C октября в Эстонии гостит Елена Погосян, профессор Альбертского университета (Эдмонтон, Канада). Прежде чем перебраться в 2002 году за океан, Елена Анатольевна 15 лет преподавала в Тарту.
Елена Погосян: люди петровской эпохи владели языком символов
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
«В Эстонии я бываю так часто, как могу, – говорит она. – Таллинн – мой родной город, я здесь родилась и выросла. Как всякого нормального человека XX века, меня посещает ностальгия. Раньше мне больше снился Тарту, где я училась и долго работала, а в последнее время я вижу во сне Таллинн... Кроме того, здесь живут и мои друзья, и мои ученики.
В последние пять лет меня связывают с Таллинном и научные проекты. Как известно, чтобы увидеть свой город как объект для изучения, нужно уехать подальше. Мне понадобилось уехать в Канаду, чтобы обнаружить, что иконостас в Никольской церкви, например, очень интересен с точки зрения истории. Мой круг научных интересов – культура петровской эпохи, в том числе визуальная, религиозное искусство в эпоху перемен. Вдруг оказалось, что самое интересное – тут, в Таллинне...»
Почему в Таллинне, а не в Петербурге?
Там тоже, разумеется, но пограничные территории имеют свою специфику. Скажем, петровский иконостас Преображенского собора, построенный Иваном Петровичем Зарудным, – абсолютно новаторский и нарушающий все правила. Понятно, что такой иконостас нельзя было построить в Москве – это был бы скандал. Но, видимо, и в Петербурге вот так сразу – до 1720-х годов, когда был построен Петропавловский – было нельзя. А в Ревеле – можно. Ревель был своего рода экспериментальным пространством. Можно было, что-то отработав здесь или в Нарве, попробовать сделать то же самое в Петербурге в более отточенных формах.
Можно ли в принципе узнать что-то новое о наших старинных церквях? Кажется, они давно изучены, взять иконостас Никольской церкви...
В отношении Никольской церкви вы отчасти правы: искусствоведы Николай Иванович Кормашов и Орест Кормашов в процессе реставрации много работали с Никольским иконостасом. Но иконостасы – специфическая форма религиозного искусства, существующая на границе дисциплин: архитектуры, живописи, официальной пропаганды...
Искусствоведы смотрят на иконостасы со своей точки зрения, а филологи и историки их почти не изучали. В этом аспекте иконостасы петровской эпохи – нетронутое поле. Если знать, что в это время говорили в проповедях в Петербурге, сразу все видишь в другом свете.
Можно сказать, что иконостасы были орудием пропаганды царствующей династии?
Да, и это только исходная точка. Первое, что видел человек петровской эпохи, – местный ряд и святых покровителей царской семьи. Но потом, приглядываясь, он видел куда больше. Я как раз пишу про Петропавловский иконостас, и вот там каждая деталь играет.
В Ревеле Зарудный разделял идеологию и литургические практики, а в Петербурге каждый элемент определен уже идеологией. На боковых вратах вдруг появляются Самсон, несущий ворота, и Иезекииль перед закрытыми воротами. Совершенно необычные изображения для боковых врат, но именно с этими героями сравнивается Петр, который побеждает в Шведской войне, и тогда он – Иезекииль, закрывающий врата войны. А когда царь возвращается из Персидского похода, где ему открыл врата Дербент, он уже Самсон, уносящий Газские ворота.
И тут же в литургической литературе возникает тема ключей, которыми Петр открыл и закрыл врата, – и вот вам два ключика апостола Петра, которые превращаются в герб Петербурга. Может быть, именно на этом иконостасе они и складываются в герб. Тут все определено политикой, и несчастный Зарудный пишет архитектору Трезини: только не забудьте, по бокам врат должны быть Спаситель и Богоматерь, ведь прикладываться надо к образам!..
Люди той эпохи были столь искушены в символах и эмблемах?
Я убеждена, что тогда языком символов владели куда лучше нас. Об этом свидетельствуют источники.
Вот история конца XVIII века: два помещика по пути на охоту стали обсуждать, можно ли изображать Бога-Отца, и если да – в каком виде, и можно ли делать его похожим на императора. Они так поспорили, что чуть друг друга не убили! О чем это говорит? О том, что символы были для людей очень важны.
