Беженец из Сирии: я удивлен, как просто было попасть в Европу (2)

Hanna-Hulda Reinkort
, välisuudiste toimetaja
Copy
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Поляк или сириец? По Европе Хайсам путешествовал с польской ИД-картой, согласно которой его звали Мареком Подольским.
Поляк или сириец? По Европе Хайсам путешествовал с польской ИД-картой, согласно которой его звали Мареком Подольским. Фото: Hanna-Hulda Reinkort/Postimees

Уроженец Дамаска Хайсан приехал в Швецию в июне 2014 года. Его жена и две дочки – 14 и 15 лет, присоединились к нему в январе этого года.

Если благодаря телевизионным сюжетам создается впечатление, что прибывающие в Европу беженцы, как правило, необразованные люди, которые могут сказать по-английски лишь фразу «I want to Germany» («Я хочу в Германию»), то пообщавшийся в Стокгольме с Postimees Хайсан - полная противоположность стереотипа.

Сириец, получивший образование в Австралии и преподававший в университете, не захотел назвать своего полного имени, поскольку в Сирии у него остались родственники. Уезжая с родины, он собирася попросить убежища в Великобритании, но теперь живет в Швеции, работает в Шведском университете в Стокгольме, где преподает арабский язык и занимается переводами.

По его словам, он и сам не знает, что это было - судьба, счастливый случай, или ему помогли европейская внешность и хорошее знание английского языка? Но он приехал именно сюда, на полпути изменив намеченный еще дома маршрут.

- Почему вам пришлось бежать из Сирии?

- Ситуация в деловой части Дамаска осложнилась, и тот район города, в котором я жил, сейчас полностью уничтожен. Бомбежку можно было слышать и днем и ночью. Я потерял дом, машину, работу. Я преподавал английский язык в университете, а образование получил в Австралии. Домой вернулся потому, что хотел сделать что-то хорошее для своей родины.

Теперь Сирии мне было бы трудно найти работу, поскольку большая часть университетов расположена как раз в деловой части Дамаска. Зарплата преподавателя Дамаскского государственного университета составляет менее 50 долларов в месяц. А раньше в частных вузах можно было заработать 3000 долларов (2700 евро).

- Помнишь ли ты, как в 2011 году конфликт начал назревать?

- Мы слышали рассказы о том, что в Даре (регион на юге от Дамаска) детей-подростков обвинили в том, что они написали на стенах домов антиправительственные лозунги. Этот маленький шаг и стал отправной точкой. Но в течение года в самом Дамаске ничего особенного не происходило.

А потом в деловой части столицы начали собираться противники правительства, люди вышли на улицы с лозунгами, пели песни против Асада. Поначалу митинги проходили по пятницам, а все остальное время было тихо и спокойно. Люди собирались в некоторых мечетях города и после молитвы вместе шли на улицы. А возле мечетей их встречала полиция.

В первые шесть-семь месяцев около 90 процентов людей по пятницам и субботам предпочитали сидеть дома (в Сирии это выходные), потому что они боялись. Если полиция видела кого-то идущим по улице, считали, что он идет на митинг. Как только где-то собиралась большая толпа людей, тут же начинались задержания, и если ты случайно проходил мимо, полиция забирала и тебя. Поэтому, выходя из дома в мечеть или в магазин, ты рисковал не вернуться обратно.

Тяжелой ситуация в Дамаске начала становиться в сентябре-октябре 2011 года, когда среди людей, выходивших на улицы, стали появляться вооруженные ружьями мужчины. Начались столкновения с правительственными силами.

Правительство сказало: если вы останетесь жить на территории мятежников, то тут же станете мишенью, поскольку они планируют нападения. Многие переехали, я был среди них. Некоторые остались и погибли. Были те, кто решил переехать, но тоже погиб. Так что нельзя сказать, какое решение было правильным, а какое ошибочным.

- Когда ты потерял свой дом?

- В декабре 2012 года. Я был на работе, когда мне позвонила жена. Она позвонила из подвала и сказала, что наш дом разбомбили. Две из четырех комнат, спальня и детская оказались разрушены полностью. К счастью, в тот момент жена с детьми обедали на кухне, которая уцелела.

- Кто это сделал? Правительственные силы?

- Нет. Это были мятежники или борцы за свободу, как их некоторые называют… Это уже не важно. После бомбежки моя жена обратилась за помощью к одетым в черное, с закрытыми лицами людям, сидевшим перед домом в автомобиле, груженом канистрами с водой. Они помогли потушить пожар и извинились перед женой, объяснив, что сделали неточный расчет: решили, что наш дом – это правительственный контрольный пункт. Они посоветовали нам как можно скорее бежать из дома, поскольку на завтра планировались еще более ожесточенные столкновения.

