«Тартюф» в Русском театре начинается проходом персонажей по «языку» – помосту, проложенному через зал. Шествие замыкает зловещая и загадочная фигура в черном: над плечами – ничего; голову она несет перед собой, но это странное положение ничуть ее не смущает…
Что должен означать этот всадник без головы (так я для себя назвал его)? Сам ли это Тартюф (хамелеон, при надобности способный даже голову сменить)? Или режиссер Олег Куликов всего-навсего решил с первых шагов взять зрителя за живое, поразить его неожиданным эффектным трюком, чтобы потом без помех распоряжаться воображением публики?
Тартюф нашего времени
Метафора расшифровывается по ходу спектакля. Но об этом чуть позже.
На моей памяти – три виденные постановки мольеровской высокой комедии. На Таганке, где лица и руки актеров виднелись из разрисованных ширм-портретов персонажей, спектакль был женским: в нем царили утонченная до прозрачности Эльмира – Алла Демидова и разбитная Дорина – Зинаида Славина, а поверх сюжета разыгрывалась история борьбы Мольера за разрешение «Тартюфа»; всегдашняя тема Юрия Петровича Любимова: Художник (он сам) и Власть («они»).
Фантастически элегантный спектакль Анатолия Эфроса во МХАТе. Безобидный простодушный хлопотун Оргон – Александр Калягин; опасный подпольный человек Тартюф – Станислав Любшин, весь в сером (если хотите – воплощение серой радости из «Трудно быть богом» Стругацких). И ослепительная Эльмира – Анастасия Вертинская, красавица в глубоко декольтированном золотистом платье.
На рубеже 1980-х и 1990-х в Русском театре «Тартюфа» ставил питерский режиссер Юлий Дворкин. Запомнились Эльмира – Светлана Орлова, лукавая и чистосердечная одновременно, и Тартюф, которого Владимир Лаптев играл патологическим типом: в моменты похоти чуть ли не бился в приступах падучей, а трюки, которые он проделывал с невесть как оказавшейся в руках толстой веревкой, были даже не из Мольера, а из площадного ярмарочного балагана, для которого все, что ниже пояса, было не только не запретным, но, напротив, предметом жгучего интереса.
Но у каждого времени свой Тартюф. У каждого Тартюфа свои способы втирать очки и вешать лапшу на уши.
Тартюф появляется на сцене последним из сколько-нибудь значимых персонажей. Для того чтобы мы успели рассмотреть всех этих вроде бы порядочных людей, которых негодяй без особого труда обвел вокруг пальца.
И догадываемся, что в доме г-на Оргона не все благополучно. Не зря же госпожа Пернель (Татьяна Маневская), то ли черная ведьма – вестница беды, то ли просто старая маразматичка, помешавшаяся на религиозности, пророчит сему дому всякие несчастья.
Здесь все разобщены, каждый за себя; каждый слышит только себя, в доме утвердилась фальшь, а главное – его обитатели зомбированы. Мало кто живет своим умом: голова на плечах – излишняя роскошь.
Дом мсье Оргона – модель нашего общества по состоянию на март 2011 года. Здесь тоже сколько угодно зомбированных, отдавших свои голоса 6 марта ловким проходимцам.
Спектакль Олега Куликова современен по мысли и по своему театральному языку. Что вовсе не мешает ему временами притворяться стилизацией под роскошные постановки Comedie Francais.
Возвращение в творчество
В этом сезоне Русский театр выпустил пять «взрослых» постановок. Четыре из них («Чайка», «Фредерик», «Лес», «Тартюф») – стильны, современны и талантливы.
Естественно, в любой из них можно найти спорные моменты. Но где вы видели абсолютно бесспорные произведения искусства? Даже Папа Римский уже не считается непогрешимым, что тогда говорить о художниках: люди они земные, грешные.
В те несчастные два года, когда театр пребывал в шоке от правления сменявших друг друга Осиновской, Мяэ и Кукка, спектакли, как правило, выходили серые, скучные и, что самое страшное, бесформенные. В сезоне 2010/11 года театр, наконец, вновь обрел волю к творчеству, интерес к художественной форме постановки.
Все это сказалось и на актерских работах.
Труппа Русского театра в целом – сильная, талантливая. Она оставалась такой и в самые скудные в творческом отношении годы, только проявить это удавалось лишь изредка. Потому что режиссеры со стороны приглашались в лучшем случае посредственные.
«Режиссер это, в первую очередь, старшинство мысли», – говорил великий Сергей Герасимов. То есть способность облечь свое мироощущение и позицию в продуманный и яркий художественный замысел, в точную форму.
Артем Насыбулин в «Чайке», Сергей Морозов во «Фредерике», Наталия Лапина в «Лесе», Олег Куликов в «Тартюфе» сумели это.
Мне доказал глагол его могучий…
Я бы сказал, что Эдуард Томан (Оргон) сыграл в «Тартюфе» свою лучшую за много лет роль, если бы немногим ранее он не сыграл во «Фредерике» Гареля. Будем считать, что Оргон и Гарель равноценны.
