Мы — антиподы: мы здесь живем!

Сцена из спектакля «Wonderland-80». На первом плане: Маша, она же Алиса, она же Ангел — Яна Сексте. Фото: Частный архив

Одним из самых ожидаемых событий фестиваля «Золотая Маска в Эстонии» стала постановка Театра под руководством Олега Табакова «W­onderland-80».

У «Wonderland-80» кроме двух названных постановщиком Константином Богомоловым авторов — Сергея Довлатова и Льюиса Кэрролла, есть третий, не названный, но незримо присутствующий за кулисами спектакля. Владимир Высоцкий.

В гениальных песнях к аудиосказке «Алиса в Стране чудес» он прочно сковал абстрактный кэрролловский сюрреализм с окружающей реальностью. С остановившимся — оттуда и появившееся задним числом определение «эпоха застоя» — сдавленным в плотную (нечем дышать!) массу временем.

Обижать не следует время. Плохо и тоскливо жить в безвременье.
Богомолов не мог не ощущать присутствие Высоцкого. Хотя бы подсознательно. Он оборвал сюжет «Заповедника», на котором построен спектакль, закрытием Олимпиады-80, прощанием с улетавшим «в свой сказочный лес» ласковым олимпийским Мишкой. Олимпиада-80 казалась кульминацией, государст­венным триумфом. 

А оказалась — точкой слома, началом конца. И именно в дни Олимпиады умер Высоцкий. Пророчества обычно сбываются, когда пророка уже нет в живых.

Смею предположить, что все это подстегивало и без того изобретательную фантазию режиссера.

Верные ходы
«Wonderland-80», как и другая богомоловская постановка в «Табакерке», «Волки и овцы», спектакль неровный, в нем ощутимы пробелы, да и не все актеры убедительны. Но здесь — едва ли не вообще впервые — театр нащупывает верные ходы для сценического воплощения довлатовской прозы.

То, что делалось раньше — а делалось много — в лучшем случае было иллюстративным пересказом отчаянно сопротивлявшегося текста, а в худшем — каким-то школьным литмонтажем.

Проза сопротивлялась перенесению на сцену, так как вся она состоит из наблюдений, оценок, авторского переживания того, что существует вокруг и сдавливает душу, здесь очень важна интонация, лексика, ритм фразы — и оттеснено на периферию действие как таковое, т.е. то, что является главным на театре.

На одной только красоте стиля невозможно построить сюжет.
Богомолову кэрроловские ходы нужны, как скелет, как каркас, на который нанизывается довлатовская проза. Без этого спектакль расползется.

Здесь задумана двойная магия: «Алиса в Стране чудес» становится алгебраической формулой, в которую в качестве конкретных, осязаемых и многими узнаваемыми понятиями подставляется история, рассказанная в «Заповеднике».

Парадокс в том, что чем дальше уходишь от родовых особенностей прозы, тем умнее она воплощается на сцене. В спектакле сохранено авторское «Я», та светлая ирония, которая скрашивает совершенно безнадежную реальность и позволяет выжить — несмотря ни на что.1980-е годы — ирреальная реальность, которая воспроизводит себя вопреки законам логики и здравому смыслу. Она не может существовать. Но вроде бы существует. При необходимом условии.

Если время не движется и если все нормы перевернуты вверх тормашками. Потому-то: Мы — антиподы: мы здесь живем! Кэрролл — ее алгебраическая формула, в которую подставляются конкретные понятия, уловленные Довлатовым. Обитатели заповедника по праву готовы гордо заявить всему остальному миру:
Стоим на пятках твердо мы и на своем. А кто не с нами — те антипяты!

Время движется только в прологе: от вечеринки питерской богемы, на которой alter ego автора Борис такой-то (Дмитрий Куличков) знакомится с Татьяной такой-то (Олеся Ленская), до развода героев.

Тут оно отсчитывается с невероятной скоростью: десять лет прожито за 10 минут сценического времени; за это время успевает родиться и вырасти девочка Маша, она же Алиса, она же Ангел (в этой роли Яна Сексте, талисман богомоловских спектаклей, актриса, играющая все что угодно с нечеловеческой убедительностью — в «Волках и овцах» ей досталась роль собаки Тамерлана, и собака, прошу прощения, затмевала почти всех остальных персонажей).

