На экранах Эстонии – новое эстонское кино: фильм Валентина Куйка и Манфреда Вайнокиви (первый еще и автор сценария, второй – оператор и художник) «Семейная ложь».
«Семейная ложь»: музыканты в мире без гармонии
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Не стану скрывать: «Семейная ложь» мне очень нравится – своей интеллигентностью, изяществом и уважительным отношением к публике, не надо все договаривать до конца, умный зритель и так поймет, а кто не поймет, пусть смотрит «Встречу одноклассников».
Категорически не нравится только одно: как переведено название картины с эстонского на русский. Perekonnavaled, буквально «Семейная ложь», превратилась в «Дела семейные» – расплывчато и необязательно. Возможно, переводчика смутило множественное число слова «ложь» – как это будет по-русски: лжи? ложи? прилыгания?..
Мне недостает терпения досидеть в темном зале до момента, когда на экране мелькнет после титров фамилия затейника, сочинившего к эстонскому фильму русские субтитры. Могу лишь предположить, что эта персона то ли плохо понимает по-эстонски, то ли обладает ограниченным русским словарным запасом (возможно, то и другое), а может, просто ленится. Вот один пример: главный герой, молодой дирижер симфонического оркестра Эгон Рей (Тамбет Туйск), встречает на улице недавно уволенную библиотекаря оркестра (ее играет Ану Ламп), женщину робкую и безответную. И предлагает ей вернуться: «Мы ведь не можем оставить на улице такого знающего человека». В субтитрах: «Нам нужен человек, который много знает» (что-то в этом роде, за дословную точность не ручаюсь). В шпионы даму вербуют, что ли?
Кто музыки не носит сам в себе?
«Семейная ложь» – не такой уж частый пример кинокартины, в которой продумана каждая деталь. Ритм здесь выдержан с музыкальной точностью, актерская игра практически безупречна, работа оператора и художника (в одном лице!) привлекает вдумчивым подбором цветовой гаммы и чрезвычайной чуткостью к пространству: первые же кадры (на фоне обезоруживающе казенных, состоящих сплошь из сияющих металлом вертикальных конструкций интерьеров) ненавязчиво подсказывают, что в подобном холодном доме ни музыка, ни музыканты не могут чувствовать себя (извините за тавтологию!) как дома.
Действие фильма происходит в музыкальной среде: отец семейства Пауль Левальд (Роман Баскин) – дирижер, его жена Кира (Юлле Кальюсте) – бывшая оперная примадонна, давно сошедшая со сцены и ставшая всего лишь преподавательницей вокала; утешение она находит, прикладываясь к рюмке и слушая старые пластинки с записью своих триумфальных выступлений.
Дочь их Кристина (Эва Кольдитс) – очень посредственная флейтистка, в оркестре держится благодаря заступничеству отца. Зять Эгон Рей – инструменталист, который волей случая стал исполняющим обязанности дирижера. Кроме этой семьи в фильме есть уволенная по капризу Пауля библиотекарь, интриган-трубач (Аго Андерсон) и мудрый, как змий, директор оркестра Линдер (Тыну Карк). Не из мира музыки – только шлюховатая блондинка Эвелин (Яаника Арум), затягивающая Эгона в свою общедоступную постель.
Фабулу можно было бы строить, не замыкаясь на музыкантах. Тема картины – хрупкость отношений в современной семье: людей удерживает вместе не столько чувство тепла и причастность к чему-либо (клану, роду занятий, мировоззрению), сколько привычка, нежелание менять сложившийся уклад. Фундамент, на котором построена семья, давно сгнил, его разъела постоянная ложь; стены пока держатся, но долго ли это продлится?
Куйк и Вайнокиви сделали своими героями музыкантов, чтобы максимально заострить конфликт: ведь мы верим (и, слава богу, часто убеждаемся, что наша вера не напрасна!), что музыканты – люди очень тонкой душевной организации, они существуют в мире божественных звуков, в мире гармонии, и сами гармоничны и солнечны. Знаток человеческой души Шекспир говаривал:
Нет на земле живого существа
Столь жесткого, крутого, адски злого,
Чтоб не могла хотя на час один
В нем музыка свершить переворота.
