Власть № 4. Эстонец – тот, кто не русский (и не негр, конечно)

Член EKRE Яак Мадисон не против чтения Корана, но видит в этой книге что-то очень странное. Фото: Лийз Трейманн

На этой неделе эстонские СМИ боялись ислама и защищали ислам, но и о русских не забывали.

На портале Postimees профессор личностной и социальной психологии Тартуского университета Ану Реало спрашивает, кто же такой настоящий эстонец. Этот вопрос, обострившийся в свете беженцев, вытекает, по автору, из долговременного противостояния «эстонцы против неэстонцев», причем под неэстонцами ранее понималось только русскоязычное население Эстонии. «Можно было бы предположить, что ввиду боязни терроризма и беженцев местные эстонские русские стали эстонцам если не милее, то по крайней мере роднее. Реальность не столь розова. Готовность эстонцев принять здешних русских на равных с годами возросла, но все равно слабее, чем связь эстонских русских с Эстонией...» Читай: мы любим Эстонию больше, чем средний эстонец готов нам это разрешить!

Национальная кулинария

Например: эстонские русские считают, что национальность премьер-министра неважна, и положительно смотрят на перспективу увидеть во главе правительства русского, между тем 49 процентов эстонцев к идее нетитульного премьера относятся негативно. «Несмотря на десятилетия интеграционной политики, те, кто приехал сюда в советское время, и их сыновья-дочери не стали в глазах эстонцев “настоящими эстонцами”, которым можно доверить управление страной», – констатирует автор. С другой стороны, эстонцы все-таки поддерживают Марину Кальюранд в качестве кандидата в президенты.

«Иной раз кажется, что быть эстонцем – привилегия, что эстонцы – закрытая секта немногих избранных». Достаточно ли для того, чтобы туда пробраться, знать эстонский, родиться в Эстонии, быть белокожим? Нет; многие русские отвечают этим признакам, но в секту не входят. Все катастрофически просто: «Мнение эстонца о типичном представителе своего народа можно свести к формуле “эстонец тот, кто не русский” (эстонец тих и несловоохотлив, потому что русский разговорчив; в отличие от русского, эстонец прилежен и работящ; любимое блюдо эстонца – другой эстонец, русский же гостеприимен и дружелюбен)». Хотя на деле особой разницы между основными качествами эстонцев и русских нет.

«Единственное заметное отличие, кажется, это мера открытости, – продолжает автор, – то есть то, насколько человек интересуется окружающим миром и своей внутренней жизнью, предпочитает новое и разнообразное испробованному, готов смириться с новыми этическими, социальными и политическими идеями. Противоположность открытости – консерватизм... Согласно сравнительному исследованию, которое провели мы с коллегами, эстонцы оказались одним из наименее открытых из доселе исследованных народов, они открыты миру куда меньше, чем русские и эстонские русские».

Памятка начинающему эстонцу

Язык – важный фактор: «Если человек говорит по-эстонски без акцента и способен безошибочно склонять существительные четырнадцатью способами, шансы на то, что его назовут эстонцем, велики... Хотя знание эстонского автоматически не делает никого эстонцем, незнание языка – серьезное препятствие. Язык дает возможность стать частью культурного пространства, без знания которого “настоящий эстонец” непредставим». В качестве маркера предлагается способность цитировать по памяти фильмы «Последняя реликвия» и «Вот и мы!», первую строку «Весны» Лутса и песню «Праздник дядюшки крота» («Мутиону пиду»).

И еще: «Есть ли у тебя в бабушкином фотоальбоме фотографии похорон? Посещал ли ты Певческий праздник? Огорчен ли, что Яану Кроссу не дали нобелевку? Носил ли в детстве колготки? Отвечаешь ли “нормаальсельт” на вопрос “куйдас ляхеб”?» Если да, сомневаться в эстонскости не приходится». Плюс совместное страдание, «юхесканнатамине», в прошлом, настоящем и будущем. Недаром ведь, хотя место Эстонии в рейтинге успешных стран достаточно высоко, оно еще выше у эстонцев в рейтинге самых несчастных народов.