Вы полтора десятка лет работали на кафедре русской литературы Тартуского университета, но в 2002 году переехали в Канаду. Что заставило вас покинуть Эстонию?
Немногие эмигранты уезжают, потому что такова была цель их жизни. Когда Эстония стала независимой, финансирование науки ухудшилось. Мой муж работал в Тыравере, в Институте астрофизики и физики атмосферы. В 1991–1992 годах он был в научной командировке в Кембридже, и потом оказалось, что тем, кто вернется, у нас зарплаты платить не смогут. Потом муж работал в Париже, в Торонто, я все это время была в Тарту, ездила туда-обратно, возила с собой дочь и думала, что все скоро наладится. Наступил момент, когда нужно было принимать решение, где дочь будет учиться. Быстрее всего мы с мужем нашли работу в канадском Эдмонтоне.
Какие курсы вы читаете в Альбертском университете?
К сожалению, два года назад у нас закрыли русскую программу. До того я преподавала почти все то же, что и в Тарту, плюс языковой курс. Последние годы мне приходится читать общекультурные курсы, в том числе такие экзотические для меня, как «Империя Путина», «Искусство Путина и театр Берлускони» – мы его читали совместно с итальянским профессором. В следующем году я буду читать курс «Фальшивка и подделка в культуре».
Мне представляется, что из Канады изучать культуру петровской эпохи сложнее, чем из Тарту. Или нет?
Я тоже так думала, но Канада дает исследователю много инструментов, которые не дает Тарту, – деньги, например. Я благодарна Канаде, регулярно и щедро обеспечивающей меня грантами на изучение русской культуры. А еще, едва начав работать, я обнаружила, что в библиотеке Альбертского университета есть микрофильмы с копиями всех изданий XVII и начала XVIII века. Набираешь «Служба Полтавской победы» или там «Ключ разумения» – читай на здоровье! Оказывается, в советское время канадская украинская община заказала у Академии наук Украинской ССР копию всех книг Киевской духовной академии...
Конечно, можно поехать в Москву, сидеть в отделе редких книг, ждать – принесут тебе книгу, не принесут... Мое любимое слово – «заштабелировано»: из-за нехватки места шкафы в книгохранилище сдвинуты – и никто ради тебя не станет их раздвигать, чтобы достать книгу. А в Эдмонтоне можно пойти в нашу библиотеку и заказать распечатку микрофильма.
На вашей страничке на сайте университета сказано, что приоритетные для вас темы исследований – это история русского официального календаря и история маскарадов в России в XVIII веке...
Увы, последние пять лет я много занималась административными вопросами, и на исследования времени не оставалось. Сейчас у меня первый свободный год. Буквально вчера я перебирала материалы по маскарадам и ужаснулась: так много сделано, так немножко нужно дожать!
Вы написали книгу «Петр I – архитектор российской истории», львиная доля ваших работ связана с петровской эпохой. Кажется, что мы знаем про Петра все, что можно знать. Меняется ли отношение к Петру в научном мире?
Тут есть два ответа. Первый: меняется и будет меняться, потому что наконец-то начинают вводить в научный обиход документы, которые лежат на поверхности, и даже смешно, что ими не пользуются. Судите сами: письма Петра – а он писал по меньшей мере письмо в день – изданы только до 1714 года! Мы с моей ученицей и коллегой Марией Сморжевских-Смирновой пошли в эстонский архив, сфотографировали письма Петра, которые хранятся здесь, в Эстонии, – это пять томов неизданных автографов... И второй ответ: Петр при каждом повороте российской истории становится интересен по-новому. От аналогий никуда не деться, похожее всегда притягивает похожее. Но, конечно, это не совсем научный подход к вопросу...
Елена Погосян
• Окончила факультет русской и славянской филологии Тартуского университета в 1986 году.
• Там же в 1997 году защитила докторскую диссертацию «Восторг русской оды и решение темы поэта в русском панегирике 1730–1762 гг.»
• В 1987–2002 годах работала на кафедре русской литературы Тартуского университета, с 2002 года – профессор Альбертского университета (Эдмонтон, Канада).