Михкель Мутть: а что, если оставить русских в покое?

Писатель Михкель Мутть. Фото: Postimees.ee

Вообразим, что триста тысяч выучат язык, станут гражданами, создадут одну партию, проголосуют за нее все вместе – и будут делать что захотят. Без доброжелательной нейтральности со стороны русских нас не спасет ни пятая, ни любая другая статья договора НАТО. Но если вложиться в дружелюбие, наши шансы будут больше, рассуждает писатель Михкель Мутть в Postimees.

То, что в результате интеграции должны стать ближе друг к другу обе стороны, – избитая истина. Увы, будучи слишком общей, она применима лишь в математике или в лабораторных условиях: скажем, если взять две национальные группы и поселить на необитаемом острове. На практике почти каждый случай уникален. Рассуждать об интеграции как об учреждении акционерного общества с равным участием всех партнеров – все равно что ставить знак равенства между национализмом большого народа (который хочет сделать окрестные народы себе подобными) и национализмом малого народа (единственное желание которого – не исчезнуть).

Раньше мы говорили, что для интеграции нужно время. Теперь, когда почти сменилось поколение, настал момент истины.

Интеграция: реванш для эстонцев, унижение для русских

Кажется, на деле интегрироваться в Эстонии не захотел никто, кроме отвечавших за это чиновников и политиков, и еще тех, кто желает другим добра и сам верит в добро. В известной степени интеграция спонтанно объяла две сферы: бизнес-элиту и часть интеллигенции, в том числе на бытовом уровне. У первых экономическая или душевная общность отодвинула другие факторы на задний план. Вторые похожи на советских партийцев: у многих из них тоже были свои «домашние русские» и «домашние эстонцы», ставшие исключением из правил. Правда, еще есть спортсмены – для них проблема словно не существует.

Из интеграции получился камуфляж для реванша, который обернули в цивилизованные и весьма возвышенные слоганы. Эстонцы хотели (по большей части подсознательно), чтобы русские тоже прочувствовали, каково это – быть людьми второго сорта. Такое отношение устойчиво, но, как свойственно эстонцам, лишено страсти: это скорее нечто среднее между тихим злорадством и увещеванием. С каждым новым поколением желание свести счеты ослабевает.

Русскоязычные, конечно, восприняли интеграцию как скрытое унижение. За что – им по большей части было неясно, и в любом случае унижение казалось им непропорциональным. Естественно, реакцией стало отторжение (оправданное или нет – сейчас неважно: кто как чувствует, тот так себя и ведет).

В принципе мне нравится ситуация, когда в Эстонии живут и другие народы: это делает жизнь интереснее, различия обогащают. Именно поэтому ассимиляция русских – идея утопическая и дурацкая. Получилось бы неискренне, ну или пошло и увечно. Как провалилось создание советского человека и югослава, так не вышло бы ничего и из создания т.н. эстоноземельца (вынесем за скобки географию и юриспруденцию).

Интеграция в основном свелась к обучению языку. Да, это естественно, когда все жители говорят на госязыке – так обстоят дела повсюду в мире. При этом язык для эстонцев бесконечно важен, да и результаты (по меньшей мере, статистика) здесь нагляднее, нежели скрытые перемены в психике. И все-таки последние в конечном счете важнее: умонастроения (meel) важнее языка.

Признаюсь, после наблюдения за потугами последних 25 лет мне почти достаточно, чтобы русскоязычные были более-менее доброжелательно нейтральны и принимали эстонское государство. Понятно, что позитивный и конструктивный подход к общему делу – еще лучше. Но пока его нет, я предпочту не владеющего эстонским законопослушного спокойного жителя эдакому красноречивому упрямцу, который нам на нашем же языке ставит палки в колеса.

Между прочим, Яна Тоом – бесспорно, самый мощный местный антиэстонский политик за последние 25 лет, – владеет эстонским образцово.

Лучше прохладный мир, чем холодная война

Эстоноязычные и русскоязычные люди не живут в параллельных вселенных в классическом смысле этих слов, когда одна из них – это не связанный с другой «ла-ла ленд». Нет, это соседние, но совершенно реальные общества на одном клочке земли. (В параллельной вселенной живут те, кто дает велеречивые и общие советы, как сделать эти два мира одним, совершенно не понимая, о чем они говорят.)

Пока стена между двумя мирами не окаменела и позволяет из одного попасть в другой, они могут сосуществовать.

Мы четко обозначили границу приемлемого: русский язык не станет вторым государственным, в выборах высшей государственной власти могут участвовать только граждане. Эту границу следует сохранять.

Вообразим теперь, что триста тысяч выучат язык, станут гражданами, создадут одну партию, проголосуют за нее все вместе – и будут делать что захотят. Это крайне маловероятно, но даже вариант помягче создаст проблемы, если ему не будет сопутствовать по крайней мере доброжелательная нейтральность. Иначе нас не спасет ни пятая, ни любая другая статья союзников. Никто не придет нам на помощь, все будут смеяться над нашей внутриполитической бездарностью. Потому разумно сделать так, чтобы даже при осуществлении описанного сценария здесь было бы можно жить и дальше.

