Вячеслав Иванов: письма с того света

Фото: Panther Media / Scanpix

Врачи, медсестры, санитары и нянечки знают о «том» и «этом» свете больше, чем все гадалки, колдуны и экстрасенсы вместе взятые. И никакой мистики, – считает недавно вышедший из больницы журналист Вячеслав Иванов.

Никакой мистики, один сплошной материализм. Вопреки как скептикам, так и адептам сакральных теорий «тот свет» реально существует, и не где-то там в горних высях или невнятных «тонких мирах», а здесь – рядом с нами.

Когда лечащий врач, начисто лишенный, как и положено практикующему эскулапу, сантиментов и иллюзий, поставив диагноз, говорит вам, что отныне ваша среда обитания находится в ином измерении, – не спешите тайком сплевывать через левое плечо и скрещивать пальцы под столом.

Кольцо Мёбиуса

Не просто, но очень важно усвоить, что параллельные миры – это не метафора и не плод чьей-то буйной фантазии. Мы сталкиваемся с ними (порой – буквально) ежедневно и ежечасно, просто не отдавая себе в том отчет. Вопреки постулату Эвклида эти параллельные пересекаются.

Эти миры – или, если угодно, этот свет и тот свет – сосуществуют и взаимодействуют до такой степени, что их порой просто невозможно отличить один от другого. И как осуществляется их взаимопроникновение – тоже не всегда понятно. Только что ты находился в одном, и вдруг – хоп! – ты уже «на той стороне». При этом речь вовсе не о ситуации, которую так игриво описывает таинственный булгаковский консультант: «Тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи». Нет, ты жив и вполне адекватен. Но...

Это как лента Мёбиуса. Есть такая простенькая на вид геометрическая фигура, которая обладает странным свойством: обычная бумажная (или какая угодно еще – лишь бы материал был достаточно гибким, упругим и податливым одновременно) ленточка склеивается таким образом, что вдруг теряет одно из своих фундаментальных свойств – двусторонность. И если какая-нибудь букашка вздумает прогуляться по этой ленте, то, не переползая через кромку, она будет оказываться то на внешней, то на внутренней стороне ленты.

Впрочем, хватит метафор. Все очень просто: речь идет о мире здоровья и мире болезни. Можно, конечно, насчитать еще не один десяток параллельных миров. Ну, к примеру, «бедность – богатство», «демократия – тоталитаризм», «ум – глупость» и так далее. Но это все – ролевые ситуации, слишком субъективные, чтобы подпадать под классическое деление на «тот» и «этот» свет.

И в этом их фундаментальное отличие от классики жанра, афористично сформулированной наставниками Семен Семеныча Горбункова: «Шел по улице, поскользнулся, упал, потерял сознание... Очнулся – гипс!».

Центр Помпиду в персонифицированном варианте

Пока ты не оказываешься на больничной койке, лишь каким-то вторичным сознанием, достаточно смутно, ты представляешь себе, что есть болезни и, соответственно, люди, им подверженные. И есть врачи, медсестры и другой медперсонал, у которых помимо чисто профессиональных могут быть и свои личные проблемы.

И только попав на другую сторону ленты, как та букашка, которая ползла прямо и никуда не сворачивала, вдруг осознаешь, что он действительно существует – иной мир. Что твоя слизистая оболочка может вдруг забыть, что она именно слизистая, и вообразить себя наждачной. Или обнаружится, что твой (пардон!) кишечный тракт не справляется со своими обязанностями; или...

И тогда весь штат больницы, оставив внепрофессиональные проблемы за дверями операционных, процедурных и других помещений, берет тебя под свою опеку.

Здесь действуют законы милосердия и человечности, которые на первый взгляд могут показаться излишне суровыми. Здесь могут специальным ремнями зафиксировать на койке человека, который в горячечном бреду срывает с себя повязки, закрепленные канюли и прочие приспособления, призванные временно, на период хотя бы первичного заживления ран, обеспечивать функционирование жизненных систем больного.

...Кстати, не знаю, как кто, а сам я в этой «сбруе» из проводов и трубочек (капельница, дренаж и прочие неаппетитные подробности) чувствовал себя персонифицированным воплощением знаменитого парижского Центра Помпиду. Как известно, его главной отличительной особенностью является нарушение архитекторами Ренцо Пиано и Ричардом Роджерсом традиционных канонов, в результате чего все коммуникационные системы, включая водопровод, канализацию, лифты, энергокабели, вентиляционную систему и прочие причиндалы подобного рода оказались вынесенными наружу. Что, кстати, дало критикам повод сравнить оригинальное здание в центре французской столицы с нефтеперегонным заводом...

Кто – в братки, а кто – в медбратья

Может быть, потому, что раньше мне вообще не приходилось лежать в больнице, на меня самое большое впечатление произвело поведение персонала (особенно так называемого среднего и младшего) хирургического отделения. Со сноровкой, заслуживающей особого преклонения, совсем молоденькие девчонки и дородные матроны в считанные минуты способны поменять постельное и нательное белье у больного, с которым случился конфуз. А в хирургии это не редкое явление, которое и конфузом-то здесь не считается...

Нет, они совсем не святые, и у них есть нервы, и они способны (но только слегка) повысить голос и даже пригрозить вызвать охрану, чтобы «зафиксировать» особо неугомонных пациентов. Но я ни разу не слушал грубого слова и не видел брезгливой мины на их лицах.

А парни в отделении реанимации?! Один из них, только видимые части тела которого примерно на треть покрыты живописной татуировкой, управлялся с подопечными не хуже, смею думать, чем мать Тереза; а то, пожалуй, и лучше – вряд ли престарелой монахине удалось бы так ловко и почти безболезненно поднимать и перекладывать послеоперационных больных, многие из которых отличаются изрядной, мягко говоря, корпулентностью.

Да и остальные медбратья, а их здесь человека три-четыре (это только те, кого я видел сам), не уступают в сноровке своему татуированному коллеге, умудряясь еще при этом ворковать над пациентами с грубовато-ласковой интонацией бывалых ветеранов.

В этом возрасте и в данных обстоятельствах немалая часть их сверстников предпочитает идти в братки: пальцы веером, золотой бисмарк на шее. А эти ребята и девушки сделали другой выбор. И явно не потому, что он дает какие-то неисчислимые материальные блага. Но значит ли это, что им таких благ не нужно вовсе, или что раз они занимаются тем, чем по-настоящему хотят, то и пусть себе? Хорошо, что с них за это еще денег не требуют...

Вот я и думаю: а, может, не стоит Эстонии так уж рвать жилы, чтобы заслужить похвалу Йенса Столтенберга и его коллег за перевыполнение нашего «встречного плана» по непрерывному увеличению доли взносов в бюджет НАТО?

Может, лучше отказаться от закупки лишней сотни залежавшихся на складах Альянса ПТУРСов, а пустить эти деньги на медицину? Я точно знаю: здесь они гораздо нужнее и будут истрачены с гораздо большей пользой.

P.S. Я не называю конкретно лечебное заведение, куда занесла меня нелегкая. Потому что знаю: картина везде примерно одинаковая. Эстонская медицина, несмотря на перманентные проблемы с финансированием, остается в числе наиболее продвинутых. Пока остается...