Любовь с розой в зубах

Елена Скульская
Copy
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Алена Шкатула в роли Бланш Дюбуа.
Алена Шкатула в роли Бланш Дюбуа. Фото: Харри Роспу / архив «Эстонии»

Если Теннесси Уильямс хотел рассказать историю хрупкой Бланш Дюбуа, столкнувшейся с миром звериных страстей, то балет по пьесе говорит совсем о другом: всякое искусство прекрасно, особенно искусство, говорящее с нами через красивые тела. Писатель Елена Скульская – о премьере балета «Трамвай «Желание» в театре «Эстония».

Пьеса американского драматурга Теннесси Уильямса «Трамвай “Желание”», можно сказать, для всего мира стала символом неправдоподобных душераздирающих страстей, жестоким романсом, но и одновременно психологическим шедевром, благодаря чему имена главных героев превратились в нарицательные.

В фильме «Все о моей матери» знаменитого испанца Педро Альмодовара, например, героиня – актриса, играющая на сцене Бланш Дюбуа, – является заведомым воплощением всех возможных несчастий, это сразу ясно без дополнительных объяснений, раз уж она способна сыграть эту роль. А выдающийся польский писатель Марек Хласко говорил, что Уильямс поступил подло и отвратительно, сделав в пьесе Стэнли Ковальски поляком и тем самым оскорбив весь польский народ.

Поставить балет не по мотивам, а именно по самой пьесе в «Эстонии» решилась американский кино- и театральный режиссер Нэнси Меклер в содружестве с бельгийским хореографом Аннабель Лопес Очоа на музыку британца Питера Сэйлема (дирижер Каспар Мянд).

Балет построен по чрезвычайно дерзкому принципу: он пренебрегает законами любого жанра. Балерина может выполнять классический экзерсис, стоя на пуантах, но не на сцене, а в ванной, в довольно убогой лохани семейства Ковальски. Сцена любовного соития Стеллы (Ана Мария Гергели) и Стэнли (Килан Мак-Локлин) решена в стиле балета-модерн с почти акробатическими трюками, демонстрирующими жадную, кошачью ненасытность Стеллы – и выносливую, неколебимую брутальность Стэнли. Стелла вновь и вновь кидается на Стэнли, разворачивается в прыжке и повисает на его плече...

И наоборот, сцена, в которой Стэнли насилует полубезумную Бланш (Алена Шкатула), доведена до кинематографического натурализма, в ней почти нет вовсе танцевальных, условных элементов, осталась лишь откровенная имитация реального действия, которое возможно на экране, но почти недопустимо на подмостках.

Балет между жанрами

Отменную работу кордебалета вполне можно назвать частью современного мюзикла: актеры появляются в черных глухих платьях, монашеских одеяниях, затем делают резкое плие, раздвигают колени, разрезы платьев обнажают ноги до бедер; свет падает на искаженные лица, и мы видим алые розы, зажатые в зубах. Монашки моментально превращаются в блудниц...

Трагифарсовые пантомимы – особая находка режиссера и хореографа: чем-то они напоминают кадры из «Фантома свободы» Луиса Бунюэля. Большая семья Дюбуа выстраивается для группового снимка, но его никак не удается сделать – перед самым щелчком аппарата, когда все уже стоят в заученных позах, кто-то падает и умирает, нарушая стройность композиции. Приходится все начинать сначала: убирают труп, сдвигают ряды, все опять принимают необходимые торжественные позы, но тут снова кто-то некстати умирает, сваливается перед группой наземь, эгоистично пренебрегая традициями, не заботясь о семейном снимке. И вновь приходится всё начинать сначала.

Так у Бунюэля безумец расстреливает толпу с крыши, и совершенно случайные люди, попавшие под обстрел, падают подобно фигуркам в тире. У Бунюэля это смешно и страшно, в балете тоже страшно и смешно, но комические приемы мультипликации все-таки напоминают о реальности, которая осталась за стенами уютного театрального зала. То есть – страшно!

Как страшны сцены попоек рабочей окраины, как страшен абажур, который Бланш все время пытается надеть на беспощадную яркую лампочку, озаряющую ее морщины, ее возраст, предательски уводящую Бланш от молодости и красоты, которую она еще недавно могла швырнуть в лицо своим обидчикам.

Балет начинается со свадьбы Бланш с милым и трогательным Аланом (Евгений Гриб) – вполне в стиле классического балета, обещающего довольно скучное пасторальное развитие сюжета. Но очаровательный Алан тут же увлекается юношей (Карлос Весино), Бланш застает неверного мужа с любовником, Алан, страдая и стыдясь пагубной страсти, кончает жизнь самоубийством. На этом прелюдия заканчивается, Алан превращается в призрак, в манок безумия для Бланш и, смазанный кровью самоубийства, сюжет рвется вперед без остановок.

Трамвайный маршрут Уильямса

Удивительное свойство балета заключается в его асексуальности и формальной эротичности. По сцене двигаются полуголые люди, взывая своим мастерством, высочайшей техничностью, строгостью и продуманностью хореографии исключительно к эстетическим чувствам. Малейшее отклонение превращает балетную сцену в сцену кабаре с приглушенным светом и готовностью балерин присаживаться к столикам гостей.

«Трамвай “Желание”» несколько раз разрушает и эти границы – то выводя на сцену девиц из кабаре с их незамысловатым шоу (балет в балете), то предоставляя соло Митчу (Сергей Упкин) и другим артистам с короткими яркими выходами, символизирующими мир пошлости, дешевых трюков и игры на (невзыскательную) публику.

Если Теннесси Уильямс хотел рассказать историю хрупкой Бланш Дюбуа, столкнувшейся с миром звериных страстей и погибшей среди тех, у кого есть клыки и когти – спившейся, истрепанной Бланш Дюбуа, которая так и не смогла вписаться в этот ужасный мир, – то балет, созданный по пьесе, говорит совсем о другом, как бы прочно он ни держался за канву сюжета. Балет утверждает: всякое искусство прекрасно, особенно искусство, говорящее с нами через красивые тела; метафора ценна сама по себе, а не потому, что в ней есть некий глубокий смысл; мысль оставим словам, а рукам (и ногам) дадим волю.

В этом прелестном и очень смелом зрелище непременно следует отметить Кетлин Оя, танцующую партию юной Бланш. Что касается примы Алены Шкатулы, тут режиссер победил хореографа, заставив артистку в прямом смысле быть сломленной жизнью, – она почти все время сгибается, сутулится, что было бы оправдано на драматической сцене, но портит впечатление на балетной.

...Я люблю театры, где слышна разноязыкая речь. Музыка и безмолвный язык танца равны для всех.

Комментарии
Copy

Ключевые слова

Наверх