Антоша Чехонте для широкой публики

Copy
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
«Воловьи лужки наши!» – отвечает Наталья Степановна (Эпп Ээспяэв) жениху Ломову (Арго Аадли).
«Воловьи лужки наши!» – отвечает Наталья Степановна (Эпп Ээспяэв) жениху Ломову (Арго Аадли). Фото: Сийм Вахур, архив Линнатеатра

Месяца два назад, незадолго до юбилея Эльмо Нюганена, мы с ним говорили о жизни и о театре, и на вопрос, какой будет следующая постановка режиссера, он ответил: спектакль из ранних коротких рассказов и смешных одноактовок Антоши Чехонте.
 

Чуть раньше Нюганен собирался ставить нечто абсолютно иное, глубокие, трагичные и поражающие своим лаконизмом новеллы Бунина, разумеется – из «Темных аллей», но... Предлагаемые обстоятельства были таковы, что потребовался спектакль на большой сцене, легкий и не слишком дорогой.

Возвращение на старое пепелище

Возвращение в просторный зал на таллиннской улице Сальме, откуда Молодежный, а ныне Городской театр под предводительством Эльмо Нюганена ушел 20 лет назад, никак не могло иметь главной целью пополнить кассу (хотя – не будем фарисеями! – это тоже важно). Режиссер и актер, сыгравший Тузенбаха, Лопатина и Платонова, поставивший «Чайку» и «Пианолу», в очередной раз испытывал себя, идя к тому раннему Чехову, из «пустячков» которого выросли великие драмы... А может, это было движение не по прямой и не по вертикали, может быть, в редко инсценировавшихся ранних новеллах-анекдотах и не слезающих с подмостков больше ста лет водевилях «Медведь» и «Предложение» было что-то иное.

Нюганен не идет по собственным следам: если «Невидимые миру слезы» (так назван спектакль) и напоминают давние его постановки, то разве что «Любовь к трем апельсинам», и то – предельной простотой. Здесь Нюганен моделирует старый театр, совсем старый, когда о Станиславском и слышать не слыхивали, когда можно было клеить актерам растрепанные бороды и несусветные парики. Но что будет, если дичок «непосредственного» театра, выросшего то ли из провинциальных антреприз, то ли из дачных забав, привить к дереву драгоценной породы? Получается неоднозначно, неравноценно, не всегда смешно, но чрезвычайно интересно!

Когда о Чехове сказать нечего, а сказать тянет, начинают с невыносимо пошлого высказывания, мол, ранний Чехов не любил людей. (Правда, в чем эта нелюбовь сказывалась, не уточняют.) Но творчество – не гадание на ромашке: любит-не любит, поцелует-плюнет. Чехов видел людей, с юности у него было безошибочное чутье на гротеск, на абсурд, контрабандой пробирающийся в каждый уголок человеческого бытия. Вот почему по-настоящему талантливые постановки классических пьес Чехова часто отмечены печатью абсурда, который не только не разрушает авторскую структуру, но и проясняет ее.

Правила игры

Нюганен установил для утонченно воспитанной труппы Городского театра предельно простые, грубоватые даже, правила игры, и она вошла в эту стилистику. Хотя на премьере чувствовалось, что не сразу и не во всех новеллах. Как ни удивительно (впрочем, чему тут удивляться – все-таки в основе спектакля коротенькие юморески для «тонких» журналов), кое-где недостает театральности. Скажем, «Счастливчику». Человек на станции вышел выпить коньяку и впопыхах, а может, в подпитии, сел не в тот поезд, и теперь едет в Москву, а его жена – в Петербург. Сюжет здесь минимален, счастливому новобрачному (Тынн Ламп) нужно сначала долго рассказывать о своих восторгах, а потом впасть в отчаяние; лаконично прописанные образы остальных пассажиров необходимо одушевить, а материала не хватает. Хотя претензий к актерам нет!