Интеграция, несомненно, связана с безопасностью страны. Но, опять же, кажется, что, вложись мы в умонастроения (в дружелюбие), наши шансы будут больше, чем если надеяться на чудесное обретение лояльности только через обучение языку. Если смотреть шире, недавняя история учит нас тому, что если кого-то хотят оккупировать, предлог найдется всегда, независимо от того, что на деле происходит в атакуемом государстве. Пропаганда позаботится о том, чтобы белое представить черным и наоборот.

Было бы мудро временно вообще отказаться от разговоров об интеграции. Притормозить. Они себя дискредитировали (прежде всего вследствие схожести с пиаром). Поговорим (хотя мудрее вообще говорить меньше) лучше о гражданском мире, о более гармоничном обществе. Оставим при этом все возможности учить эстонский, расширим их, создадим стимулы для обучения языку, но не станем давить. Пусть способности людей, а не пол, национальность и прочее, будут основанием для принятия на работу на большинство должностей. Займемся совместными художественными и театральными проектами и так далее.

Аргумент против вышесказанного очевиден: если русскоязычных, так сказать, оставить в покое, не станут ли они еще более чуждыми Эстонии, не замкнутся ли еще больше в своем коконе? Не вырастим ли мы гробокопателей для нас самих? Исключать этого нельзя, но я лично в такое не верю. Куда им еще замыкаться? Кстати, о гетто. Желание жить среди своих – самое нормальное человеческое желание. Его можно нарушить только административно, однако в европейской Эстонии это исключено.

Может быть, таким вот образом, самотеком, наши отношения станут чуть добрее. Следует учитывать, что и у русскоязычных есть проблема отцов и детей, и просто по закону природы следующее поколение ведет себя не как предыдущее.

Но даже если ничего не изменится, лучше уж прохладный мир, чем холодная война, не говоря уже о горячей. Не надо симуляции интеграционной деятельности, не надо дурачить себя и других.

Как сделать потерю Нарвы менее болезненной?

Интеграция на практике совсем не так важна (она почти не касается проекта Rail Baltica, административной реформы и т.д.), как вопрос морали. Больнее всего он для нас в Нарве, где эстонским обойтись невозможно. Реалистического плана, как там что-либо изменить, конечно, нет, да и быть не может. Насильно там никого эстоноязычным не сделаешь, прогнать тоже не прогонишь (и даже если бы это было возможно, откуда взяться десяткам тысяч эстонцев, которые займут город прежде, чем там появятся минареты?). Проблема сводится к психологической (само)помощи: как сделать потерю Нарвы менее болезненной, откуда взять стоический скепсис.

Следует де-факто (конечно, не де-юре!) признать, что это автономный регион. С налета хотелось бы посоветовать эстонцам начать ездить в Нарву – вот как балтийские немцы ездят в Эстонию посмотреть на владения предков. Немцы ведь не злятся, их это скорее трогает! Понятно, что уместнее параллель с русскими, которые едут в Эстонию на Новый год. Они ведь тоже не злые. Так или иначе, можно начать ездить в Нарву в самом прямом значении этих слов. Мне бы хотелось, чтобы там проходило больше культурных событий, чтобы оживился туризм. Пусть Нарва будет особенной, главное, чтоб она не стала отдельной.

Не будем усердствовать, посыпая голову пеплом из-за неудачной интеграции. Повторю, тут нет общих случаев, и ориентироваться нам было не на кого. Нужно просто признать, что реальность не совпала с планами. Поэтому нужно попробовать по-другому. Нельзя до конца жизни оставаться в плену иллюзий.

Вспомним, что (исторической) справедливости в мире всегда было мало. Но счастье (пока еще существовать) – лучше справедливости. И глупо во имя справедливости лишать себя счастья.

Возможно, сейчас у эстонцев появляется возможность стать больше собственной судьбы, выказать свое достоинство и дальновидно отказаться от иных намерений.

Тем более, что я не понимаю, каким образом обучение трехсот тысяч людей эстонскому языку на среднем уровне помогло бы нам сохранить свой народ и развить культуру. Это никоим образом (хотя исключения, конечно, найдутся) не улучшит позиции эстонского как языка мировой науки, не остановит отток мозгов, не усилит семейные ценности. Спасение эстонца – дело рук самого эстонца. Вот для чего нужно копить душевные силы и иные ресурсы. Эстонскости угрожают не живущие здесь триста тысяч эстоно– или русскоязычных (неважно), ей угрожают глобальные факторы, являющие собой экзистенциальные испытания для всех малых народов.

P.S. Чтоб не заканчивать на пессимистической ноте: на общественной сцене то и дело мелькают люди – наполовину эстонцы, наполовину русские. Конечно, такие были всегда, но, кажется, сегодня их всё больше, и никто не делает из этого проблемы. Так что какой-то процесс все-таки идет.

Перевод с эстонского.