/nginx/o/2021/03/31/13706910t1h803b.jpg)
Если быть умным задним числом, то можно сказать, что в августе 2009 года мир уже преодолел самую жуткую фазу финансового кризиса. С начала марта большинство биржевых индексов – и на Таллиннской бирже – достигли дна, но к середине лета смогли подняться на десятки процентов.
Правда, крайняя нервозность на рынках никуда не пропала, эпицентром проблем больше не выглядели ни Нью-Йоркская Уолл-стрит, ни лондонский Сити, а рынки скорее беспокоились о периферии: Центральной и Восточной Европе, Скандинавии и странах Балтии.
3 августа 2009 года экономическая газета Financial Times опубликовала отрывок мнения колумниста-международника Гидеона Рахмана под заголовком «Europe prepares for a Baltic blast» («Европа готовится к взрыву Балтии»). В качестве иллюстрации была нарисована карта мира, где на месте трех стран Балтии были черные грозовые тучи и рядом с ними испуганное лицо комментатора прогноза погоды.
Страны Балтии тогда на самом деле были в сложном положении. Латвия уже была вынуждена обратиться за помощью в Международный валютный фонд (МВФ), президент Литвы Даля Грибаускайте призналась Financial Times, что помощи может попросить и ее страна.
За несколько дней до этого мне позвонил редактор приложения FTfm о фондовой промышленности, которое раз в неделю выходило в Financial Times, Джон Дизард. Телефонный разговор, длившийся около часа, оставил впечатление, что он планировал написать комментарий, суть которого состояла в том, чтобы посоветовать странам Балтии отвязать свои валюты от евро. Почему-то Дизард считал, что отправка курса кроны в свободное плавание – это метод, который популярен в определенных кругах населения (в сфере бизнеса, среди молодежи и людей, которые больше путешествуют по миру). И только правительство почему-то не хочет этого сделать. В любом случае, в конце разговора он сказал, что на месте премьер-министра Эстонии отпустил бы курс кроны.
Комментарий Дизарда вышел за день до публикации Рахмана под своим заголовком: «Will the Baltic states keep the euro peg?» («Останутся ли валюты Балтии привязанными к евро?»)
Тогда возникла странная ситуация, когда зарубежные экономисты и финансовые специалисты в унисон предупреждали, что Эстония добровольно девальвирует или будет вынуждена девальвировать связанную своим курсом с евро крону. Эстонские аналитики и специалисты, напротив, заверяли, что благодаря системе валютного комитета девальвация исключена. Одним из немногих исключений, если не единственным, была газета Äripäev, которая время от времени пугала народ девальвацией, разделяя желание некоторых бизнес-кругов, поскольку девальвация кроны позволила бы им проще экспортировать свои товары и услуги.
Для примерно 160 000 получателей жилищных кредитов девальвация кроны стала бы кошмаром, поскольку риск девальвации банки перекладывали на получателей кредитов, заключая договоры сначала в немецких марках, а после в евро. В случае девальвации их жилищные кредиты со дня стали бы на десятки процентов дороже.
Но, как было сказано, крону от девальвации спасла система валютного комитета и фиксированный курс сначала по отношению к немецкой марке, а позже к евро. Суть валютного комитета, то есть независимого эмитента, заключалась в том, что курс привязывался к какой-то валюте, а количество находящейся в обороте валюты должно было быть согласовано с золотовалютными резервами эмитента, то есть Банка Эстонии.
И хотя сам он в этом признаться не решается, создателем валютного комитета можно считать нынешнего президента Банка Эстонии Ардо Ханссона, которого тогдашний премьер-министр Тийт Вяхи в марте 1992 года пригласил в качестве советника по денежной реформе.
«Однажды вечером мы отдыхали в ресторане Sub Monte (сейчас там находится пивбар Põrgu – ред.) вчетвером: Тийт Вяхи, Сийм Каллас, Джеффри Сакс (известный в мире экономист, который был руководителем докторской работы Ханссона и который приезжал на пару дней в Таллинн, чтобы дать советы – ред.) и я. Внезапно нас как молнией ударило, что такая модель – система валютного фонда – могла бы подойти», - рассказывал Ханссон пять с половиной лет назад, за пару дней до того, как стать президентом Банка Эстонии.
«Я не скажу, что кто-то тут является единоличным автором, но вдруг возникла эта идея, и тут мы поняли, как это можно было бы сделать», - добавил руководитель Центробанка вчера.
По словам Ханссона, одно из преимуществ валютного комитета состояло в том, что у Эстонии было так мало опыта, и мы никогда не были представлены в финансовой политике. Для новичка самым простым было создать самую простую систему: эмиссия денег происходит так, что просто меняется валюта на кроны.
Во-вторых, были и хорошие примеры, например, Аргентина, которая создала систему валютного комитета в 1991 году: тогда система работала хорошо, и государство взяло инфляцию под контроль. Правда, позже в Аргентине система вышла из-под контроля, поскольку ее не поддерживала финансовая политика правительства. Но та же система была весьма успешной и в Гонконге.
«Третьей причиной было то, что на нас оказывалось очень большое давление, особенно со стороны промышленников, у которых застряли деньги, а правительство и Центробанк могли им помочь. Для политического противостояния хорошо, когда есть такой подход, когда можно сказать sorry, я не могу пойти вам навстречу, поскольку наша система, по сути, работает на автопилоте»,- сказал Ханссон.
25 лет назад эстонскую крону привязали к немецкой марке, а после перехода Европы на общую валюту (для безналичного расчета евро приняли в 1999 году, а наличные деньги появились в начале 2002 года), к евро. Это означает, что финансовую политику кроны, на самом деле, воплотили в жизнь во Франкфурте – сначала в Bundesbank, то есть в Центробанке Германии, а после в Европейском Центральном банке (ЕЦБ). Базовым процентом наших жилищных и других долгосрочных кредитов сначала был шестимесячный LIBOR немецкой марки, а позже стал шестимесячный Euribor.
Поскольку финансовая политика ЕЦБ до вступления в должность Марио Драги в ноябре 2011 года была в большей степени финансовой политикой немецкого Центробанка, можно сказать, что, по сути, Эстония была членом еврозоны уже во времена кроны.
«Мы были настолько близки к евро, насколько это вообще возможно, находясь за пределами еврозоны. Мы привыкли к ограничениям, которые были обусловлены фиксированным курсом, поэтому переход на евро прошел почти незаметно. И в итоге мы предотвратили даже малейшую возможность возникновения какого-то спекулятивного нападения на нашу валюту», - отметил Ханссон.
«В системе валютного комитета у нас, конечно, не было права голоса при формировании денежной политики. Сейчас происходит то же самое, но мы получили место за столом, где эту политику формируют. Это означает, что мы выросли в свою финансово-политическую автономию. Большинство других стран, у которых были плавающие курсы, должны были утратить свою независимость, а у нас ее становится только больше», - добавил он.