Старики сводят счеты с жизнью (2)

Copy
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
80-летний самоубийца выпрыгнул из окна, расположенного на седьмом этаже Ляэне-Таллиннской центральной больницы. Его тело нашли рядом с контейнером.
80-летний самоубийца выпрыгнул из окна, расположенного на седьмом этаже Ляэне-Таллиннской центральной больницы. Его тело нашли рядом с контейнером. Фото: Эндель Кастерпалу
  • Пожилые люди выбрали страшную смерть
  • Больничная касса не оплачивает паллиативное лечение для безнадежно больных
  • Эвтаназия в Эстонии незаконна

Во второй половине января сразу в двух больницах в разных концах страны – в Нарве и в Таллинне – покончили с собой два пожилых пациента. Для того чтобы выяснить причины трагических происшествий, мы обратились к сотрудникам этих больниц.

Два предпоследних окна справа на седьмом этаже Ляэне-Таллиннской центральной больницы – это окна процедурного кабинета. 17 января в помещение вошел 80-летний мужчина и открыл одно из окон, закрыть которое пациенту не было суждено: страдающий раком легких в неизлечимой стадии решил свести счеты с жизнью. Исчезновение больного заметили не сразу – кто-то из персонала почувствовал, что сильно дует, увидел открытое окно, закрыл его, и лишь потом обнаружили, что в одной из палат не хватает пациента. Результат поисков шокировал: безжизненное тело нашли на снегу рядом с металлическим контейнером для мусора.

В ясном уме

«У нас не было никаких оснований полагать, что он совершит самоубийство, – скажет позднее заведующая клиникой внутренних болезней Ляэне-Таллиннской центральной больницы Ангелина Каспер.

По ее словам, уже после разговора с родственниками самоубийцы выяснилось, что еще до того, как он попал больницу, у него появлялись мысли о суициде. Их причиной, с точки зрения врача, могла послужить тяжелая болезнь: легкие мужчины были поражены злокачественной опухолью, которая затрудняла дыхание. Судя по всему, пациент не питал иллюзий относительно своего состояния и на чудесное выздоровление не надеялся: по прибытии в больницу он наотрез отказался от проведения обследования и лечения опухоли. Потом все-таки согласился обследоваться, но до этого не дошло – после пятидневного пребывания в стационаре мужчина решил покончить с собой.

Что вынудило пожилого человека выбрать столь страшную смерть? По словам врачей, у погибшего не было деменции, он мыслил ясно и осознавал, что делает.

Когда страх сильнее боли

Одна из наиболее частых причин самоубийств раковых больных – сильные боли. Однако, по словам врачей, в обезболивающих препаратах сейчас нет недостатка, и любой желающий может купить их в аптеке как по рецепту, так и в свободной продаже. Для раковых больных действуют скидки, поэтому необходимые препараты им доступны. С сильными болями, как правило, справляются опиаты, их выписывают безнадежным больным. Однако все это не имеет отношения к погибшему пациенту. Как следует из истории болезни мужчины, он вообще не испытывал болевых ощущений.

«Ни одной жалобы на боли в его истории болезни я не обнаружила, – говорит Ангелина Каспер. – Он жаловался на нехватку воздуха. В схеме его лечения не было ни одного опиата, но он получал кислород».

По версии заведующей клиникой, погибшего, скорее, испугала перспектива появления сильных болей в будущем. Страх перед будущими мучениями объясним, ведь в особо тяжелых случаях медикаменты могут и не избавить пациента от болей.

«Вероятнее всего, он испытывал именно страх, – предполагает Каспер. – Человек понимает, что если он заболел раком, то будут сильные боли, он начинает к ним мысленно готовиться, и это его пугает. На самом деле многие раковые больные боли не испытывают: у них может быть много других жалоб, но не на боль».

Совпадение или закономерность?

Ровно неделю спустя с шестого этажа Нарвской больницы выпрыгнула 72-летняя пациентка. Диагноз больной нам неизвестен, о том, была она неизлечимо больна или нет, в больнице не сообщают. Заведующая лечебной частью Нарвской больницы Пилле Летюка причиной поступка женщины назвала психическое расстройство.

Однако не слишком ли много самоубийств пожилых людей в больницах в течение одной недели? И справедливо ли будет объяснять подобные поступки только психическими отклонениями?

Общеизвестно, что многие пожилые люди подвержены депрессии, которую зачастую можно излечить. Но в большинстве случаев тяжелое психологическое состояние пациента в наших больницах просто не замечают.

