Гран-при кинофестиваля PÖFF получил в этом году южнокорейский режиссер Ли Чон Ик за историческую драму «Престол».
Корейский принц между Лиром и Гамлетом
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Правда, от положенных 10 тысяч евро Ли отказался, пожертвовав их «Темным ночам», чтобы кинофестиваль «упрочил свое положение в списке фестивалей категории А», – жест, согласитесь, благородный. Да и картина «Престол» повествует в том числе о благородстве – и о том, какие странные формы оно порой принимает.
«У Эстонии те же проблемы»
В центре внимания – наследный принц Садо (1735-1762), сын короля Ёнджо, воспитанный в строгости конфуцианской морали и решивший в какой-то момент пойти против отца. Ёнджо, разочаровавшись в наследнике, на которого он возлагал огромные надежды, приказал поместить Садо в тесный деревянный ящик, а крышку заколотить гвоздями. Семь дней спустя принц в мучениях умер, а Ёнджо сделал новым наследником его сына и своего внука, взошедшего на престол под именем Чонджо. Эту трагическую историю Ли Чон Ик поставил как шекспировскую трагедию а-ля «Гамлет». Впрочем, сам режиссер проводит параллели скорее с «Королем Лиром», о чем он и рассказал в числе прочего в интервью «ДД».
– Вы учились в сеульском частном университете имени короля Седжона, изучали восточную живопись, однако бросили учебу. Получается, что вы пришли в кинематограф без какого-либо профессионального образования?
– В Южной Корее образование, связанное с кино, есть только у десятой части кинорежиссеров. Остальные 90 процентов – самоучки, вот как я! (Смеется.) Я в какой-то момент работал в области маркетинга, рекламировал киноленты – и понял, что хочу снимать кино. Я просто почувствовал, что маркетинг – это не мое. А фильмы – мое! Мой самый первый фильм был детским, он назывался «Мальчик-полицейский», я снял его в 1993 году...
– Среди ваших лент выделяются исторические драмы, описывающие интригующие моменты корейской истории, – «Король и шут», «Престол»... Чем вас привлекает история?
– Я хочу рассказывать зрителям о корейской истории, которая сильно отличается от китайской и японской. Многие интересуются историей Японии и Китая, а о Корее западный зритель знает, к сожалению, куда меньше, и я желал бы восполнить этот пробел. Думаю, у Эстонии те же проблемы: многие туристы, которые сюда приезжают, куда больше знают об истории ваших соседей и больших европейских стран – России, Франции, Германии, – а об эстонской истории почти ничего не знают.
– Получается, вы ставите перед собой просветительскую миссию?
– Можно и так сказать. Беда в том, что если в 1970-е годы наши режиссеры снимали немало исторических лент, то начиная с 1980-х они это делать перестали. Корейский кинематограф вернулся к этой теме после моего фильма «Король и шут», вышедшего на экран в 2005 году. Оказалось, что история зрителю все-таки интересна!
– Снимать исторические драмы куда сложнее, чем ленты о современности: нужны особенные костюмы и декорации, герои говорят чуть на другом языке, может быть, у них чуть иная психология... Насколько глубоко вы погружаетесь в материал?
– Историческая тематика в Корее хорошо разработана благодаря телесериалам последних лет. Многие старинные книги переведены на современный корейский язык, издается немало научных трудов по истории. Если мне надо погрузиться в соответствующий период истории, я читаю такие книги. Есть в Корее и места, где можно снимать натуру, скажем, Королевские гробницы династии Чосон – памятник архитектуры, находящийся под охраной ЮНЕСКО.
Шекспир по-корейски
– Если перед вами стоит выбор: снять фильм о том, как некое событие принято представлять, или о том, как все было на самом деле, пусть эти факты и не столь известны, – что вы выбираете?
– Я снял пять исторических драм, и одна из них целиком базируется на исторической реальности – это как раз «Престол», который мы привезли на таллиннский кинофестиваль. Соотношение выдумки и реальности в других фильмах разнится, скажем, «Король и шут» – это 30 процентов правды и 70 процентов фантазии. Фантазия иногда необходима. Без нее кино было бы одномерным. Исторические фильмы мне нравятся еще и потому, что в них можно говорить о современных политических событиях, но не напрямую, а более тонко и завуалированно. Опять же, в «Короле и шуте» показана борьба придворных кланов, которые пытаются влиять на короля. Эта борьба очень напоминает битвы политических партий. Кстати говоря, идея, из которой вырос «Король и шут», пришла мне в голову, когда я смотрел «Андрея Рублева» Тарковского – там есть сцена со скоморохом, тоже фактически шутом.
– «Престол» как-то отражает современную политику?
– В «Престоле» мы видим короля Ёнджо, который сосредоточил в своих руках абсолютную власть и использует ее неправедно. Он поступает аморально, убивает наследника...
– Но, как следует из фильма, для короля Ёнджо аморален как раз принц Садо.
