Сильвер Мейкар: Я не хочу, чтобы кого-то посадили

Один из самых ретивых защитников прав человека, вытянувший на суд общественности сомнительные дела с финансированием Партии реформ, предупреждает, что если после так называемого «сильвергейта» все будет продолжаться в том же духе, то неизбежно вырастет еще более циничное поколение.

(Мы беседовали с Сильвером Мейкаром на «ты», поскольку оба окончили в Тарту гимназию им. Мийны Хярма.)

Если бы такую схему финансирования партий, как в Эстонии, разоблачили бы в Бирме, где ты был три недели в конце июня, то интересно, что бы с тобой там сделали?

Я встречался со многими людьми, которые выступали против тоталитарных режимов, и эти люди ставили под удар не только свое благополучие, но и свою жизнь. В 2008 году в Бирме я встречался с одним из политических руководителей каренов (тамошнее национальное меньшинство. — Ред.), так через месяц после нашей встречи его застрелили в своем доме. Моих белорусских знакомых за выступления против режима на долгий срок посадили в тюрьму, уволили с работы и выгнали из университета. Кроме того, за политическую деятельность людей там убивают.

Ты получал угрозы после начала скандала с финансированием реформистов?

Нет, я не думаю, что в Эстонии это возможно.

Какая реакция на твои разоблачения показалась тебе самой неожиданной?

Вообще-то я надеялся, когда публиковал свою статью в Postimees, что реакция партии будет совсем другой. Думал, что скажут, мол, да, есть проблемы, мы должны это обсудить. Но реакцией стало полное отрицание. На позициях полного отрицания руководители Партии реформ и остались. Может, им теперь очень трудно отказаться от выбранной позиции. Личные атаки, безусловно, направленная против меня атака Андруса Ансипа мне не нравится.

Чем же объяснить то, что многие все же тебе не верят?

Времени прошло мало, а многим, для того чтобы дать оценку, требуется время. Да и партии ушли в тотальную защиту — они чувствуют себя загнанными в угол животными, хотя могли бы увидеть выход: признать свои ошибки и пообещать измениться.

Почему ты сам не мог раньше рассказать о том, что видел и делал?

Мне очень жаль, что я в свое время повелся и подыграл, когда Кристен Михал мне позвонил и спросил, не готов ли я пожертвовать по такой схеме, когда Калев Лилло принес деньги.
Я согласился, поскольку видел, что вокруг меня люди, которые уже давно в политике, которые так и делали. Опасность в том, что молодежь, которая только пришла в политику, смотрит на это и думает, что так и положено, что это нормально. Если теперь ничего не изменится, то подрастающее поколение станет еще циничнее.

То, что такая схема неправильна, я понял сразу, но то, что это надо прекратить, мне пришло в голову после дискуссий вокруг «Единой Эстонии» экспериментального театра NO99.

В обществе не должно быть вещей, которые боялись бы представлять перед судом общественности и законом, как бы аморальны и неэтичны они не были. На мое решение написать статью о грязном финансировании партии существенно повлияло решение Госсуда о том, что Эстер Туйксоо и Прийта Тообала нельзя судить только потому, что статья в Криминальном кодексе о злоупотреблении должностным влиянием прописана нечетко.

И тут у меня возникло чувство безнадежности. Значит, нет смысла идти в прокуратуру, а единственной возможностью остается выговориться о том, что терзает душу. И надеяться на то, что под давлением общества партия пойдет на перемены и то, что люди, которые также в курсе этих дел, тоже выскажутся. То, что было начато криминальное производство, стало для меня полной неожиданностью. После того, как я высказался, я почувствовал облегчение.

Как на тебя подействовала тяжелая партийная артиллерия в лице Андруса Ансипа и Юргена Лиги, которая тебя жестоко атаковала?

Вопрос ведь не во мне. Вопрос в возможности сделать политику Эстонии более открытой. Высказывания Ансипа о том, что всех подслушивают, мне было понять действительно трудно.

Но когда Юрген Лиги (я очень его ценю, он был очень хорошим коллегой и очень хорошим министром финансов, во фракции он был одним из самых моих любимых коллег просто потому, что у него были определенные ценности, поскольку он обосновывал свои точки зрения и осмеливался придерживаться иного мнения) публично выступает с заявлением о значительно превышающем мой реальный оклад размере заработной платы и после извиняется, что его неверно информировали, то думаю, что ему в партии обо мне просто наврали, да и о многих других вещах тоже.