Домой я попал только через три часа. Дежурившие на правительственном контрольном пункте военные вначале не хотели меня пропускать, но поскольку они знали, что наш дом находится неподалеку, все же пропустили - под мою собственную ответственность.

Когда я добрался до дома, все сидели в подвале. Мы решили, что уходить нужно прямо сегодня. Это было в девять часов вечера. Уходили с одной сумкой, в которую я заранее упаковал все документы, свидетельства и паспорта. Шли узкими улочками, чтобы нас не заметили с крыш домов... Нам повезло. Четверо соседей, которые остались, погибли на следующей неделе.

Мы отправились к моей сестре, которая жила на по-прежнему подконтрольной правительству территории, в районе центра Дамаска. На следующий день я хотел посмотреть на свой дом, но меня уже больше не пропустили. Так закончился этот этап моей жизни.

- Когда вы задумались о переезде в Европу?

- Тогда я еще не думал об отъезде из Сирии: надеялся, что ситуация нормализуется. Около трех месяцев мы жили у моей сестры. Потом один из моих друзей предложил мне работу в Египте. Там мы тоже прожили около трех месяцев. По правде говоря, в Сирии ситуация была лучше, чем в Египте. У нас хотя бы война, а там вообще ничего нет. Найти оплачиваемую работу практически невозможно.

Поэтому в июле 2013 года мы решил вернуться в Сирию. С полгода жили в Дамаске. Жить-то жили, но обстановка была сложной, потому что возникла дикая инфляция. До войны моя зарплата составляла 150 тысяч сирийских фунтов, что соответствовало 3000 американских долларов. В фунтах моя зарплата осталась прежней, но это уже было 600 долларов (по среднему курсу 2013 года – около 450 евро). Было ясно, что я должен что-то предпринять. Решение об отъезде было очень сложным, но я рискнул.

Поначалу думал отправиться в Англию, поскольку я говорю по-английски и даже преподавал его. Я знал, что справлюсь и смогу остаться в живых. Кроме того, я чувствовал, что у меня больше нет времени начинать где-то жизнь с нуля и учить новый язык.

Поскольку все упиралось в деньги, я решил сначала поехать один. В 2013 и 2014 годах это стоило очень дорого, а в 2015 году намного дешевле. Моей жене эта идея не нравилась, но спустя некоторое время она согласилась, и я стал узнавать через друзей, насколько сложен и опасен этот путь. Когда я уходил, у меня было 40-60 телефонов людей, которые добрались до Европы и жили в разных странах.

- Как выглядел твой путь?

- На машине я доехал до Ливана. там купил билет на самолет до Стамбула. Некоторые едут через Анкару и Бодрум, но все, с кем я говорил, объясняли, что в Стамбуле -  самая крупная сеть специалистов в области контрабанды людьми. До того я собрал фоновую информацию: выписал телефоны друзей и знакомых, которые могли бы помочь мне на месте.

Прибыв в Турцию, я позвонил по одному из этих номеров телефонов: «Здравствуйте, меня зовут…, я должен ехать в Европу». Ответ был конкретным: «Извините, вы ошиблись номером». - «Нет-нет, ваш телефон мне дал двоюродный брат. Его зовут…», - объяснил я. - «ОК, ты где находишься?». - «Я в Стамбуле, в аэропорту». - «Встретимся на площади Аксарай», - ответил голос в трубке.

Приехав на площадь, я позвонил снова. Он спросил, где я и как я выгляжу. И только после этого кто-то окликнул меня со спины. Он все время держался на дистанции от меня.

Выяснилось, что пересечь Эгейское море на резиновой лодке стоит от 800 до 1000 евро, но риск велик. Более безопасные варианты начинались с 2500 евро: для меня было важно добраться до места живым, поэтому я заплатил.

На резиновых лодках сами контрабандисты не едут, а предлагают кому-то из переправляющихся самому управлять посудиной, за что обещают вернуть ему деньги. Но у большинства беженцев нет никакого опыта в управлении лодкой.

Инструкции невероятные, в стиле: «Видишь эти огни, час плывешь в том направлении, затем держишься правой стороны и попадешь на остров». Этот час – весьма условный, поскольку все зависит от мощности двигателя и многих других обстоятельств.

Дней через пять нас загрузили в Стамбуле в три микроавтобуса с тонированными стеклами. В каждой машине было более 20 человек. Единственным местом, откуда шел свежий воздух, была маленькая щелка в окне со стороны водителя.

