С 27 по 31 мая в Таллинне пройдет очередной литературный фестиваль HeadRead, одним из гостей которого – уже традиционно, ибо он посетит Эстонию далеко не в первый раз, – станет англичанин Джейсон Гудвин, пишущий исторические детективы а-ля Борис Акунин.
Разница в том, что Эраст Фандорин действует в основном на территории Российской империи, в то время как Гудвин избрал для своих книг декорации совсем уже экзотические: его герой – евнух Яшим, дознаватель османского султана, расследующий убийства в Стамбуле в 1840-х годах. Увы, на русский переведена лишь одна книга про Яшима – самая первая, «Клинок султана, или Дерево янычар для стамбульского костра». Дальше дело не пошло: надо думать, Османская империя для русского читателя остается чем-то далеким и непостижимым.
Османское и советское
– Хотя ваши книги про Яшима куда известнее ваших исторических трудов, в первую очередь вы все-таки историк. В Кембридже вы изучали историю Византии, но впоследствии вас увлекла другая империя, Османская. Конечно, она возникла на костях Византии, и все-таки это очень разные державы...
– Интерес к туркам-османам у меня возник, когда в 1990 году я с товарищами предпринял пешее путешествие в Стамбул, чтобы понять, во что столица Византии Константинополь, о которой я знал достаточно много, превратилась после Средневековья. Наше путешествие началось в Польше. Дойдя до Венгрии, мы пошли в Эгер, и там на площади я увидел чудесный минарет – в нем давно нет мечети, и это самый северный османский минарет Европы. В Эгере вообще много следов турецкого присутствия. Вот и кофе там куда лучше, чем в Польше и Румынии. (Смеется.) Опять же, архитектура – характерные окна с ромбовидными стеклами. Зданий с такими окнами много и в Болгарии, и болгары считают, что это архитектура национального возрождения...
– А на деле это наследие османского ига?
– Только болгарам не говорите, они расстроятся. (Смеется.) Так или иначе, своего рода культурное сияние, которое распространяется из Стамбула на регионы юго-восточной Европы, ощущается там до сих пор. Когда смотришь на какое-нибудь архитектурное чудо, возникает вопрос: почему это место так отличается от какого-то другого? И ответ всегда один и тот же: история. Прошлое. Я смотрел на города Румынии и Болгарии и понимал, что смотрю на Османскую империю.
А я, надо сказать, склонен к тоске по прошлому, по ушедшим навсегда людям и государствам. Османы испарились, хотя некогда были могущественной нацией. Между тем в 1990 году как раз распадалась советская империя, и возникали какие-то параллели. Где теперь советский человек? Он тоже исчез... Все это очень интересно, особенно если ты вырос в системе, которая считала и считает себя нерушимой. Все государства считают, что просуществуют тысячи лет, но этого не будет: наступают перемены – и целый пласт истории исчезает. В общем, я страшно заинтересовался турками-османами, о которых практически ничего не знал, с этого все и началось.
– Обычно мы представляем себе Османскую империю как страну, которой управляли и которую населяли в основном турки, но, как вы пишете в предисловии к вашей книге об этой империи, к «Властителям бескрайних горизонтов», все было не совсем так. Насколько вас увлекает османский космополитизм? На тех же территориях существовало и «византийское содружество наций», как определил его историк Дмитрий Оболенский...
– Да, это меня заинтересовало тоже, ведь мы фактически живем в мире «содружеств наций», и одни содружества успешнее других. У Османской империи есть еще один любопытный аспект: она существовала шесть столетий, и можно предположить, что элита попросту не могла все шестьсот лет угнетать завоеванные территории – страна не выжила бы, не будь некоего сотрудничества между центром и периферией, неких компромиссов. Прежде всего люди жаждут, конечно, мира, они хотят, чтобы их оставили в покое, и, я думаю, османские правители это понимали.
Их методы были достаточно эффективными, скажем, когда новая территория завоевывалась, местное дворянство попросту переходило в ислам – и становилось частью османской властной машинерии. Османы умели поглощать новые территории. Мне это интересно еще и как англичанину, ведь британцы в свое время избегали восстаний в колониях, позволяя местным элитам влиться в британский правящий класс. С другой стороны, вспомним кровавый распад Югославии в 1990-х. Это урок, и очень горький: со стороны могло показаться, что национальные распри в этой федерации давно прекратились, что реальность 1930-х и 1940-х не вернется, но на деле она никуда не ушла – и последние 25 лет мы видим, как все на той же почве растет националистический и религиозный экстремизм.
– Можно ли сказать, что ваши книги – это попытка в том числе понять механизм распада империи?
– Да, в какой-то степени. Успех империи и ее распад – вот мои главные темы.
Тайная печаль Яшима
– Как появился на свет ваш замечательный евнух-детектив Яшим?
