли уже совсем в другом ключе...
А языки, которыми приходится пользоваться чаще всего, – это английский и сербскохорватский. Я много ездил в Сербию, Черногорию, Хорватию, Словению. Когда бывал там в отпуске, старался говорить только на сербскохорватском. Так что он у меня сейчас в лучшей форме, чем шведский.
Сон, который сбылся
– Вы полетели в космос в 49 лет. Кажется, для космонавта это достаточно много...
– Тогда так казалось, и как раз мой полет повлиял на то, что медики пересмотрели свои требования. Несколько лет назад Павел Виноградов отметил на орбите 60-летие... В журнале «Новости космонавтики» была статья руководителя физической подготовки космонавтов ЦПК, Центра подготовки космонавтов, и там среди прочего были приведены лучшие показатели физической подготовки. Первое место занимал молодой парень, мастер спорта, а на втором – с отрывом от третьего – был Батурин. И я этим очень гордился.
– Было в космосе что-то такое, что стало для вас полной неожиданностью – и что вы запомнили на всю жизнь?
– Была одна история... В 1973 году я пришел молодым инженером в НПО «Энергия» – сегодня это Ракетно-космическая корпорация имени Сергея Павловича Королева, – и стал работать над программой солнечной ориентации для корабля «Союз-Т», первой машины с бортовым компьютером. Его запустили, стали испытывать, все сотрудники разъехались по наземным измерительным пунктам, а меня никуда не взяли – я ведь работал всего ничего. Потом они вернулись, был разбор того, как работают системы корабля. После этого мне приснился сон, который я запомнил на всю жизнь. Идет разбор полетов, начальник отдела говорит: «Система вышла из строя, восстановить ее не удалось. Нужно слетать на орбиту и все исправить. Кто полетит?» И я говорю: «Я!» Меня готовят, я лечу, выхожу на орбиту – и просыпаюсь с ощущением, что совершил кувырок через голову.
Прошло много лет. Я сижу в настоящем корабле, меня выводят на орбиту, переход в невесомость... И оказывается, что физиологически в этот момент человек ощущает или кувырок вперед, или кувырок назад! Я сразу вспомнил свой сон. Откуда я мог это знать? Никто мне этого не рассказывал, до космонавтов меня тогда не допускали, да и не говорили они о таких мелочах. Когда сон повторился наяву, это произвело на меня сильнейшее впечатление.
Когда и зачем лететь на Марс?
– Вы смотрели фильм «Марсианин»?
– Не успел. Но «Гравитацию» я смотрел.
– И что скажете?
– Комедия ошибок. Или пародия. Эффекты хороши для людей, которые всего этого не знают. А так – явное незнание физики. Школьной причем.
– Уже в 1990-е говорили, что освоение космоса – пустая затея. Даже на Марс мы полетим нескоро, да и что мы на этом Марсе забыли...
– Развитие техники идет циклами, в каждом цикле есть несколько стадий. Циолковский так объяснял: сначала сказочник говорит, что нам нужен ковер-самолет. Потом ученый пишет научную статью: если ковер делать из прочной ткани, и чтобы подъемная сила была... Потом инженер читает статью и думает: этого мало, надо сделать корпус, чтобы прикрыть пилота, рули, еще что-то. И изобретает самолет. Самолет взлетает, и его запускают в серию...
В XIX и XX веках такие циклы длятся 140 лет. От Жюль Верна с его описанием полета на Луну до реального полета на Луну и орбитальных станций прошло где-то 140 лет. Во многом этим и объясняется кризис космонавтики – и не только в России, но и в США, где тоже нет ясных целей. Это не значит, что закончилась космонавтика. Просто нужна прорывная идея, чтобы попадать в другие точки пространства не с помощью ракет и кораблей, которые летят долго, не защищают человека от радиации и так далее. Страна, которая первой эту идею нащупает и реализует, будет лидером на следующем витке развития.
