«Сон в шалую ночь»: отражения в гигантском шаре

Copy
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Одни из главных героев спектакля Театра NO99 – громадный сферический экран и симфонический оркестр.
Одни из главных героев спектакля Театра NO99 – громадный сферический экран и симфонический оркестр. Фото: архив театра NO99

Этим летом Театр NO99 представил публике необычный спектакль, сочетающий комедию «Сон в летнюю ночь» Уильяма Шекспира и сюиту «Сон в летнюю ночь» Феликса Мендельсона – плюс сценография режиссеров Эне-Лийз Семпер и Тийта Оясоо.

Веб-сайт спектакля обещает пришедшей на спектакль публике «чувство возвышенности – нечто такое, что трогает одновременно и чувства, и разум, поднимая человека из дымки повседневности в лучезарность абстракции». Более того, постановка Семпер и Оясоо предлагает заглянуть во внутренний мир человека: «Нарцисс античного мифа смотрел в зерцало вод, современный же Нарцисс стоит перед объективом и экраном».

Высокое безумие

Осия Сорока (1927 – 2001) – человек, в чьих русских переводах пьесы Шекспира избавились от архаичной велеречивости и натужности и приблизились к смыслу, который вкладывал в них великий страдфордец. Более ранние русские переводы Шекспира, даже у гениальных поэтов, слишком часто говорили нам больше о видении переводчика, чем автора.

Название комедии «A Midsummer Night's Dream» традиционно переводили как «Сон в летнюю ночь». Осия Сорока исходил из того, что английское присловье «it's midsummer moon with you» (т.е. «это в тебе шалеет срединолетняя луна») издавна означало попросту «ты с ума сошел». Действие пьесы происходит в ночь самых причудливых и нелогичных любовных безумств. То есть в шалую ночь. Так и озаглавил Сорока свою версию комедии.

Спектакль Театра NO99 озаглавлен не «Suveöö unenägu», как повелось издавна (и как назывался в этом году летний проект Таллиннского городского театра), а «Pööriöö uni» – то ли «Сон в ночь солнцеворота», то ли «Сон в вихревую ночь». Предпочтем вариант Сороки. Тем более что в постановке Семпер и Оясоо все поставлено с ног на голову, перевернуто вверх дном, и актеры добрую половину своих ролей играют лежа на спине, под объективом видеокамеры, и крупные планы их лиц проецируются на висящий посреди зала, над игровой площадкой, исполинский шар, сферическая поверхность которого гротескно искажает изображения.

Постановка Яануса Рохумаа в Таллиннском городском театре рассказывала о любовных безумствах традиционным для этого театра языком, опирающимся на точный и заостренный психологический реализм и метафоричность. Постановка NO99 сама по себе – высокое безумие; Оясоо и Семпер в который уже раз показывают, что им неинтересно делать театр так, как можно. Поэтому они вторгаются в ту область, где театр делать вроде бы нельзя.

Собственно говоря, это уже не драматический театр. И даже не так называемый постдраматический. Корректнее всего назвать «Сон в шалую ночь» Театра NO99 интердисциплинарным перформансом.

Сюжет и персонажи исчезают

Поиски в области театральных форм чаще всего направлены в сторону освобождения от звучащего слова, поражения его в правах, уравнивания его с языком тела, пауз; короче говоря, в сторону ассоциативного мышления. Сюжет может быть сколь угодно ослабленным, размытым, но он в таких случаях остается – его можно рубить, разрыхлять, произвольно монтировать, однако сам по себе сюжет никуда не денется. Оясоо и Семпер, напротив, освобождают первоисточник от него самого. Нарратив исчезает, он словно бы поглощается... музыкой? Пусть будет музыкой, хотя не только и не столько ей.

Музыка Мендельсона к «Сну в летнюю ночь» – не иллюстрация, а вокально-симфоническое произведение по мотивам Шекспира: в спектакле Семпер и Оясоо она... Для начала скажу: главенствует, пусть это и не совсем так.

А может быть, и совсем не так.

Данный перформанс Театра NO99 вырван из привычного контекста, в том числе пространственного. Театр и прежде выходил из своих стен, переселяясь на время в зал Nordea. В политической трагисатире «The Rise and Fall of Estonia» зрители сидели в зале Nordea, а актеры играли в разделенном на несколько сценических площадок помещении театра – и их игра посредством видеокамер проецировалась на большой экран. В мюзикле «Сависаар» помещение Nordea требовалось из-за своей вместимости.