И все-таки, подытоживает автор, быть эстонцем просто: эстонец тот, кто хочет им быть и себя таковым считает. Осталось понять, что делать, если ты считаешь себя просто человеком, а государство все равно дает эстонцам больше прав, чем тебе. Как быть, а?

«Вы знаете ль, что черный камень Кабы...»

Серия антиисламских статей в эстонских СМИ закономерно получила антиантиисламский ответ. Впрочем, статью Хилле Ханто и Пеэтера Раудсика «Узенький горизонт низменности» в газете Sirp можно считать призывом к здравому смыслу. В частности, авторы отмечают, что высказывания о беженцах и арабском мире – «противоречивые и истеричные», сеющие страх, выдающие уличную «правду» за научное знание, ничего не проясняющие – парадоксальным образом продолжают традиции исламских радикалов. Те ведь тоже внедряют черно-белое миропонимание и сеют страх.

Неверные факты выдаются за правду, и «это уже норма». Так, востоковед Мартти Калда писал в Õpetajate Leht, что «в школах большей части стран, откуда идут беженцы, не изучают химию и физику, географию и биологию», в то время как на самом деле очень даже изучают. Другое дело, сколько жителей тех стран имеет доступ к образованию вообще. Доцент Тартуского университета Пеэтер Эспак объявил в Postimees, что в Европе ныне «сотни тысяч людей, о которых нет никакой информации; из них десятки тысяч готовы изготовлять бомбы»; до такого не дошли даже интернет-тролли, твердившие в прошлом году о 4000 игиловцах в шкурах беженцев. Тот же Эспак: «Мы отлично знаем, что среди беженцев нет ни ракетчиков, ни ядерных физиков». Ханто и Раудсик парируют: «Для родившейся в марокканском захолустье министра образования Франции Наджад Валло-Белкасем в таком мире остается мало места».

Разоблачают авторы и «расхожие истины» об арабском мире: что там ценится диктатор с железным кулаком (Таави Минник, Postimees), что для мусульман молитва важнее всего (Калда), что исламский мир, в отличие от нашего, увеличивается и молодеет (Юллар Петерсон, Eesti Päevaleht).

Новая эра молчания

«Мир сложнее, чем “научная” картина мира Эспака или Калда, – пишут Ханто и Раудсик. – Арабский мир видится монолитным, ретроградным, неменяющимся. В безвременности не углядишь различия между радикалами и верующими, особенности культуры и политики стран Ближнего Востока и Северной Африки». Но черно-белый мир удобен, он оправдывает наш страх перед чужаками. В противовес разжигателям авторы описывают другой ислам: с культурой, образованием, благотворительностью.

Между тем свистопляска вокруг ислама продолжается. Õhtuleht спрашивает у политиков, следует ли запретить в Эстонии Коран; что характерно, все отвечают «нет», но с разными мотивировками. Если реформист Игорь Грязин считает, что хороших или плохих книг нет, а народ Эстонии вовсе не глуп, чтобы не оценить книгу адекватно, то Яак Мадисон из EKRE надеется: при чтении Корана эстонцы поймут, что «ислам в принципе несовместим с западным укладом как в духовном, экономическом, так и в моральном плане».

Аналитик Ахто Лобьякас, вчитавшись в прессу, делает в Postimees неутешительный вывод: «Возникает новое молчаливое большинство... С ним придут и время молчания, и закрывающееся общество... Эстония бежит из Европы, куда так долго стремилась; людям среднего и пожилого возраста Европа кажется все более отталкивающей. Европу сюда больше не завозят, ее отсюда вывозят. Вместе с Европой исчезнет критическая рациональность в открытом обсуждении, угаснет и престиж правового государства. Останется пристрастие к демократии – механизму, позволяющему законным образом претворить в жизнь волю большинства, какой бы та ни была». А мы ведь так хотели в Европу, так хотели...