Точкой отсчета времени в прологе становится мерцающий в полумраке огромный портрет Брежнева: он стареет на глазах. Как портрет Дориана Грэя. (Сценограф Лариса Ломакина.)
А дальше:
Смажь колеса времени…

Возможно, со спектаклем что-то случилось. Он шел ровно на полчаса меньше, чем было сказано в буклете, напечатанном к фестивалю. Чем были вызваны сокращения, неизвестно, только в ткани спектакля появились зияющие прорехи. О равновесии сказочного и бытописательского начала говорить не приходится, спектакль сделал решительный шаг в сторону натурализма.

Но что важно: картины свинцовых мерзостей (и далее по Максиму Горькому) не утомляют. Они, во-первых эстетичны: из сора, на котором стоит заповедник, Богомолов — идя вслед за Довлатовым — рождает своеобразную поэтичность. А во-вторых, убийственно убедительны; Богомолов (р.1975) не обременен сентиментальными воспоминаниями о том времени, и ностальгии в его зарисовках нет ни капли.

Подробности быта
Существуют два мифа о прошлом. А) режим был хуже, но люди — лучше. Б) тогда все-таки существовали какие-то надличностные ценности, какие-то цели. Любые мифы одновременно и правда, и неправда. Кто был лучше, а кто и таков, как сейчас. Страна проваливалась в пропасть, превращалась в сказочную Wonderland потому, что само существование такого общества было чем-то сказочным. И цель утрачивалась именно тогда.

Мы — тоже дети страшных лет России. Безвременье вливало водку в нас.
Актеры буквально купаются в сочных подробностях страшного быта, превращающегося благодаря изящной, скользящей режиссуре в невыносимую легкость бытия.

Персонажи «Заповедника» даны в мгновенных зарисовках, но о них становится известно все существенное.

Замечателен Павел Ильин (который и в «Волках и овцах» в роли мягкого Лыняева был так трогателен!); здесь он играет люто пьющего мужика Михаила Ивановича Сорокина, озадаченного и озабоченного еврейским вопросом: в Борисе таком-то, который вроде бы не должен вызывать сомнений по пятому пункту, он угадывает каким-то шестым чувством скрытого еврея.

Вторая роль Ильина, сыгранная с еще большим блеском, Его Величество гэбист Беляев, тоже пьющий по-черному: в трезвом виде ему было бы слишком стыдно за свою профессию и страшно за державу, о состоянии которой у него нет никаких иллюзий.

Монолог Беляева о по­ложении дел в стране и перс­пективах реставрации ка­пи­тализма заставляет вспомнить «Колыбель для кошки» Курта Воннегута: тайными противниками режима там были все, включая диктатора!

Удивительно сочно играет сразу несколько ролей Андрей Фомин.
Наконец, Роза Хайруллина, тоже исполняющая несколько ролей, в финале появляющаяся в образе Белой Королевы. Спасение, объясняет она герою, в том, чтобы повернуть время вспять. Сначала последствия, потом само деяние. Вот, к примеру, человек уже сидит в тюрьме, а преступление он совершит только через две недели.

- А если не совершит?
- Тем лучше! — резюмирует Белая Королева.
Изменилась ли реальность с тех пор? В чем-то — да. Слинять из «страны чудес» стало проще. А желающих покинуть ее — не меньше. Да и Олимпиада, на этот раз белая, тоже не за горами. Впрочем, все, что мы узнаем из постановки Богомолова, относится и к нам.



Спектакль

«Wonderland-80»
По «Заповеднику» Сергея Довлатова и «Алисе в Стране чудес» Льюиса Кэрролла
Театр п/р Олега Табакова
Режиссер-постановщик:
Константин Богомолов
Художник: Лариса Ломакина
В ролях: Дмитрий Куличков, Олеся Ленская, Яна Сексте, Роза Хайруллина, Анна Чиповская, Павел Ильин, Андрей Фомин и др.
Фестиваль «Золотая Маска
в Эстонии»