Выход Оргона – почти что явление Короля-Солнца народу. Глава большой и недружной семьи, он упивается своим величием, своей властью (стоящей на зыбком песке), своим восторженным преклонением перед Тартюфом. Оргон слеп, но ему кажется, что благодаря Тартюфу – прозрел. С каким благоговением он произносит:
Я счастлив! Мне внушил глагол его могучий,
Что мир является большой навозной кучей…
И ведь является! По крайней мере тот мир, в котором живет Оргон. Опереться не на кого. Горничная Дорина (Елена Тарасенко) совсем от рук отбилась и ведет какую-то свою игру. Любимая дочь Марианна (Татьяна Егорушкина), хитренькая красотка в очках (испортила зрение чтением слезливых любовных романов г-жи Скюдери?) – себе на уме. Сын Дамис (Александр Кучмезов) инфантилен, пылок и глуп. Шурин Клеант (Александр Окунев) в общем-то такой же приживала, как Тартюф, только не прохвост, лезет со своими непрошеными советами, но толку от этого резонера ни на грош! Жена Эльмира (Наталья Мурина-Пуустусмаа)… О, это тот самый тихий омут, в котором черти водятся.
Оргон обожает свою молодую и красивую супругу и, очевидно, балует ее со всем пылом влюбленного стареющего мужчины. А она? Любит ли она мужа? Не знаю. Эльмира в спектакле чем-то напоминает дневную красавицу Катрин Денёв: снаружи мороженое, внутри – огонь. Она слишком изысканна и обладает слишком утонченным вкусом, чтобы уступить домогательствам Тартюфа, и в достаточной мере авантюристка, чтобы решиться на опасную игру с ним. Но верна ли мужу? Вспомним пушкинского «Графа Нулина»:
Но кто же более всего
С Натальей Павловной смеялся?...
Не угадать вам. Почему ж?
Муж? — Как не так! совсем не муж…
Смеялся Лидин, их сосед.
Помещик двадцати трех лет.
Теперь мы можем справедливо
Сказать, что в наши времена
Супругу верная жена,
Друзья мои, совсем не диво…
Впрочем, это всё к слову. Лирическое отступление.
Как нож сквозь масло
Тартюф Ильи Нартова – заглавная роль спектакля. Не просто по названию, но и по положению, по смыслу.
Приходилось слышать: этому Тартюфу недостает тонкости, хитрого притворства.
Так ведь в зомбированной среде это и не надо. Виртуозное притворство излишне. Оно ему по силам, но к чему напрягаться, когда можно действовать более простыми и грубыми приемами? Вы хотите видеть меня мелкой сошкой, ничтожеством, чуть ли не слизняком (в первом акте)? Пожалуйста, получите и распишитесь! Потому что во втором акте я вознесусь над вами и всех прижму к ногтю!
Тартюф идет напролом и добивается своего именно потому, что почти не тратит силы на сложные игры. Наглость – второе счастье. Во втором акте он все больше напоминает наглых соцдемовских политбройлеров, которые вовсю пиарились перед выборами.
Кого-то из зрителей шокировала блестящая сцена «обольщения» Эльмиры, в которой Тартюф скидывал одежонку и представал во всем бесстыдстве своей наготы. Но помилуйте, вы что, за красивой эротикой сюда пришли? В этой сцене – непринужденная, даже не мольеровская, а скорее раблезианская раскованность балагана на рыночной площади. А еще – рифма к прозвучавшей ранее насмешке Дорины:
Явись вы предо мной в чем родила вас мать,
Перед соблазном я сумела б устоять.
Тартюфу кажется, что своим бесстыдством он берет реванш за ту оскорбительную реплику. Реванш тем более сладостный, что оскорбила служанка, а долг он получит с госпожи…
Нартов убедительно и умно играет роль Тартюфа, делая ее внешне простой, но сколько за этой простотой кроется пластов! Порою кажется, что его Тартюф – эскиз к «Ричарду III», образу, который вполне в возможностях Нартова. И возможность воплотить который актеру надо дать, пока он еще молод: в первой картине шекспировскому Ричарду 19 лет, а гибнет он в 32!
Стих как препятствие и как преодоление
Если придираться, то в постановке Олега Куликова есть две заметные слабости.
Первая – сценография. Костюмы (Рейли Эварт) достаточно хороши, особенно камзолы Оргона и Тартюфа и платье Эльмиры. Остальные персонажи одеты похуже, но это объясняется материальным положением театра: по одежке протягивай ножки. А вот декорация Лийны Кеэваллик, все эти темные шкафы, слишком мрачна и уныла.
Вторая слабость: не все актеры справляются с тяжеловесным александрийским стихом, шестистопным ямбом с цезурой после третьей стопы. Для постановки выбран прекрасный перевод М.Донского, но и при чтении его не всем хватает дыхания, и от этого замедляется ритм сцены.
Естественно и легко стих льется у Томана, Нартова, Окунева. И у Юрия Жилина, играющего маленькую роль стряпчего Лояля. А еще у Сергея Фурманюка – появляющегося в финале Офицера, который, исполняя королевскую волю, приказывает добродетели восторжествовать, а пороку проследовать в тюрьму. Фурманюк рубит текст королевского указа с презрением не только к Тартюфу, но и к тем, кем он манипулировал. И те достойны презрения. С каким остервенением они всем скопом пинают Тартюфа! Не только за то, что он подлец, хотя и за это – тоже. А еще и потому, что король так распорядился.