«Познание жизни есть познание прошлого, но живем мы будущим»

Рейн Вейдеманн Фото: Pm

Профессор Таллиннского университета Рейн Вейдеманн дал студентам Екатерининского колледжа задание написать эссе об их первом знакомстве с эс­тонской культурой и выяснил, что русскоязычная молодежь становится богаче от соприкосновения с культурой эстонского народа.

Именно эту мысль Кьеркегора взяла за основу своего эссе первокурсница Екатерининского колледжа Таллиннского университета Инга. Целый семестр я читал на русском языке вводный курс по эстонской культуре, а для получения допуска к экзамену попросил студентов написать эссе на тему своего первого соприкосновения с эстонской культурой.

Я просто хотел узнать, каков был первый опыт знакомства с эстонской культурой у молодежи, родившейся в 1990-е годы и так жаждущей получить высшее образование (а это стремление, несомненно, должно быть, раз они пришли постигать социальные и гуманитарные науки за такую высокую плату).

С самого начала я постарался наладить между нами доверительные отношения, и одним из жестов к установлению такого диа­лога стали мои лекции на родном для них языке.

«У меня нет намерений сделать из вас эстонцев, — сообщил я им на первой же лекции, — а вы будете помогать мне в русском языке, если понадобится». Руководство колледжа позаботилось о корректном переводе моих конспектов лекций на русский язык, и моей задачей было давать расширенный комментарий к ним.

Убежден, что доверительный диалог был единственно возможным вариантом и ему нет альтернативы. И все-таки не могу не вспомнить ту некрасивую охоту на ведьм годичной давности, когда в различных учреждениях и прессе ополчились на Таллиннский университет за то, что он решил предоставить местной русскоязычной молодежи возможность хотя бы частично получать качественное высшее образование на родном языке.

Цель университета была ясной: способствовать формированию русско- или двуязычной высокообразованной элиты в Эстонии и воспрепятствовать оттоку способной русской молодежи, а также представителей других нацменьшинств в Россию или западные вузы.

Такой подход был истолкован чуть ли не как предательство эстонского языка, однако все это звучало очень уж лицемерно: ведь в это же самое время преподавателей побуждают писать научные статьи и проводить часть учебной работы на английском языке.

Да, это вопрос доверия и диалога. Инга пишет в своем эссе, что ее поколение понятия не имеет о когда-то существовавшей независимой Эстонии. Тем более не могли они этого узнать от родителей, которые приехали в Эстонию искать работу или по направлению, не ведая о том, что попали в государство, которое, тайным пактом Молотова-Риббентропа и решениями Ялтинской конференции было подарено сталинскому СССР.

Изменившаяся историческая ситуация была для них столь же трагической, что и для эстонцев 70 лет назад, когда в один день они оказались под чужой властью.
Кроме того, в результате рес­титуции начала 1990-х годов и стремительного расслоения общества стало усугубляться отторжение русскоязычной общины.

Эстонские политики надеялись, что Запад поможет решить т.н. русский вопрос в Эстонии, однако, пишет Инга: «Запад не может понять, почему здесь такое происходит, почему эстонцы должны доказывать свой статус в собственном государстве, при этом русские тоже считают это государство своим, потому что они срослись, прикипели к нему». Люди не виноваты в том, что происходило в стране в годы оккупации — в этом виновата политика.

Размышления Инги лишь одни из многих, в которых делается вывод, что интеграция не может быть политическим принуждением, равно как нельзя заставить эстонских русских воспринимать трагедии прошлого так же, как переживают их эстонцы.

«Поэтому меня радуют слова президента Ильвеса, что хватит оглядываться назад, нужно смот­реть в будущее и строить отношения, основанные на взаимопонимании», — резюмирует Инга.
И все же русскоязычная молодежь старается уходить от выражения своей политической позиции. Наверняка внутренний голос говорит им, что в любом случае в политической жизни Эстонии они остаются где-то внизу, но они видят и чувствуют, как ими манипулируют или просто маргинализируют.

Эссе наглядно демонстрируют, что молодежь теперь не оболванить стереотипами вроде того, что «кто не с нами — тот против нас», которые, увы, до сих пор характерны для эстонской политической культуры (бескультурья). И здесь все больше в игру вступает семиотическая сфера Эстонии (а через нее и европейская) — пейзажи, тексты, традиции, ритуалы, которые изо дня в день видит русскоязычная молодежь.

Русскоязычный молодой человек, живущий в Эстонии, который восхищался пейзажами нашей страны; общался с крестьянами, впитавшими церковные и хуторские традиции; который считает своими кафе в Старом городе; который открыл для себя все богатство эстонской национальной одежды, ходил на Певческие праздники, справлял в кругу семьи «эстонское» Рождество, сидел у костра Ивановой ночи, отмечал День матери или День отца — этот молодой человек уже на пути к эстонскому языку.

Он признает необходимость владения эстонским языком. Однажды к нему приходит понимание того, что владение эстонским языком не означает отказа от своего родного языка и отречения от традиций русской культуры. Многие авторы эссе признаются, что знакомство с эстонской культурой обогащает их — ведь она существовала уже давно, до их появления здесь.

Сочинения студентов Екатерининского колледжа подтверждают выводы моих коллег-социологов: проблемы с изучением эстонского языка, непопулярность эстонского гражданства, углубляющееся обособление русскоязычного сообщества происходят прежде всего потому, что государственная власть мешает в одну кучу политику Эстонии и России и политику в отношении русских в Эстонии.