Более того, режиссер ввел в число пассажиров персонажей другой юморески, «Толстый и тонкий» – Петра Петровича (Андрес Рааг), его жену Луизу (Анне Реэманн) и сына Нафанаила (Арго Аадли); делать им здесь, в общем, почти нечего, зато как они выразительны, оказавшись на своих местах, с каким безнадежным упорством тащат на себе тяжелую мебель, – и как меняется персонаж Раага, узнав, в каких заоблачно высоких чинах его бывший гимназический однокашник. «Толстый» (Аллан Ноорметс) эпически монументален, но знáком для «тонкого» это становится, лишь когда выясняется разделяющая их пропасть...

Новелле «Дипломат» на пользу пошло то, что она обросла подробностями. Панихида по покойнице показана очень точно: умершую отпевают старательно, но, как говорится, без души (видать, многим она насолила!), а затем следует невероятно смешная (основанная едва ли не на детской игре: «да и нет не говорите, черного с белым не берите») ситуация. «Деликатный» Арихстарх Иванович (Андрус Ваарик) обязан известить мужа покойной (Маргус Табор), что отныне тот – вдовец; известить тонко, избегая слов-табу: покойница, панихида... Возникает фарсовая путаница: один из собеседников уже догадался, что произошло, а другой изо всех сил мешает ему, уводит от правды, хотя именно с этой правдой и пришел!

Совершенно феерична Кюлли Теэтамм в «Дочери Альбиона»: легендарная британская невозмутимость, корректные, но полные презрения взгляды, которые она бросает на неотесанного Грябова (Март Тооме), элегантность, с которой она насаживает на крючок червяка. Непосредственного помещика, привыкшего жить как его левая нога захочет, такие манеры и в самом деле должны взбесить. Абсолютно фарсовым и убийственно смешным становится финал новеллы, когда Грябов, распоясываясь, но чуя, что делает что-то не то, лезет в воду, прикрыв причинные места дамским зонтиком. Зал, поначалу довольно сдержанный, захлебывается счастливым смехом.

Гвоздь программы – водевили

В «Медведе» (Попова – Пирет Калда, Лука – Маргус Табор, Смирнов – Аллан Ноорметс) и «Предложении» (Чубуков – Индрек Ояри, Ломов – Арго Аадли, Наталья Степановна – Эпп Ээспяэв) актерам дана поразительная свобода, характеры рисуются мгновенными размашистыми штрихами, темпераментам есть где разгуляться.

Упоительно комична безутешная вдовушка Попова в глухом спереди черном газовом платье, которое, когда она оборачивается спиной, оказывается открытым по самое не могу. Пирет Калда постепенно, но неуклонно дает понять, что скорбь по покойному мужу – фальшь, дань общественной пристойности, что дай ей только время – и из скромной красотки вырастет такая веселая вдова, что хоть святых вон выноси. Несчастье громокипящего Смирнова в том, что он прибыл не вовремя: вдовушка в плачевно лирическом настроении, а тут мужчина лезет с какими-то векселями.

Аллан Ноорметс играет действительно медведя. С размаху сел на стул, а тот под ним в щепки! И другой и третий – тоже! А ему хоть бы хны. Но эта-то медвежья богатырская размашистость и начинает безотказно действовать на вдовицу. Дуэт безукоризненно смешной и восхитительный. Как и трио в «Предложении», где есть и необходимый жанру водевильный наигрыш, и очень точные характеры, особенно Наталья Степановна, девушка хозяйственная, из тех, кто своего не отдаст, да и чужого не упустит.

Финальная новелла, давшая название всей постановке, не самая лучшая ни у Чехова, ни в спектакле, но и в ней пробивается абсурд повседневности, из-за которого потом стрелялись жених за минуту до венчания и молодой писатель, когда его наконец-то стали печатать, из-за которого сестры мечтали о Москве вместо того, чтобы туда поехать, а публика в день премьеры «Чайки» в Александринке пошло острила: «Да разве это чайка? Это какая-то дичь!» Беда наша, что всё мы делаем не так, но выручает нас то, что Чехов одним из первых увидел это – и вроде как дал нам понять.

Комментарии
Copy
Наверх