Использовать мобильные телефоны было запрещено. Я до сих пор не знаю точно, куда нас привезли, но через 13 часов наша лодка вышла в море по направлению к Греции. А там на берегу нас ждала обещанная яхта, на которой в пять утра мы начали свой поход под греческим флагом.

- Сколько из вас знали английский язык?

- Процентов 40-50, поскольку большинство были молодыми людьми.

Мы сидели на палубе. Всего нас было 72 человека. На яхте были две спальни и коридор. Если обычно путь с острова на материк занимает 20 минут, то мы были в море 12 часов, поскольку капитан, вероятно, турок, пытался найти подходящее место для швартовки. Там, где нет купающихся туристов. В конце концов мы нашли место на одном неприметном острове.

Уйти с него мы смогли только через неделю, на пароме до Афин добирались шесть-семь часов. В лагере к нам подошла работающая на ООН женщина, которая дала нам документы, позволяющие перемещаться по Греции.

Она сказала, что знает, что большинство из нас хотели бы перебраться в другие европейские страны, но если мы останемся здесь больше, чем на шесть месяцев, мы будем обязаны просить убежища у Греции. В то же время она очень конкретно объяснила, что Греция не будет помогать беженцам в поисках работы или в обучении языку и не даст никаких денег. Мне показалось, что она всеми силами пыталась уговорить нас не оставаться там.

Приехав в Афины, я первым делом отправился на тамошнюю центральную площадь, и меня охватило ощущение, что я все еще в арабской стране, поскольку около 90 процентов находившихся там людей говорили на арабском. Там идет плотная работа между контрабандистами и теми, которые хотят уехать из Греции.

У меня было три адреса кафе, в одном из них я сел. Я слышал, как за соседним столиком двое мужчин говорят между собой на арабском. Это как рынок, где ты встречаешься с несколькими торговцами и покупаешь лучшие условия.

- Какой он, типичный контрабандист?

- В любом случае родом он из Сирии, Палестины или Сомали. Они снимают квартиры, которые потом сдают в аренду за 100 евро мигрантам. Например, есть возможность ночевать в трехкомнатной квартире, где в каждой комнате минимум по четыре-пять человек. Таким образом, на этом можно заработать 2000-5000 евро в месяц, поскольку одни остаются всего на пару дней, а другие – на несколько месяцев. Я провел в Афинах всего три дня.

Моим посредником стал инвалид-палестинец. За короткие руки его называли Китом. Он сказал, что по большому счету пока мне не нужен ни паспорт, ни помощь контрабандистов, поскольку глаза у меня голубые и я выгляжу, как европеец. За 250 евро Кит предложил мне польскую ИД-карту, а поддельный паспорт обошелся бы в 12-15 тысяч евро. Так я стал Мареком Подольским – это имя, предположительно, распространено у поляков.

Теперь мне был нужен билет на самолет. От палестинца я получил контакт «заслуживающего доверие» турбюро, которое находилось в центре Афин. Позвонил. На звонок ответил араб. Я сказал, что из Сирии и мне нужен билет на самолет. Первым вопросом было, какой страны ИД-карта у меня есть. Польша подошла, и меня пригласили в бюро.

Я показал карту. Он рассмотрел ее с обеих сторон и сказал, что это очень хорошо. Скорее всего, это была не подделка: скорее, карту украли.

Он посоветовал мне избегать стран, где могут говорить на польском языке, и предложил билет в Париж за 90 евро.

- Как тебе удалось пройти проверку в аэропорту?

- На следующий день в афинском аэропорту моя ИД-карта заинтересовала проверяющего перед посадкой на борт.  Он повертел ее в руках и спросил, как меня зовут. Я ответил, что это написано на ИД-карте, прочтите там. Он вновь посмотрел на меня и спросил: «Откуда ты родом?» Я ответил, что еду во Францию. После короткой паузы он посмотрел на своего напарника и сказал, что я могу идти. В этот момент мой пульс был больше 180 ударов в минуту. Эти два вопроса и ответа я попрошу выбить на моей надгробной плите.

Первый ответ, который мне на самом деле пришел в голову - это что я из Сирии. Это был незабываемый стресс, я боялся. А еще я не знал точно, как мое имя правильно произносится: Марк или Марек.

Прибыв во Францию, я хотел купить билет в Лондон. Но для этого требовался паспорт, которого у меня не было. Единственным вариантом было отправляться в лагерь в Кале и запрыгнуть в какую-то машину, идущую в сторону Англии.

Знакомые, с которыми я консультировался по телефону, предупредили, что на границе с Великобританией работает полиция с собаками. И стало ясно, что все это не так-то просто. Я решил, что проделал слишком длинный путь, для того чтобы подвергнуть себя такому серьезному риску.