– Он буквально впрыгнул в мое повествование. Я пытался сочинить триллер – что-то такое, что люди прочтут с большим удовольствием, нежели исторический труд. Современный триллер, события происходили в Лондоне. Я писал его день или два, потом понял, что не могу больше, и вдруг стал сочинять нечто совсем другое – первую главу «Клинка султана». У меня были самые общие представления о сюжете, но герой уже появился.
Поначалу я колебался между двумя периодами и думал, не написать ли книгу про Османскую империю XVI века. Это эпоха расцвета, очень интересная, но от читателя слишком уж далекая, совершенно экзотическая, а главное, счастливая – тогда османы были велики и непобедимы. Куда любопытнее было сочинить роман о периоде, когда империя трещит по швам... Мне нужен был герой, который в этом все еще очень традиционном мире может перемещаться по Стамбулу свободно и говорить со всеми, в том числе с женщинами – иначе не было смысла писать книгу. Тем более, что сейчас книги в основном читают девочки, а не мальчики. (Смеется.) Так что Яшим должен был быть евнухом, пройти через эту ужасную операцию.
– Психология евнуха отличается от психологии обычного мужчины?
– У евнухов есть тайная печаль. Хорошее название для книги, между прочим: «Тайная печаль». (Смеется.) Сочинительство – на моем уровне, я не гений, увы, – похоже на театр: ты создаешь декорации, зеркала, бутафорию, чтобы навеять иллюзию. Я не напишу «Анну Каренину», полнокровные персонажи – не мой удел. Потому мне нужны своего рода указатели, которым может следовать читатель. И то, что Яшим евнух, – один из них. Этот указатель намекает на предысторию, сообщает повествованию трагедийность, короче говоря, резонирует в сознании читателя. Писатель должен давать пищу воображению читателя, и чем чаще ты это делаешь, тем лучше, потому что читатель вообразит себе всё ярче, чем ты когда-либо сможешь написать.
– Как вы погружались в стамбульскую жизнь XIX века? Достаточно ли тут источников на английском и других европейских языках или вы использовали и турецкие источники? Османский язык сейчас мало кто понимает – он вышел из употребления после распада империи, в 1930-х годах...
– Да, хотя он неплохо изучен. Проблема еще и в том, что турецкие источники описывают Стамбул позапрошлого века недостаточно подробно – отчасти потому, что у османов не было традиции бытописательства, отчасти потому, что никому неинтересно описывать, скажем, задний двор дома. Если вы хотите узнать, как жили в Стамбуле в XIX веке, вам придется обратиться к сочинениям на английском и французском, к книгам иностранцев, которые посещали Стамбул тогда. Иностранцы пишут, что мужчины тогда сидели по кафе, а женщин видно не было...
Итальянский детский писатель Эдмондо де Амичис прожил в Стамбуле один месяц и выпустил в 1878 году огромную книгу об этом городе, «Константинополь», в которой описал жизнь Стамбула весьма подробно. Именно на такие источники я полагался. Когда читаешь такие книги, поневоле проводишь параллели: не был ли тогдашний Стамбул похож на современную Калькутту, например? На Нью-Дели? Или на Лондон XVIII века? Толпы на улицах, несмолкающий шум, запахи, ужасающая бедность и фантастическое богатство, сверхъестественно удивительные люди... Мне помогло то, что я читал много книг о путешествиях. Тут главное – разного рода виньетки, сумму которых можно выдать за целое. Виньетки, опять же, работают на то, чтобы распалить читательское воображение.
– Марксисты утверждают, что бытие определяет сознание, а следовательно, у жителей разных мест и эпох разнятся психологические профили. Конкурирующая теория гласит, что люди одинаковы в любых обстоятельствах. Насколько ваши герои другие потому, что они османы?
– Они не другие. Чтобы они были по-настоящему другими, писателю надо жить в ту эпоху и в той стране... Я вообще уверен, что любая попытка восстановить психологию иных эпох обречена на провал. По самым разным причинам. Если мы попытаемся вообразить западного современника Яшима, окажется, что во многом, если не во всем поступки персонажа определяет религия. То есть – вам нужно будет писать главным образом о религии. Но люди не станут это читать...
– Умберто Эко в «Имени розы» все-таки на это пошел.
– Верно, пошел. Но он сделал из этого сюжет. И еще Эко ведь написал роман как ученый, так что это скорее лекция о религии и ереси. Я не думаю, что читатели Эко раздумывали, кто там убийца и так далее. Отравленная книга... Это все-таки сюжет XX века!
По стопам Дэна Брауна
– Насколько глубоко сочинитель исторических детективов должен погружаться в историю? С одной стороны, всегда найдутся знатоки, которые скажут вам, что все было не совсем так, с другой, пишете вы не для знатоков, а для менее искушенных читателей...
