Обременительная штука быть медиазвездой. Каждое слово, неосмотрительно сорвавшееся с языка, будет мгновенно растиражировано. В том числе слишком отважные обобщения, призывы к радикальным мерам и содержательные сентенции в духе «надо что-то делать», пишет колумнист Rus.TVNET.lv Иван Пауков.
С большим бы удовольствием написал всё это по поводу турне Дональда Трампа на Ближний Восток и в Европу (и пришлось бы кстати), - но латвийская пресса подкинула сюжет поближе и побольнее. Наперебой - хоть и не слишком изобретательно - процитировав высказывания Артемия Троицкого на недавней рижской конференции «Безопасность Латвии в XXI веке».
Комментировать их особой радости нет: Троицкого я очень ценю, и неоднократно выражал полную с ним солидарность. Одно уж то, что известный в мире музыкальный критик, соприкоснувшись с душноватым миром балтийских русскоязычных медиа, искренне желает что-то для них (или из них) сделать, а не трактует, подобно медиакомпании "Медуза", свою новую локацию всего лишь как комфортабельный «порт приписки», - внушает бесконечное уважение.
Тем досаднее, что ничего достойного обсуждения в Риге от Троицкого так и не дождались. Как, впрочем, и ничего нового. Если, конечно, не считать очень новой идею привлечения распространителей фейковых новостей к судебной ответственности. Зато аудитория услышала вполне фантастические словообразования вроде «русской общины Балтии». Никогда прежде с этой «общиной» не сталкивался - уж не сам ли Троицкий, в минуту черной меланхолии, ее выдумал?..
Хотя наиболее примечательным в рижском спиче публициста для меня стало другое. Мое давнее подозрение, что для эстонского «русскообщинного» мира Троицкий оказался «слишком умным» - это лишь «во-вторых», а во-первых (и прежде всего) он оказался на их фоне слишком русским, - вполне подтвердилось.
Ясно же, что весьма значительная часть эстонской и латвийской публики старшего и среднего возраста, считающей себя русской, - в действительности просто бывшие советские люди. Которых развал СССР лишил идентичности. Ясно также, что декларативная «русскость» оказалась для них простейшим выходом из столь затруднительного положения - особенно, на фоне не слишком на них похожих эстонцев и латышей, - впрочем, такой самоидентификации не оспаривающих.
Не секрет ведь, например, что в поточно-разговорной версии латышского словом «krievi» сплошь и рядом обозначают прежде всего носителей русского языка. Корректный же термин «русскоязычные», который по-латышски выговорить еще длиннее, чем по-русски, по умолчанию оставлен языку печатному и официальному.
Будь «русская община Эстонии» действительно русской - по привычкам, реакциям и представлениям об этичном и неэтичном, - резкость и максимализм суждений Троицкого и размашистость его обобщений, временами зашкаливающая в огульность, никого бы не шокировали. Столь строгого отчета за словосочетание «большая беда», полгода назад потребованного у Троицкого русской редакцией таллинской газеты Postimees, в Москве никому бы и в голову не пришло спросить. Там и не такие словосочетания слыхивали - и в самом что ни на есть просвещенном обществе. Но ведь в России изъясняться резко - норма. А в Эстонии - нет. Даже в среде довольно простецкой. Даже среди тех, кто считает себя русскими-прерусскими. Впрочем, это проблема скорее культурных различий между странами, чем лично Артемия Троицкого.
Его проблема в другом: на совесть стараясь изучить особенности эстонской жизни (но при этом спеша экстраполировать их на весь регион - надо думать, от первооткрывательского азарта), Троицкий, похоже, не вполне замечает то шизофреническое раздвоение, в котором поколениями жили советские и продолжают жить постсоветские русскоязычные люди в бывших балтийских колониях.
С одной стороны, привыкшие быть «титульным» народом, а с другой - давно усвоившие не только бытовые привычки своих соседей - эстонцев и латышей (о Литве говорить не стану: там ситуация несколько иная), но и незаметно для себя принявшие основные правила игры североевропейского протестантского этоса. То есть сдержанность, умеренность, расчетливость, пунктуальность, индивидуализм, готовность идти на безболезненные компромиссы и безоговорочное уважение к границам личности и частной собственности - неважно, своей или соседа.