«Депрессивность пожилых людей – очень большая проблема, – говорит Ангелина Каспер. – И очень часто мы не можем распознать эту депрессию. Мы думаем, что у больного деменция, поэтому он говорит бессмыслицу, или что пациент злой и просто ворчит. Почему-то все думают, что депрессия – это когда человек сидит тихий и грустный, а если он раздражен – это не депрессия, и, значит, мы не будем обращать на это внимания».

Мы знаем и о нагрузках, и о небольших зарплатах медицинских работников, но все же внимательного отношения к пациентам никто не отменял. Конечно, дело не только в том, что персоналу больниц порой недостает человечности (иногда, увы, это действительно так), но и в том, что полноценное наблюдение и уход за каждым больным в крупных учреждениях, как правило, невозможны. Работа в наших больницах организована так, что на выяснение психологического состояния больного у персонала просто нет времени.

С точки зрения Ангелины Каспер, чтобы изменить существующее положение, необходимо реформировать систему здравоохранения в целом: «Необходим комплексный подход, при котором в работу с пожилыми пациентами были бы в большей степени вовлечены и семейные врачи, и реабилитационные центры и хосписы». С этим трудно не согласиться: главное, чтобы пожилые люди могли себе это позволить.

Хочешь умереть достойно – плати

Если в крупных больницах из-за большого количества пациентов не всегда организован должный уход за ними, то в таллиннском лечебном центре Хийу таких сложностей не возникает. И не удивительно, ведь на 150 пациентов, которых центр может принять, приходится 120 работников!

Заведующая лечебным центром Хийу Кайди Вайнола не может вспомнить ни одного случая, когда лежащий у них больной искренне и осознанно хотел бы уйти из жизни. Все потому, считает она, что пациентов здесь окружают вниманием и заботой, которых в больницах, как правило, не хватает. В Хийу предлагают опеку и лечебный уход как за неизлечимо больными, так и за теми, кого выписали слишком рано.

«Иногда время пребывания пациента в стационаре бывает слишком коротким, – говорит Вайнола. – Уже на следующий день после операции или через день человека выписывают. Но многие послеоперационные осложнения проявляются только несколько дней спустя. В итоге пациент попадает к нам».

Но при одном условии: если у него достаточно денег. Например, стоимость опеки для тех, кто не может обходиться без помощи, составляет от 24 до 28 евро в сутки, а это 196 евро в неделю и 840 в месяц! Те, кто в особом уходе не нуждается, но кому необходимо облегчить симптомы различных заболеваний, платят меньше – около десяти евро за сутки, поскольку эту услугу финансирует Больничная касса. Но раковым больным в тяжелом состоянии явно потребуется больше десяти евро, потому что им необходимы и медицинское наблюдение, и специальный уход. При этом они остаются в лечебном центре до самой смерти, а значит и плата за их пребывание в Хийу непомерно возрастает.

Условия, созданные здесь, близки к идеальным: за больным наблюдают практически круглые сутки, при необходимости ему оказывается психологическая помощь, у него есть и возможность общаться с другими людьми, чего пожилым часто так не хватает. В центре есть свои повара и даже собственный концертный зал, где каждую неделю проводятся различные мероприятия. Это прекрасно, вот только у большинства пожилых пациентов просто нет денег, чтобы такую роскошь оплатить.

Хайгекасса, проснись!

Сестринский уход в лечебном центре Хийу частично финансируется Больничной кассой, но на паллиативное лечение средств не выделяется, поэтому денег, по словам заведующей, не хватает. А что уж говорить о Нарвской больнице, которая за неимением лучшего выделяет под «хоспис» обычные палаты в различных отделениях, не получая на это никаких дополнительных средств. «На этих койках в определенных палатах мы концентрируем самых тяжелых больных, требующих постоянного ухода, наблюдения и помощи родственников», – объясняет Пилле Летюка.

Импровизированный хоспис обходится учреждению недешево: как правило, пациент находится на лечении длительное время, что приводит к повышенным расходам на персонал. Недешевы и обезболивающие медикаменты, поэтому после активного специализированного лечения пациента, как правило, переводят домой, либо, если такой возможности нет, в отделение сестринского ухода.

Однако пока непонятно, выделят ли Нарвской больнице дополнительные средства, или, наоборот, сократят ее финансирование, что отразится и на пациентах, в первую очередь – на пожилых. Ведь если больница ведет борьбу за выживание, то ее работа неизбежно начинает страдать. Не из-за этого ли работники, последние месяцы жившие в ожидании сокращений, не смогли вовремя распознать в поведении погибшей пациентки никаких признаков, свидетельствующих о ее нежелании жить?