И нужно было решить, что я буду делать дальше. Сел и начал звонить. Многие знакомые говорили, что временный вид на жительство больше шансов получить в Швеции. И через полчаса я принял решение. Снова подошел к билетной кассе и сказал, что мне нужен билет до Стокгольма.

Следующая проблема возникла при проверке в парижском аэропорту, где не сработал мой билет до Копенгагена, откуда я должен был лететь в Стокгольм. Работник вышел, чтобы разобраться, а меня просто в жар бросило. Но выяснилось, что мое место в самолете занято, и вместо него мне предложили место в бизнес-классе.

- Ты не думал остаться во Франции?

- Нет, потому никто из знакомых, с которыми я обсуждал поездку в Европу, не сказал мне, что во Франции могут что-то предложить. По их оценке, лучшими местами назначения были Швеция, Голландия и - поначалу - Дания.

- Ты раньше бывал в Швеции?

- Нет. И жена не очень обрадовалась моему решению. Она тоже знает английский язык и отдает ему предпочтение, а переезд в Швецию означал, что ей придется учить язык с нуля.

Прилетев в Арланду, я позвонил своим друзьям-сирийцам. Они сказали, чтобы я обратился в полицию, там мне помогут. В полиции задали типичные вопросы: как я сюда попал, откуда я родом? Я отдал им свой сирийский паспорт и польскую ИД-карту. Меня посадили в автобус, и я поехал в центр приема в Стокгольме.

- Когда ты получил положительный ответ на ходатайство беженца?

- Через 11 месяцев. Первую ночь я провел во временном лагере. Там меня сфотографировали, провели небольшое собеседование, задав те же вопросы, что и в аэропорту. Через какое-то время перевезли в перевалочный центр, откуда я попал в маленькую деревню, находящуюся на севере Швеции, где по сути было нечего делать, кроме как смотреть на небо и на деревья. В расположенном там лагере я провел около семи месяцев, потом вернулся в Стокгольм и жил у своих знакомых.

- Как все это время жила твоя семья?

- Это было трудно. После положительного ответа ушло еще около полутора месяцев на то, чтобы получить личный код. Это условие, которое нужно выполнить до того, как подать ходатайство о том, чтобы моя семья могла приехать ко мне.

Один знакомый сказал, что лучше будет, если семья приедет в шведское посольство в Стамбуле, где можно подать документы и пройти собеседование. Но теперь такой возможности нет: Турция ужесточила правила, сирийцам, чтобы попасть туда нужна виза. У меня есть друзья, с которыми мы вместе были в лагере. Они решили подать ходатайство о воссоединении с семьей через интернет, поскольку у их семей не было денег, чтобы добраться до Турции. Они ждут до сих пор.

Из Стамбула жена и дети вернулись в Сирию. Там они ждали шесть месяцев, пока документы приведут в порядок, и, как только пришло окончательное разрешение, они вылетели из Дамаска в Ливан, а оттуда - в Стокгольм.

- Вы вернетесь обратно, если война в Сирии закончится?

- Мне будет сложно вернуться назад, поскольку в Дамаске у меня больше нет ни дома, ни работы, ни денег. Все брошенные в Сирии дома разграблены. Сейчас в Дамаске много тех, кому выгодна возникшая в военное время экономика: 10-20 человек добывают оружие и грабят. Берут все – машины, телефоны, компьютеры.

Раньше я жил у сестры, теперь там живут другие наши родственники, которые остались без дома. Всего четыре-пять семей. Мы ждем их на пару дней в гости, но не навсегда.

И даже, если я скажу "да, я вернусь", мои дети ответят "нет". Их будущее здесь. Они говорят на английском языке, и через пару лет у них появится возможность получить шведское гражданство.

- А как живут ваши родственники в Сирии?

- И сестра, и брат, которые до сих пор остаются в Сирии, конечно же, хотели бы уехать в Европу, но теперь они с этим решением уже опоздали. Многие сожалеют. Сейчас, даже чтобы попасть в Турцию, нужна виза, границы закрыты, контроль с каждой стороны в десятки раз строже.

На самом деле, я в шоке, насколько просто было пройти все эти страны. Я думал, что передвижение по Европе намного сложнее. Когда я спорил с контрабандистом в Афинах, он просто положил передо мной на стол паспорта и ИД-карты разных стран. Там были паспорта Британии, Швеции - все что угодно. Как такое вообще возможно, и почему правительство Греции позволяет это делать? 

 
 Фото: Графика ПМ
Комментарии (2)
Copy

Ключевые слова

Наверх