«Сон», однако, показывают в помещении с совершенно иной аурой – концертном зале «Эстония». Его классическая, симфоническая традиция вступает в неожиданные отношения с происходящим. Зал разделен на две части, игровая площадка находится посередине, часть публики сидит спиной к концертной эстраде, на которой находятся симфонический оркестр ERSO (дирижер Олари Эльтс) и девичий хор Ellerhein. Музыке отведено очень важное место, и партитура Мендельсона звучит без изъятий – чего нельзя сказать о самой комедии.

От длинного списка действующих лиц остались только Елена (Хелена Пруули), Гермия (Реа Лест), Деметрий (Ярмо Реха), Лизандр (Симеони Сундья или Рагнар Уустал), Ник Боттом (Йорген Лийк) и звучащий за сценой голос Пэка (Марика Ваарик). Все действие сведено к приключениям влюбленных в колдовском лесу.

Главный мессидж спектакля – возможность молодых и очень здорово владеющих своими телами актеров играть в совершенно немыслимых положениях, а также способность видеоэкрана преломлять и менять увиденное, наполнять его неожиданными смыслами.

Лишенные свободы  воли

После спектакля Оясоо и Семпер становится еще яснее, почему для Рохумаа в Таллиннском городском театре так важны были почти всегда уходившая на второй план линия отношений Тезея и Ипполиты (проработанная в его спектакле великолепно), не очень удавшийся режиссеру волшебный мир Оберона и Титании и уморительная до колик история актеров-любителей, играющих «прежалостную комедию о Пираме и Физбе». Все эти персонажи делают именно то, что нужно для драматургии. Ведут борьбу.

Тезей стремился укротить непокорную амазонку, та сопротивлялась в очень немалую меру своих девичьих сил. Оберон и Титания вели борьбу за власть в царстве эльфов и фей. А актеры отчаянно сражались с собственными невежеством и неумелостью, боролись за право искусства создавать иллюзорный мир, вторую реальность, которая на время представления становится для артистов и публики реальнее первой.

И только двое юношей и две девушки оставались игрушками в руках светской власти и волшебных сил; две пары формировались в колдовском лесу по прихоти Оберона и разгильдяйству Пэка – вопреки воле герцога и родителей.

Во «Сне в шалую ночь» Театра NO99 оставленные наедине с собственными страстями юные влюбленные еще в большей степени лишены свободы воли; вообще все, что они делают, – случайно. Ими правят волшебная музыка и не выходящий на сцену, но постоянно экспериментирующий Пэк.

Принципиально для спектакля то, что Деметрий с Лизандром и Елена с Гермией очень похожи; их различаешь только по светящимся именам на трико. Персонажи сами по себе постановщикам малоинтересны. Они лишены характеров, безвольны и импульсивны, ими движет не любовное опьянение, а подростковая гиперсексуальность. И пришли они сюда не из шекспировских условных Афин, а из сегодняшней тусовки – или даже с дискотеки.

Интересно другое: насколько артисты профессионально и человечески выше своих персонажей. Как замечательно они умеют играть, лежа на спине на передвигающихся по сцене тележках, к которым прикреплены видеокамеры, как владеют мимикой и пластикой. Еще интереснее видеопроекция: лица искажаются короткофокусной оптикой и сферическим экраном, демонстрируя публике смятение юных героев спектакля. А в моменты страсти все герои словно бы парят в невесомости...

Финальный триумф Ника Боттома

Единственный персонаж, искренне живущий одной, но пламенной страстью – Ник Боттом. И эта страсть – конечно же, к театру.

Поначалу искусство не отвечает на его любовь взаимностью. Ник с ужасным наигрышем декламирует роли всех персонажей «Пирама и Физбы», накладывает на лицо чудовищный грим, кривляется. Но в финале, когда ему, наконец, дано исполнить свою роль – не перед герцогским двором, который в этой постановке отсутствует, а перед залом, – мы видим удивительно трагического актера, сумевшего превратить нелепую пародийную пьесу в по-настоящему берущий публику за душу моноспектакль.

В черном сюртуке, с лицом, превращенным в маску страдания, удивительно похожий на Хита Леджера в роли Джокера («Темный рыцарь») Йорген Лийк – Ник Боттом напоминает, что театр может обойтись без чего угодно, только не без мгновений, когда от сцены тянется в зал мощный луч духовной энергии, возвращающийся к актеру и питающий его вдохновение.

Собственно говоря, именно это,  и только это и стараются показать (и доказать) Оясоо и Семпер, неизменно отказываясь идти по магистральной театральной дороге – и сворачивая не нехоженую тропу, усеянную камнями и ямами, порою ушибаясь, но не сходя со своего пути.

Комментарии
Copy

Ключевые слова

Наверх