Если Троицкий все это и замечает, то по каким-то неведомым причинам громко своими впечатлениями об увиденном не делится. Хотя в отсутствие этой важной детали картинка, которую он рисует, предстает несколько однобокой. Задумывался ли Троицкий, отчего, невзирая на все усилия российской пропаганды, которую, по его словам, балтийские русскоязычные массы потребляют «лошадиными дозами», «донбасский сценарий», однако упорно не «выстреливает» ни в эстонском Ида-Вирумаа, ни в латвийской Латгалии? Хотя и в Таллинне, и в Риге не на шутку озабочены люмпенизированностью (по нашим представлениям) этих приграничных регионов.
Известно ли Троицкому, сколь плачевно заканчивались попытки «репатриации» иных «балтийских русских»? Речь, понятно, не о тех, кто менял офисную карьеру в Таллинне или Риге на аналогичную, но жирнее оплачиваемую в Москве, но о тех, кто из латвийского или эстонского захолустья перебирался в «родную» российскую глубинку? Интересовался ли Троицкий их судьбами? Насколько широк круг фактов, позволяющих ему делать вывод, что-де в Балтии путинисты «еще более крутого замеса, чем в РФ»? Он что, исследовал компоненты этого «замеса»? Владеет статистикой? Или попросту вываливает аудитории умозрительные выводы из собственных «точечных» наблюдений, в очень русской манере не стесняясь в словах и рискованных обобщениях?
При этом иные гости его авторской программы на ETV+ «Незнайка на Луне» демонстрируют наблюдательность более пытливую и разносторонюю. Например, 17 февраля собеседник Троицкого, российская активистка и политэмигрантка Евгения Чирикова заметила: «Эти русские, балтийские русские, отличаются сдержанным европейским поведением». Когда же речь зашла о некритичной восприимчивости «этих русских» к пропаганде с востока, то Чирикова, в целом солидарная в своем изумлении с ведущим, уточнила: «Потом я поняла, что эти люди никогда не были в России...»
Недоумение и ошарашенность высоколобых россиян представлениями о России, бытующими среди русскоязычного простонародья Эстонии и Латвии, не слишком меня удивляют. Сам был ими впечатлен в 1990-м, покинув Россию по тем же причинам, что и нынешние эмигранты - хотя и без громких политических деклараций. Правда, в отличие от них и несмотря на долгий стаж жизни в Петербурге, я не был россиянином. И оттого не только мог представить, но и отлично помнил ту мифологию, в которой воспитывали детей в «колониальных» русскоязычных семьях. В том числе и интеллигентских. Как и культурный шок этих «детей имперских колоний» - уже подросших и «репатриировавшихся» - от встреченного ими в «метрополии». К которой им с пеленок внушали непререкаемое почтение.
Но точно так же мне было известно, что с иллюзиями, как правило, прощались лишь те, кому довелось до «исторической родины» доехать, и на ней пожить. Большинство же недоехавших так при своих иллюзиях и осталось. Пребывают при них и по сей день. Так что в отличие от нынешних политэмигрантов, очень уж сильно я не изумлялся - хотя вообще-то было чему. Даже в 1990-м, когда ни о Путине, ни о фейковых новостях никто и не слыхивал.
Но ведь основной массив работы был сделан, еще когда Путин не родился. Тот «свой особый русский мир», что, по мнению Троицкого, часть русскоговорящего населения балтийских стран «создает» сегодня, в действительности существовал уже очень давно. И радикализировавшийся виток неоимперской пропаганды стал лишь подгнившей вишенкой, увенчавшей многослойный, в два с половиной столетия толщиною, торт, которым издавна очень щедро потчевали поколения русскоязычных, подраставших на перифериях романовской, а затем советской империи.