Может быть, сейчас было бы хорошо проверить факты и тех, кто распространял в партии россказни и поставить под сомнение и прочие заявления тех, кто их распространял.

Ты веришь, что Ансип действительно ничего не знал об этих схемах?

Я считаю это возможным (что он не знал), поскольку у премьер-министра так много рабочих обязанностей, что в финансовых делах партии ему действительно приходится доверять другим людям.
Ну слушай! Все журналисты давно знали, что подобные суммы двигаются подозрительным образом. Еще в 2003 году я писал о том, как молодой центрист Лаури Лаази пожертвовал партии 75 000 крон. А теперь ты хочешь сказать, что Ансип, который должен быть самым информированным человеком в Эстонии, ничего об этом деле не знает!

Он мог не знать отдельных деталей, но, по моему мнению, в случае подобных публичных сомнений ему непременно следовало бы спросить. Проведу параллель. Если мы видим на улице трех типов, которые избивают девушку, то какие у нас есть возможности? Мы можем вмешаться — что было бы правильно, но это значит, что нас тоже могут побить. Мы можем отвернуться и сказать, что мы не видели и убедить себя в том, что всего этого не было. Третья возможность — нас действительно здесь нет и мы ничего не знаем. Значит, время и СМИ, а также общество и правоохранительные органы должны сказать, где находился Ансип в тот момент, когда происходили такие вещи.

Довелось ли тебе после разразившегося скандала приватно как мужчине с мужчиной поговорить с Ансипом и Михалем?

К сожалению, нет. Когда Ансип вернулся (из зарубежной командировки), он публично заявил, что желает встретиться со мной и с Кристеном Михалом. Но он со мной не связался. Я бы с удовольствием дал ему разъяснения. Если бы наша встреча состоялась, возможно, ситуация была бы совершенно другой.

Сейчас отказаться от избранной тактики полного отрицания и поношения вестника крайне трудно.

Как у тебя вообще появился интерес к политике, да еще в таком молодом возрасте?

Интерес к политике возник у меня в конце обучения в средней школе. Партия умеренных и Союз Отечества проводили мероприятия и семинары, на которых было очень интересно. Я искал на этих мероприятиях для себя занятие и нашел, что мне ближе либеральное мировоззрение.

Двое моих друзей, Койт и Мерле, являлись членами Партии реформ, и в 1997 году они пригласили меня в Тарту помочь в создании молодежной организации Партии реформ. Решение баллотироваться в Рийгикогу в 2003 году возникло в ходе одной интересной дискуссии.

В Хаапсалу участники молодежного мероприятия, желавшие баллотироваться в Рийгикогу, рассказывали, как они проводят кампанию. Их идея была в том, чтобы вывесить плакат; избиратель посмотрит, что плакат красивый и проголосует за людей. Я сказал, что это не сработает.

В Тартуском у6иверситете я писал по экономике дипломную работу о стратегическом планировании кампании, ее идея была в том, что если ты неизвестный кандидат, то тебе необходимо общаться с людьми. Так я будучи совершенно неизвестным набрал 531 голос и в качестве замещающего члена попал в Рийгикогу.

Почему тебе стали особенно близки темы гражданских прав и прав человека?

Это была случайность. В 2004 году у меня была возможность отправиться на Украину в Донецк наблюдать за выборами. Должен признаться, что я особо ничего не знал об Украине и о тамошних проблемах. Я воспринимал эту поездку как интересный выезд в район выборов. Бесспорно я не являлся хорошим наблюдателем за выборами. После первого тура выборов я начал дома больше читать об Украине и, наблюдая под Киевом за ходом второго тура, я почувствовал, что тема прав человека и гражданских свобод исключительно интересна.

Когда миссия наблюдателя завершилась, и члены Рийгикогу уселись в машину, чтобы отправиться в аэропорт, я открыл дверь автомобиля, взял свой чемодан и сказал, что остаюсь. Причина была в том, что вечером я побывал на центральной площади Киева, где стояли десятки палаток. Я поговорил с молодыми людьми, которые объяснили мне, почему им важны эти выборы. Они говорили, что если ничего не изменится, то у них не останется причин жить на Украине.

Я спросил, что я могу сделать, чтобы им помочь. Они сказали, что у них мало палаток и они боятся, что их будут бить резиновыми дубинками по головам и разгонять, но если с ними будет какой-нибудь зарубежный наблюдатель или журналист, они не решатся действовать столь жестоко.

