Колонка Елены Скульской: заглянуть в пенсионную бездну

Елена Скульская Фото: PEETER LANGOVITS/PM/SCANPIX

Эстонские пенсии – это обезображенное доживание, медленное самоубийство, накопитель перед входом в морг, форма очень болезненной эвтаназии, горько констатирует писатель Елена Скульская.

Фраза Достоевского из «Преступления и наказания», произнесенная пьяненьким его героем Мармеладовым об особой чистоте, которую должны соблюдать проститутки, стала крылатой, перешла в разряд пословиц, облетела мир и прижилась в каждой культуре.

Мармеладов говорит о своей дочери: «Ведь она теперь чистоту наблюдать должна. Денег стоит сия чистота, особая-то, понимаете? Понимаете? Ну, там помадки тоже купить, ведь нельзя же-с; юбки крахмальные, ботиночку эдакую, пофиглярнее, чтобы ножку выставить, когда лужу придется переходить. Понимаете ли, понимаете ли, сударь, что значит сия чистота?» И это невозможное сопряжение слов «чистота» (непорочность) и «желтый билет» (вид на жительство проститутки) вызывают нестерпимую жалость к несчастной Сонечке.

Так сколько же стоит сия чистота?

Совсем недавно я прочла в одной из наших газет интервью с таллиннской проституткой. Не уверена, что она читала Достоевского или знала о жертвенном пути Сонечки Мармеладовой, но повторила монолог героя русского классика очень близко к тексту, добавив подробную экономическую выкладку о расценках на стрижки, укладки, маникюр, педикюр, массаж, косметолога, дантиста, цены на косметику, духи...

Не подумайте только, что я хочу споспешествовать поддержанию чистоты и красоты у профессиональных жриц любви. Нет, я только хотела обратить внимание на цены, чистоту и красоту обеспечивающие, а речь пойдет о том, как выглядят пожилые одинокие (и даже не одинокие) женщины, вышедшие на пенсию.

Иван Бунин писал о неизбывном мышином запахе старости, который источают старухи. А замечали ли вы, как пытаются они сохранить женственность с помощью самой дешевой краски для волос, создающей вместо седины некий пионерский костер алого цвета на голове, замечали, как этот костер вечно смят на затылке, поскольку большую часть времени эти старухи проводят, лежа в кровати, замечали ли, как дешевая красная помада скрывает (так им кажется) недостающие передние зубы? Встречаете ли вы этих старух и стариков (впрочем, старики до самой бедственной стадии нищеты не доживают) в театрах, ресторанах, кафе?

Нет, скорее на рынке, в поликлинике, на улице. В старости не так уж много желаний, но они есть, и человек имеет на них право, если относиться к нему как к человеку. Но хорошо выглядеть, пахнуть не мышью, а духами, вызывать не брезгливое чувство жалости, а элементарное уважение, получая пенсию в 300-400 евро, просто невозможно!

А именно на такие деньги пытаются жить, точнее, существовать старики в нашей стране. Они могут быть блистательными специалистами, но любой работодатель легко переводит их на полставки, на четверть ставки и, усмехаясь, комментирует: если не нравится, то будешь с почетом отправлен на пенсию.

Ненависть к старикам

Ненависть к старикам существует во всем мире. Потому что благодаря усилиям медицины человечество стареет, какой бы плохой медицина ни была. В Японии мне с возмущением рассказывали о тех огромных средствах, которые государство вынуждено тратить на пенсии вместо того, чтобы вкладываться в более перспективные области!

В древней Японии существовал обычай уносить стариков на снежную вершину горы, чтобы они умирали там от голода и холода.

В Петербурге на недавних Днях Довлатова, где выступал цвет русской литературы во главе с Татьяной Толстой, Андреем Арьевым, Константином Азадовским и многими другими, куда на открытие памятника Довлатову приехали знаменитые фотографы Нина Аловерт и Марк Серман, один очень доброжелательный молодой корреспондент написал: «И всё бы это было просто выступлением людей пенсионного возраста, если бы им не удалось построить свои речи в виде блестящих анекдотов».