– На этот счет есть несколько мнений. Мы с авторами исторических романов бесконечно обсуждали этот вопрос. Кое-кто говорил мне, что можно выдумать все и писать совершенно антиисторические книги. Я не вижу в этом смысла – это не историческая беллетристика, а фантастика. Сам я уверен, что исторический роман должен содержать сколько-то реальной истории и в какой-то мере просвещать читателя. Но в какой – вопрос, мы ведь не можем просигналить читателю, мол, вот это правда, а это выдумка. У меня герои, которые говорят много, выдуманы полностью, а герои, которые говорят мало, – скорее всего, реальные исторические лица. В одном из романов есть адмирал османского флота, который предает свою страну и переходит на сторону египтян, – тут я не вру, так все и было. Мне нравится вплетать в сюжеты реальные события, воссоздавать атмосферу... Мне хочется думать, что я пишу о том, что могло бы быть. Если кто-то найдет у меня ошибку и скажет, что в 1840-х в Стамбуле не было, например, водяных часов, я расстроюсь! (Смеется.)
– Возвращаясь к Умберто Эко: можно ли сказать, что вы идете по его стопам? «Имя розы» – не первый исторический детектив, но именно он сделал жанр популярным и уважаемым.
– Я скорее иду по стопам Дэна Брауна. «Код да Винчи» я не читал, только «Ангелов и демонов», и это, конечно, катастрофически смешная и абсурдная книга, но вот парадокс: людям она нравится. Конечно, это вовсе не исторический роман, но... Если попробовать скопировать манеру Брауна, получится нечто совсем другое. Мне нравится одно замечание Эко: книги, говорит он, иногда умнее их авторов. Это правда. Ты пишешь дэнбрауновский детектив про Стамбул 1840-х годов – и сочиняешь в итоге историческую книгу о конфликте между традицией и новизной и так далее. Твоя книга явно умнее тебя!
– Кто еще из писателей на вас повлиял?
– Я люблю приключенческие романы. Дюма, Толстой...
– Э-э-э...
– «Война и мир» – превосходный приключенческий роман! Одни батальные сцены чего стоят. У Толстого следует учиться тому, как описывать битвы: отдельные персонажи всегда видят ровно то, что видят, не больше, но в результате в сознании читателя складывается цельная картина сражения. Не так давно я зачитался Тургеневым, которого до того толком не читал, и – смотрите, какая интересная штука: герои Тургенева не думают о том, какой в России государственный строй и так далее, но ты все равно это понимаешь. Для сочинителя исторических романов очень важно уметь подать информацию так, чтобы не превращать героев в лекторов. Ведь люди, как правило, не думают все время о правителях, экономике, внешнеполитической ситуации.
– В чем секрет популярности исторических детективов? Переиздаются книги Роберта ван Гулика про китайского судью Ди, романы Эллис Питерс про средневекового монаха брата Кадфаэля, в России есть Акунин с Эрастом Фандориным, в Эстонии – Индрек Харгла с аптекарем Мельхиором...
– Понятия не имею! Сколько ни думай о читателе, в конце концов ты пишешь то, что хочешь писать. Подделать такие вещи невозможно. Ну, может, умный писатель способен сочинить книгу, к которой у него душа не лежит, и читателю эта книга понравится... Может быть, нам хочется сбежать в более простой, более комфортный мир, но не только сбежать, а еще и узнать что-то новое. Может быть, современные детективы – возьмите скандинавских авторов – тяготеют к психологизму: нам подробно рассказывают, что именно чувствуют убийца и сыщик. Не все могут сочинять такие книги, между тем исторический роман дает возможность сочинить нечто совсем иное. «Три мушкетера» – это ведь совсем не психологическая драма. Дюма, Диккенс с его «Повестью о двух городах»... Историческая проза – портал в другой мир, и выбраться в такой мир куда интереснее, чем читать о том, как детектив сидит на кухне два часа, не включая свет, и думает о своем личном прошлом.
– Пятый роман о евнухе Яшиме, «Клуб “Пахлава”», стал последним в книжной серии. Почему?
– Потому что сочинять надо то, что тебе нравится сочинять. Может, однажды я и вернусь к Яшиму, но сейчас мне этого делать не хочется. Я жил в этом мире с 2006 года и практически исчерпал его возможности – или, может быть, я не очень хороший писатель и просто не вижу какие-то варианты развития героев. Мне хочется написать документальную историческую книгу и, может быть, исторический роман – но не детектив.
Справка «ДД»:
Джейсон Гудвин родился в 1964 году. Изучал историю Византии в Кембридже. Издал несколько исторических трудов: «Властители бескрайних горизонтов» (рус. пер. «Величие и крах Османской империи»), «Время пить чай: путешествия в Китай и Индию в поисках чая», «Зелень: доллар всемогущий и изобретение Америки» (рус. пер. «История доллара»).
Известность Гудвину принесли романы об османском дознавателе евнухе Яшиме: «Дерево янычар» (рус. пер. «Клинок султана»), «Змеиный камень», «Карта Беллини», «Дурной глаз» и «Клуб “Пахлава”».
Гудвин живет с женой и четырьмя детьми в Англии.