Если языком твоих родителей и средней школы был русский, то на должность твоей исторической родины автоматически назначалась Россия. Других вариантов практически не существовало. Эти представления никуда не делись: ведь обработанные по той схеме люди живы и вполне здоровы. И до сих пор встречаются в разных частях света. Скажем, где-нибудь в Хайфе легко можно наткнуться на безумцев,которые с пеной у рта будут убеждать, что их историческая родина - Россия. И визжать от радости, что Крым снова наш. Даже продовольственный магазин под названием «Путин» я в той же Хайфе наблюдал. А что? Свободная страна, частный бизнес. Силой каждого к кошеру не обяжешь.
Троицкий фатально ошибается, приписывая восхищение «процветающей Россией» исключительно «русской общине Балтии» и тем самым подпитывая старые клише «эстонцы-русские» или «латыши-русские». Не знаю, как в Эстонии, но в Латвии у Путина есть сторонники и среди представителей «титульного» народа. И логика подсказывает, что должны они быть и среди эстонцев - раз уж есть среди израильтян и прочих бывших советских людей с совершенно не «великорусским» бэкграундом. Но ведь право на иллюзии - пусть пока нормативно и не внесенное в список прав человека - является одним из естественных его прав, которое к тому же поди отними.
Одновременно я наблюдаю, что комплекс «детей империи» у русскоязычных, живущих вне России, понемногу улетучивается - в унисон вымиранию поколений рожденных в СССР. Хотя и уверен, что завершения этого процесса не увижу по биологическим причинам. И подозреваю, что по тем же причинам не увидит его и Троицкий, который несколько меня старше. То, что из некоторых людей наших поколений не удалось сделать «совков», является личной заслугой каждого из них. В покойной Совдепии мы были плохими гражданами, за что каждый из нас и платил. Кто поменьше, а кто и побольше. Некоторые заплатили столько, что просто не дожили до лучших времен. Тем же, кому посчастливилось дожить, отлично помнят, каким адом был СССР, и ни в коем случае не желают его реставрации - в любой форме.
Основной же массив тех, кому сегодня за сорок пять, составляют более или менее приспособившиеся к изменившимся реалиям «совки». Это не оценочная категория. Это исторический факт, с которым следует считаться. Лечить радикальными методами эти несколько поколений травмированных людей - не всегда хорошая идея. Но существуют и более мягкие формы терапии тяжелых и безнадежных заболеваний. Я нисколько не защищаю местечковости русскоязычных медиа Эстонии, занимающихся, по очень точному выражению Троицкого, «смягчением посттравматического синдрома» своей аудитории, но нежелание этих медиа идти на открытый конфликт мне также понятно.
Временами меня душит смех, когда, перепечатывая мои тексты, корректор (или редактор?) русской сетевой версии Postimees, определенно не владеющий родным языком лучше меня, упорно переправляет «Молдову» на «Молдавию», а «в Украине» переиначивает в «на Украине», - при этом зорко следя, чтобы в топониме «Таллинн» двойное «эн» неукоснительно соблюдалось не только во всех падежах, но и в производных от этого имени собственного прилагательных. Но, оставляя за скобками всю эту мелкую чепуху, я все же убежден, что и компромиссы, и realpolitik - не самые глупые изобретения человечества. И уж всяко не вредящие нашей безопасности.
Когда же воспитанный на глушимых в СССР музыкальных и политических программах «вражьих голосов» Артемий Троицкий призывает радикально перекрыть доступ мерзотным и токсичным российским телеканалам на балтийские пространства, я не могу отделаться от недоумения. Создание альтернативных источников информации для балтийцев представляется мне методом куда более эффективным. И более достойным государств, где отсутствует политическая цензура.
Ясно, что возможности маленьких и небогатых стран очень ограничены. Ясно, что вопрос не в одних только средствах, но и в ярко выраженной политической воле. Но ведь вовсе не обязательно, чтобы донорами стали правительства этих стран. Всем известно, что физически локализованное в Праге Радио Свобода финансирует вовсе не чешское руководство с президентом Земаном, хехе, во главе, но Конгресс США.
В свободном мире источников хватает. А у Троицкого нет недостатка в серьезных международных связях. Так что самое время от резких слов перейти к конструктивным действиям. Мы были бы им только счастливы, дорогой Артемий Троицкий!