Эстонским русским нужно дать возможность сродниться с Эстонией, а это значит, что и эстонцы должны учитывать исторически сложившееся своеобразие положения — жить на одной земле и в одном государстве с большим иноязычным сообществом.

Парадоксально, но ключ к возможности приспособиться заключается не в демонстрации силы, а в эстонской культуре, в незыблемости нашей идентичности и в нашей уверенности в сохранении нации.

Чем богаче наша культура, тем притягательней мы для людей, живущих рядом с нами, но говорящих на другом языке и имеющих иные культурные традиции. Судьбой нам назначено быть приграничным государством и в наших руках возможность в будущем сделать это своим козырем.

Отрывки из эссе студентов Екатерининского колледжа на тему «Мои впечатления от первого знакомства с эстонской культурой»

Ольга:

Довольно рано я поняла, что культура — это не только знания, умения, обычаи и традиции, но и морально-нравственные ценности.

Одним из острейших переживаний в моей сознательной жизни стали апрельские события 2007 года. Памятник освободителям Таллинна от немецко-фашистских оккупантов перенесли на Военное кладбище. /.../

Я считаю, что этот памятник тоже был частью истории Эстонии, частью эстонской культуры, каким бы он ни был — хорошим или плохим. Не хочу занимать ничью сторону — ни эстонцев, ни русских, поскольку убеждена, что нельзя жить прошлым.

Думаю, что это событие отозвалось в сердцах многих людей. От всей души желаю, чтобы подобных столкновений больше никогда не было, потому что мы живем на одной земле, мы — единый народ!

Ксения:

Свои первые впечатления об эстонской культуре я получила в детстве, когда еще и понятия не имела о том, что такое культура, тем более, что такое национальное своеобразие.

Хорошо помню, как мы пошли на Певческий праздник — мне тогда было три с половиной года — и я увидела там девочек в полосатых юбках и блузках с пышными рукавами. Мне тоже захотелось такую же, но мама объяснила, что это национальная одежда. Помню, как я им тогда позавидовала. /.../

Я видела выступление ансамбля танца Kuljus. Вот где разнообразие национальных костюмов! Причем не стилизованных, а настоящих — каждый был в одежде той местности, где он родился. /.../

И я понимаю, что национальный костюм связан с любовью к своей малой родине. Это знак локального идентитета. Но для надевшего такую одежду это может быть и выражением любви к месту, которое может быть ему дорого. Мне очень нравятся Таллинн, Нарва, Вильянди, Выру, Хаапсалу, однако пока еще нет такого уголка, о котором я могла бы сказать: «Здесь моя душа отдыхает».

Но если однажды я найду такое мес­то, я обязательно пойду в ателье на улице Пикк и, хотя я не эстонка, закажу себе эстонский национальный костюм, который носят в местах, тронувших мое сердце.

Федор:

Главное, в чем мне видится значение культуры — это общение между людьми, не зависящее ни от каких обстоятельств. Приведу в пример свою историю. Это было в 2007 году, когда я поступил в Таллиннский университет. У меня уже было несколько знакомых-эстонцев, но общались мы поверхностно.

В начале учебного года в университете я познакомился с сокурсниками. Среди них был и Матис. Обратившись ко мне по-английски, он попросил у меня прикурить. Я, естественно, дал, а потом поинтересовался, откуда он.

«Ты из Швеции?» — спросил я. Он посмотрел на меня странным взглядом и ответил, что из Эстонии. Я засмеялся и заговорил с ним по-эстонски. Так и началась наша дружба.

Интересно, что я говорю с ним по-эстонски, а он со мной — по-русски, а если мы друг друга не понимаем, тогда переходим на английский. /.../

После долгих дискуссий мы пришли к выводу, что не важно, какая культура у тебя в крови, главное — найти способ общения и стремиться к взаимопониманию.

Ольга С.:

Мне повезло — моим первым учителем эстонского языка была носительница эстонской культуры. /.../ На ее уроках мы читали эстонские сказки, учили стихи, пытались общаться по-эстонски. До сих пор помню «Накситраллей» Эно Рауда.

Позже мы приступили к изучению эстонской поэзии. И, конечно, первой была Лидия Койдула. Моим любимым стихотворением было «Мeil aiaäärne tänavas». /.../ Мне нравилось слушать рассказы Пирет об эстонских обычаях, традициях и знаменательных датах, потому что они отличались от того, что было в нашей семье, — например, Мардипяэв и Кадрипяэв.

Таким образом, с эстонской культурой и языком я впервые соприкоснулась в школе, узнавала все по учебникам и из рассказов учителя. Но мне очень хотелось владеть «живым» эстонским языком, для того чтобы непосредственно приобщиться к эстонской культуре.

Все говорили, что языковой барьер преодолим, но я все равно боялась. Эти страхи усугубили и различные политические моменты в отношениях между Эстонией и Россией, а также СМИ. Мне казалось, что эстонцы и русские живут будто на разных планетах — у каждого народа своя история. Так продолжалось до 10-го класса.

Когда мне исполнилось 16 лет, я познакомилась с Андресом. Его отец — эстонец, а мама — русская. Андрес — двуязычный. Между собой мы общались на русском, но в семье и с родственниками Андреса говорили исключительно по-эстонски. Так у меня появилась возможность познакомиться с эстонской культурой «изнутри». /.../

Разумеется, это мои детские впечатления. /.../ Но уже тогда я поняла, что культура — это источник богатства народа. Мне выпало счастье родиться в Эстонии, где я соприкасаюсь с двумя культурами — эстонской и русской. Это значит, что я в два раза богаче.