В принципе они пригласили меня в палаточный городок. Мы всю ночь проговорили в палатке. Было очень холодно, на мне был костюм. Этот вечер и стал переломным моментом. Я на полтора месяца остался на Украине. Поначалу жил в палаточном городке. Потом помогал организовывать кое-какие мероприятия, например, автомобильный пробег через Восточную и Южную Украину. В Луганске наши автомобили атаковали, нам прокололи шины, в Одессе у нас тоже были проблемы.

В 2006 году я побывал в Белоруссии. Там режим взял под стражу многих молодых людей, которые могли бы поднять волну «оранжевой революции», но они не сумели захватить расположившихся на одной кухне четырех белорусов и двух эстонцев, меня и Кристера Париса (московского корреспондента ERR). Мы сами нашли себе ночлег, идти в отель не захотели. В ту ночь мы решили, что попробуем «обустроить Украину», посмотрим, удастся ли.

Так что, ты ездил в Белоруссию делать революцию?!

Нет, это была их революция. Белорусы были готовы, но режим проявил крайнюю жестокость. Опыт Белоруссии показал, как бы жесток ни был режим, всегда найдутся люди, которые не побоятся выступить и опровергнуть утверждения властей. Лукашенко утверждал, что его все любят. Но те десять палаток, которые мы установили, сумели опровергнуть этот его тезис.

Разумеется, один палаточный лагерь не мог ничего изменить, но это привело к определенной открытости, пока Лукашенко не решил, что с него хватит открытости. Такого жестокого обращения с людьми, какое было 9 декабря 2010 года, я никогда не видел. Когда разгоняли акции в России, то никто не преследовал митингующих— главное, чтобы они ушли.

А в Минске окружили площадь, а когда люди побежали, то их гнали назад, сбивали с ног. Хотели всех захватить.

Ты надеешься, что в результате «силвергейта» тебе удастся что-то изменить?

Не стоит думать, что это может изменить все. Изменения происходят постоянно. Я совершенно искренне верю, что уголовное производство так просто не закончится. Я не хочу, чтобы кого-то сажали в тюрьму — не это было моей целью.

Моя цель в том, чтобы такие схемы финансирования партий прекратили свое существование, а те люди, которые обманывали, были привлечены к политической ответственности. Может быть, после этого пройдет еще несколько лет и опять кто-нибудь сделает нечто подобное, и вполне возможно, что хоть немного на него повлияет именно моя статья, чтобы он сделал этот шаг.

Так что, шансы Кристена Михала стать премьером теперь равны нулю?

Я бы порекомендовал Кристену Михалу, пока не поздно, признать ошибки и сделать соответствующие выводы.

Я верю, что такие люди, как Михал, кто знал и участвовал, расскажут, как это делалось, и сумеют раскаяться, тогда, я думаю, что и Кристен Михал вполне мог бы стать кандидатом в премьер-министры. Но если он будет продолжать все отрицать и скрывать, то он действительно может попасть в сложную ситуацию.

Какие у тебя планы на будущее?

Кроме работы в Институте прав человека, я хочу продолжить учебу в Таллиннском университете, так как я еще не закончил магистратуру по политологии, надо досдать некоторые предметы и написать заключительную работу. Кроме того, я хотел бы отправиться учиться за границу, чтобы приобрести опыт, который мне может пригодиться в Эстонии. Так что у меня все хорошо!

A политика?

В политике я буду участвовать через общественную дискуссию. Так что выставлять свою кандидатуру на местных выборах 2013 года я уж точно не намерен. Я член Партии реформ, и моя цель добиться изменения трех вещей: чтобы финансирование партии стало более прозрачным, чтобы партия привлекала людей к своей деятельности по существу и прекратила политику дорожного катка, и стала значительно лучше, человечнее, а не свысока, относиться к населению Эстонии.

А выборы в Рийгикогу?

Я об этом пока не думал, так что не знаю. Для того, чтобы участвовать в политике, мне не надо быть членом Рийгикогу.

Но что будет, если возникнет парадоксальная ситуация, что во внесении грязных денег обвинят только тебя, поскольку ты единственный, кто в этом сознался, а все остальные скрыли?

Нет, я не боюсь этого. Даже если не будет крупных перемен, пусть даже случится то, о чем ты сказал, оглядываясь назад, я доволен, что принял правильное решение.

Сильвер Мейкар: Я не хочу, чтобы кого-то посадили

Ключевые слова