Академик Борис Евсеевич Черток, правая рука Королева, под конец жизни сделал прогноз развития космонавтики на XXI век, по нему первый успешный полет на Марс состоится в 2101 году. И потом, нужно понять, какую научную задачу мы хотим решить полетом на Марс. Вот одна такая задача. На Марсе была атмосфера, потом планета ее почти потеряла, и есть гипотеза, по которой это произошло из-за сдвига магнитных полюсов. Проверить эту гипотезу жизненно важно для Земли – наши полюса тоже сдвигаются, и хорошо бы понять, чем это для нас чревато и что мы можем сделать. Но для решения этой задачи надо как-то по Марсу передвигаться – а как? Нужен вертолет, летающий в разреженной атмосфере, и так далее... Марсианская экспедиция столкнется со столькими проблемами, что для их решения требуется несколько десятилетий.
– А что вы имеете в виду под альтернативой ракетному передвижению? Телепортация – это ведь фантастика...
– Сейчас такие эксперименты уже проведены – с фотонами. Ну да, звучит как фантастика. Но – кто знает.
Высоцкий с точки зрения математики
– В числе прочего вы занимаетесь математическими моделями социально-политических процессов.
– Занимался. В последние годы я как директор института занят больше административными проблемами, увы.
– Известно, что существующие экономические модели не выдерживают критики и ничего предсказать не могут.
– И это касается всех таких моделей. Я пришел к выводу, что это вещь бесперспективная, если не создавать под каждую задачу свою математику. Все модели, которые оправдались, – их не так много, – это скорее удача, чем закономерный успех, и чаще всего их математический аппарат был разработан под совсем другие задачи. Чуть огрубляя ситуацию, можно сказать так: если ты хочешь моделировать общество, тебе нужно создать теорию множеств, каждый элемент которой обладает собственной волей, своими представлениями о мире, и дальше смотреть, как эти множества складываются, какие на них возможны операции. Это очень интересная научная задача, но решить ее одному человеку не под силу. Я этим занимался из удовольствия, это интересная игра ума, но выводы мои таковы.
– В списке ваших хобби – анализ песен Высоцкого и переводы Льюиса Кэрролла. Чем эти люди и их творчество вам дороги?
– Кэрролл как парадоксальный ум для меня – пример для подражания. Читая его работы, я учился смотреть на явления с необычных точек зрения. Кэрролла я очень люблю. Переводил я то, что не переводилось на русский, – политические памфлеты, математизированные, со словами-бумажниками, это интереснейшая лингвистическая задача, и я решал ее с удовольствием.
Что касается Высоцкого, мне было очень интересно, в чем доходчивость его песен. Он сделал то, что не удавалось ни одному поэту, – охватил всю аудиторию от низа до верхов, его знали все и любили все. На заре своей юности, когда у меня был сильный физико-математический флюс, я старался ответить на этот вопрос с математических позиций. У меня были публикации по этому поводу. Жаль, что я так и не написал в итоге книжку – времени становилось все меньше, меньше...
– Вашей разносторонности многие могли бы позавидовать. Что вы посоветовали бы другим людям, особенно подросткам, чтобы их жизнь была такой же интересной?
– Надо быть любознательным, стараться находить ответы на вопросы, которые перед тобой ставит жизнь или которые ты сам ставишь. Надо учиться: для решения любой непонятной проблемы знаний всегда не хватает, нельзя считать, что раз окончил школу и институт, можно лежать на диване и все будет хорошо. И еще: если ты ставишь перед собой большую интересную задачу и все говорят, что это невозможно, – не надо поддаваться: возможно все!
Справка «ДД»:
Юрий Михайлович Батурин родился 12 июня 1949 года в Москве.
В 1973 году окончил факультет аэрофизики и космических исследований Московского физико-технического института. Впоследствии получил еще четыре высших образования: юридическое, журналистское, военное и дипломатическое. Доктор юридических наук, член-корреспондент РАН.
Работал в НПО «Энергия», в Институте государства и права Академии наук. Был помощником президента РФ, в 1996-1997 годах – секретарь Совета обороны РФ. В настоящее время – директор Института истории естествознания и техники РАН.
Принимал участие в двух полетах в космос: «Союз ТМ-28» (1998) и «Союз ТМ-32» (2001), провел на орбите около 20 суток.
Автор книг по истории, праву, кибернетике, книги о своем отце «Досье разведчика», книги «Повседневная жизнь российских космонавтов», документальных фильмов: «На честном слове и на одном сопле» (1997) и «Лестница в небо» (2000).