– Тут дело в том, что король казнит принца, чтобы в итоге трон занял сын принца и внук Ёнджо – будущий король Чонджо. С точки зрения традиции передачи власти это аморальный поступок.
– Как я понимаю, официально наследного принца Садо казнили за то, что он был убийцей и насильником.
– Историки сегодня сходятся в том, что Садо в действительности пал жертвой борьбы за власть различных придворных клик. В фильме клики тоже есть, но если рассказывать все как было, получился бы очень сложный фильм. Поэтому я сосредоточился на отношениях между отцом и сыном. Король Ёнджо любит сына и возлагает на него определенные надежды, но Садо вырастает совсем другим человеком – шаманские песнопения для него важнее, чем конфуцианская мораль, – и король решает, что Садо не сможет править государством должным образом. Сын тоже любит отца, но не может простить ему некоторые поступки... Ко всему прочему у Садо возникает своего рода Эдипов комплекс.
– Мне показалось, что история принца Садо в чем-то напоминает историю принца Гамлета.
– Я бы скорее связал «Престол» с «Королем Лиром» и еще «Антигоной». Супруга Садо как раз играет роль Антигоны.
– В фильме есть один момент, который не очень понятен психологически: когда принц умирает, король приказывает играть радостную музыку. Почему?
– Это победная песнь. Король Ёнджо празднует победу консервативного лагеря при дворе. Принц Садо поддерживал либеральное крыло сановников, но после его смерти победили консерваторы.
– А в начале фильма, когда принц Садо отправляется убивать отца, звучит буддийская заупокойная песня, но исполняется она торжественно, даже воинственно...
– Потому что ее исполняет корейский шаман. Шаманский буддизм – достаточно популярная и древняя традиция, в Корее ей уже больше полутора тысячи лет, наверное.
Национализм – щекотливая тема
– В нескольких ваших фильмах – «Радиозвезда», «Счастливая жизнь», «Санни» – музыка играет важнейшую роль в сюжете: вашими героями становятся рок-музыканты, певцы, диджеи. Какую роль играет музыка в вашей жизни?
– В детстве я очень любил западную музыку, «Битлз» и так далее, но когда я повзрослел, то стал слушать больше корейской музыки. В XXI веке стал очень популярен K-Pop, корейская поп-музыка, а она родилась не на пустом месте: за ней стоит богатейшая традиция 1960–80-х годов. Мне нравятся наш рэп и хип-хоп. В «Короле и шуте» шут исполняет как раз хип-хоп, и эта сцена мне очень нравится.
– В «Престоле» речь идет о сравнительно недавнем прошлом, действие происходит во второй половине XVIII века. Корея тогда была, судя по всему, очень строгой конфуцианской страной. Сегодня она совсем другая...
– Я думаю, немногие на Западе понимают, насколько Корея в этом смысле уникальна. На протяжении истории правители Кореи поддерживали разные религии. Так, до воцарения династии Чосон в 1392 году на территории Кореи существовало государство Корё, которое было преимущественно буддийским. Буддизм довел страну до ручки, ну или так считалось, и династия Чосон, к которой принадлежат и герои «Престола», решили сменить официальную идеологию на конфуцианскую. Чонджо, сын принца Садо, ставший королем после смерти своего деда Ёнджо, так ненавидел этого деда – именно за то, что тот казнил его отца, – что перестал поддерживать конфуцианство и содействовал распространению католицизма. Правда, для него христианство было не столько религией, сколько западным философским учением. Следующий король поддержал протестантизм. Поэтому в Корее сегодня поровну конфуцианцев, буддистов, католиков и протестантов – примерно по 25 процентов!
– На нашем кинофестивале каждый год показывают фильмы о Северной Корее, в этом году это документальный фильм Виталия Манского «В лучах Солнца». Насколько тема Северной Кореи важна для кинематографа Южной?
– Когда у власти в Южной Корее были правые силы, мы снимали фильмы о КНДР, но когда наши правители полевели, тема северного соседа стала слишком щекотливой – правительство официально выступает за сближение с Северной Кореей, и мы стараемся ее не раздражать. Так что режиссеры снимают фильмы о КНДР нечасто – не осмеливаются, и официально это не поощряется. Точно так же мы избегаем японской темы, которая очень щекотлива в свете национализма. При этом я бы не сказал, что южнокорейский кинематограф теряет независимость. Нужно учитывать то, что и зрителям такие ленты не очень-то интересны.
Справка «ДД»:
Ли Чон Ик родился 25 сентября 1959 года в Сеуле. Учился в Университете им. короля Седжона.
Снимать фильмы начал в 1993 году. Его историческая драма «Король и шут» (2005) остается самым кассовым южнокорейским фильмом. Среди других лент Ли Чон Ика – «Однажды на поле боя» (2003), «Радиозвезда» (2006) и «Надежда» (2013).
Свой следующий фильм Ли Чон Ик снимает о корейском поэте и интеллектуале Юн Дон Чжу.