До 2017 не кантовать!

В Министерстве социальных дел нам заявили, что расширение сети хосписов и отделений сестринского ухода крайне необходимо и окажет системный эффект на сферу здравоохранения в целом. Однако пока никаких действий в министерстве предпринимать не спешат, ссылаясь на то, что в больницах уже в том или ином виде существуют своего рода хосписы. 

«По сути, пациенты, нуждающиеся в хосписном уходе, могут получить его уже сейчас, находясь как на активном лечении в больницах, так и в отделениях сестринского ухода в стационаре, – считает советник по прессе из Министерства социальных дел Яна Розенфельд. По ее словам, все решает Больничная касса, которая на данный момент оплачивает лишь сестринский уход, а паллиативное лечение расценивает как дополнительную услугу, не имеющую непосредственного отношения к медицине.

В пресс-службе Больничной кассы нам заявили, что сделают все возможное, чтобы начать финансирование хосписов к 2017 году.

Год в данной ситуации – это долго. Сколько еще смертельно больных пациентов может умереть в мучениях в течение этого срока, а сколько из них могут не выдержать и последовать примеру двух пожилых самоубийц? Остается надеяться, что такие случаи все же не повторятся и что обещанные Больничной кассой изменения таки произойдут. Расширение сети хосписов проблему самоубийств, разумеется, не решит, но, по крайней мере, это даст старикам чувство защищенности: человек будет знать, что есть место, где о нем будут заботиться и где он ни для кого не будет обузой.

Право на смерть

У пациента, даже смертельно больного, должен быть выбор. И если пожилой человек, не имеющий шансов выжить, будучи в ясном уме, выбирает быструю, но крайне болезненную смерть и прыгает из окна, то, может быть, стоило прислушаться к нему раньше и дать ему возможность умереть спокойно – без боли, крови и переломов. Не каждый готов медленно умирать в хосписе, ведь в некоторых случаях даже сильные обезболивающие не помогают и единственным избавлением от мучений для человека становится смерть.

В Эстонии в определенных кругах время от времени обсуждают легализацию эвтаназии, хотя и не так активно, как в некоторых иных странах. Единого мнения нет как среди политиков, так и среди врачей. «Я надеюсь, что наше общество уже достаточно развито, чтобы обсуждать такой сложный вопрос, – считает Пилле Летюка. – Другое дело, что оно не готово к самому этому шагу».

Ангелина Каспер до нынешнего печального случая не встречала людей, которые осознанно хотели бы уйти из жизни, и легализацию эвтаназии она не одобряет. «За свою долгую практику я больше видела таких пациентов, которые хотят жить любой ценой, – рассказывает она. – Разговоры о нежелании жить – чаще всего лишь эмоциональный порыв. Лично я не считаю эвтаназию правильным решением. Нас все же учили не прекращать, а продлевать жизнь насколько это возможно».

И в практике Кайди Вайнола не было пациентов, которые хотели бы умереть. «Люди на эмоциях говорят, что жизнь кончена, но спустя какое-то время думают уже по-другому, – замечает она. – Я не знаю, кто осмелится поручиться, что тот или иной человек действительно не хочет жить. Не представляю врача, который подпишет такое решение».

Как бы то ни было, вопрос о легализации эвтаназии – это вопрос об ответственности за чужую жизнь, которую пока никто не готов на себя взять. Но разве жизни пожилых самоубийц не лежат теперь на совести общества? Мы можем отмахнуться, сказать, что это выбор самих стариков, что у них помутился рассудок и они не понимали, что делают, но, очевидно, что произошедшие самоубийства сигнализируют нам о необходимости кардинальных перемен в системе социальной защиты и медицинской помощи пожилым.

С одной стороны, важно постараться предотвратить суициды путем создания центров по уходу и хосписов, с другой – обеспечить неизлечимо больным возможность легального и безболезненного ухода. С соблюдением всех юридических тонкостей во избежание ошибок и злоупотреблений.

Система, при которой нет ни возможности безболезненно завершить жизнь в хосписе, ни безболезненно умереть (эвтаназия), лишь подталкивает смертельно больных к суициду. Что лучше и с чем удобнее жить – с осознанием того, что мы не убийцы и наши руки чисты, или же со смутным грузом ответственности за произвольно отнятые жизни, – решать не только политикам, но и всем нам. Ведь забота о пожилых – задача не одних лишь больниц, но и общества в целом.

Комментарии (2)
Copy
Наверх