Кто музыки не носит сам в себе,
Кто холоден к гармонии прелестной,
Тот может быть изменником, лгуном,
Грабителем, души его движенья
Темны, как ночь...
Гений, злодейство и деспотизм
Но и Шекспир ошибался. И Пушкин, когда устами Моцарта заявлял: «Гений и злодейство – две вещи несовместные»; впрочем, это Моцарт у него говорит, а он очень уж простодушен. Что думал сам поэт, мы можем только гадать.
Герои фильма «носят музыку в самих себе»; они талантливы (насчет Кристины есть сомнения, но, может, ее просто затюкали?). Талантливость сыграть трудно, но можно, особенно если к актерской игре добавляются присущие кинематографу средства.
Увядшая, спившаяся Кира слушает пластинки с записью своих выступлений; божественный голос Маргариты Войтес исполняет арии из опер Верди – и мы верим, что Кира действительно была великой певицей. Но почему она ушла со сцены? Усталость, опустошенность – или давящая воля Пауля, который не мог стерпеть, чтобы в одной семье было два гения?
Пауля мы видим недолго. Еще до его появления узнаем, что он настоял на увольнении библиотекаря. Почему? Ну, не нравилась она ему – робостью, всем своим видом пугливой серой мыши; в фильме причины не названы, однако характер великолепного, но деспотичного дирижера легко хоть на миг примерить на себя. Именно таким играет его Роман Баскин. Переход от раздражительности к абсолютному растворению в симфонической стихии, быстрые взгляды из-под насупленных бровей – актер очень насыщенно создает образ Пауля.
Прямо за дирижерским пультом Пауля настигает инсульт. Временным исполняющим обязанности дирижера становится его зять Эгон.
Репетиция оркестра (не по Феллини)
Если Пауль казался человеком, который всего достиг, дошел до предела и удобен оркестрантам, так как знает их и свои возможности и не требует слишком многого, то Эгон в исполнении Туйска – идущий напролом максималист; он хочет добиться безупречного звучания, не задумываясь над тем, готов ли к этому оркестр провинциального города. Способен ли сам Эгон извлечь из оркестра такую музыку?
Максималисты опасны уже тем, что человеческий фактор для них второстепенен; во имя великой цели они могут выжимать из людей все, а потом выкидывать отработанный материал на свалку. Для своей жены Эгон не делает исключения – и не только потому, что давно ее разлюбил. Просто Эгону во имя собственного самоутверждения необходимо казаться крутым человеком, который не пощадит никого. Если он так поступает со своей женой, то как поступит с остальными?
И если так обстоят дела с музыкантами, каково же обыкновенным людям, не обладающим такой тонкой душевной организацией и с трудом отличающим ноты фа и соль от стручковой фасоли? Этот вопрос хотят заронить в зрительскую душу авторы картины.
Фильм не столько о музыке, сколько о распаде связей между людьми, царящем в семье (и в обществе!) холоде, отчуждении. Но ведь хочется верить, что это коснулось не всех.
Родственники навещают Пауля в больнице. Конечно, они беспокоятся об отце семейства, но больше по обязанности, чем по искреннему движению души. А в уголке кадра мы видим девушку, пришедшую к соседу Пауля по палате. Как заботливо она поправляет подушку и кладет на постель апельсины... То, что воспринимается как норма, занимает в наше время пространство примерно в одну восьмую кадра. Визуальный ряд очень красноречив!
Куйк и Вайнокиви не делают выводов. Они щегольски заканчивают фильм многоточием. Идет концерт, за дирижерским пультом – Рей. Камера панорамирует по залу, показывая людей, целиком захваченных звуками музыки. А во дворе своего дома Пауль, толком не оправившийся от болезни, сжимает пальцы, двигает ладонью в такт воображаемой музыке.
И снова зал. И гаснет экран, действие оборвано. Остальное додумает зритель.