То есть – похвалил. Хотя и с оттенком удивления, поскольку люди пенсионного возраста, судя по зачину, ничего интересного сказать не могли. Их знания, их опыт, их уникальная эрудиция, их личное знакомство и дружба с классиками сводятся, в конце концов, к пенсии примерно в 200 евро.

В имперской, жирной, буржуазной Вене, которая вся похожа на свадебный торт с немыслимым излишком крема, стоит очередь в самое дорогое кафе в городе. Оно похоже на храм чревоугодия – со сводчатыми потолками, фонтанами, многочисленными залами, витринами со сластями. В ресторан, где готовят самый изысканный венский шницель, нужно записываться за неделю; особой изысканности, собственно, в нем нет: сколь велика ни была бы тарелка, а огромный шницель все равно будет свешиваться по краям. Так это я к тому, что в очереди стоит множество пенсионеров, старичков, которые пренебрегая советами диетологов, балуют себя, например, яблочным штруделем со взбитыми сливками, мороженым и особым ванильным соусом.

В какой-то экономической статье, давшейся мне с трудом, я прочла о способах начисления пенсий в Австрии: совершенные тунеядцы, как я поняла, могут докатиться до того, что им назначат 300 евро в месяц. «Разумеется, на эти деньги жить невозможно», – комментирует экономист. Но работавшие всю жизнь люди в Австрии или Германии живут на пенсии прекрасно, они одеты и ухожены ничуть не хуже молодых сограждан и им, полагаю, наплевать на возрастной шовинизм – их чувство собственного достоинства хорошо обеспечено деньгами.

Идея о пожилых безработных

Совершенно очевидно, что если в Эстонии поднимут пенсионный возраст, это приведет к единственному последствию – увеличится количество несчастных безработных. Никто не помешает работодателю сократить, например, должность и выбросить человека на улицу. За долгую жизнь я служила в самых разных творческих организациях и ни разу (!!!) не видела, чтобы человека уволили за плохую работу или несоответствие занимаемой должности.

Как раньше, так и теперь людей увольняют из-за того, что они не нравятся начальству, не умеют прислуживать, не позволяют себя унижать и оскорблять, дорожат своей профессией и ее основополагающими принципами, честно высказывают свое мнение и не умеют петь в общем хоре. Их вышвыривают при первом удобном случае, а если раздражающий – то есть грамотный и профессиональный – человек достигает «золотого» возраста, то кто же откажет себе в удовольствии с ним расправиться?! Теоретически – умный и дальновидный начальник. Но начальники молодеют, и им в голову не приходит, что между сорока и шестьюдесятью время пролетает стремительно...

...Наши эстонские пенсии – это обезображенное доживание, медленное самоубийство, накопитель перед входом в морг. Это трагедия не только куска хлеба, но и привычной квартиры, которая уже не по карману, похода в театр, который был ритуалом, общения с друзьями, для которых трудно накрыть стол. Но хуже всех тем, для кого главной радостью остается работа, ее у них отнимают не более умелые, но более сильные.

Наши пенсии – это форма очень болезненной эвтаназии. Я имею в виду, конечно, самых обычных людей, не наживших состояния, не получивших миллионные наследства, не связанных с криминалом и не имеющих партийного обеспечения.

...У пенсионеров нет рычагов воздействия на общество: их протесты не слышны, забастовки невозможны; требование увеличить пенсии вызывает только злобное ворчание тех, от кого это увеличение зависит, и кто уверен, что сам с подобной проблемой никогда не столкнется. Вопрос о пенсионном обеспечении ни за что не вызовет столько споров и криков, как вопрос о совместном проживании однополых пар, беженцах, интеграции или об условиях обучения в русских школах.

И все-таки рано или поздно каждый из вас, уважаемые читатели, заглянет в эту пенсионную бездну.