Французский историк: Эстонцы осознают себя нацией посредством языка

Жан-Пьер Минадье. Фото: .

Проблемы во взаимоотношениях эстонцев и живущих в Эстонии русских можно разрешить, только поняв специфику процесса формирования эстонского народа и его национального самосознания.

Такова точка зрения французского историка Жана-Пьера Минадье, выступившего на минувшей неделе с открытой лекции в конференц-зале Министерства иностранных дел ЭР, пишет газета

«Столица»

.

Синхронный перевод лекции на эстонский язык опубликован

на сайте МИД Эстонии

в формате mp3.

Нации не было. Никакой. Лишь люди, живущие в сельской местности и по бедняцким окраинам городов, отличающиеся от зажиточного класса, прежде всего, языком и социальным положением. «Эстонцами» - то есть жителями Эстляндии - называли себя, порой, местные немцы, желающие подчеркнуть свое отличие от пруссаков, саксонцев или баварцев. Предки же нынешних эстонцев, сумевшие в значительной степени подняться по социальной лестнице, напротив, изо всех сил стремились выдать себя за немцев...

Такими словами профессор Минадье описывает положение дел на территории современной ЭР всего каких-то два века тому назад. «Говорить о нации можно лишь в том случае, если народ осознал себя таковой, - отмечает французский историк. - У эстонцев процесс этого «самоосознания» происходил за очень короткий исторический период. Эпоха национального пробуждения укладывается в несколько десятилетий XIX века. По сравнению с народами т.н. «Старой Европы» эти сроки - фактически рекордные».

Безусловно, осознание себя эстонцами в качестве отдельной нации - явление в Европе не уникальное. Параллельно с ними подобный процесс прошли, например, финны, латыши, словаки, хорваты. «Национальные пробуждения» полуторавековой давности - «побочные дети» философии национального романтизма, зародившегося на рубеже XVIII-XIX столетий в раздробленной на сотню феодальных княжеств Германии. «Немецкий продукт» внезапно оказался востребованным от Средиземного моря до Балтийского. «Своим» его признал десяток народов, живущих, как правило, не в своих национальных государствах, а под властью иностранных империй.

Языковая гордость

«Национальное самосознание эстонцев сложилось в «догосударственную» эпоху, - подчеркивает Минадье. - Осознание себя нацией шло не посредством политики, а посредством культуры и языка. В этом - одно из различий самосознания эстонцев и «старых европейцев». Национальная самоидентификация французов, например, базируется на основе государственности. И это не случайно - королевство Франция возникло за несколько веков до того, как французы стали осознавать себя нацией. Потому главное для француза - проживание на территории государства, наличие французского паспорта, а не языковой принцип».

У эстонцев - наоборот: человек, говорящий по-эстонски воспринимается «своим», «эстонцем», вне зависимости от его этнического происхождения или же от гражданства. И даже - от места жительства. «Французам это понять очень сложно: говорящий по-французски швейцарец или бельгиец, а уж тем более - житель франкоговорящей части Канады считаться французом не может, - признает Минадье. - Наоборот, живущий во Франции баск или бретонец, не владеющий французскими литературным языком, вне зависимости от его собственного желания будет восприниматься окружающими именно как француз».

Провозглашенная философами-романтиками верность старине наложила свой отпечаток на отношение эстонцев к родному языку, а через него - на всю модель национального самосознания. «Финно-угорские языки относятся к числу наиболее архаичных, - напоминает Минадье. - В глазах эстонца это придает дополнительную ценность и создает повод для гордости: «мы сумели сохранить нечто очень древнее, вопреки всем трудностям». Между тем, сохранению эстонского языка на протяжении семи веков иноземного владычества способствовали два фактора: отсутствие в средневековой Ливонии немецкого крестьянства (иноземцы жили в городах, не смешиваясь с местным населением) и отсутствие у властей Ливонии целенаправленной языковой политики - таким вещам в Средние века вообще не уделяли особого внимания.

Верность анахронизмам

Как полагает профессор Минадье, один из серьезнейших ударов по национальному самосознанию эстонцев был нанесен в ХХ веке советской властью. Когда Эстония оказалась поглощена СССР, от декларируемого «пролетарского интернационализма» двадцатых годов не осталось и следа. На словах признавая равенство всех культур и языков, власти Советского союза в послевоенный период применяли на деле модель «старшего брата - русского народа» и «младших братьев», роль которых отводилась остальным народам СССР.

«Это не значит, что советская власть целенаправленно стремилась русифицировать Прибалтику или превратить Эстонию в «маленькую Россию», - подчеркивает Минадье - Эстонский язык и эстонское образование никогда не были в СССР под запретом, и политика Москвы в отношении Таллинна была куда как менее брутальной, чем политика Парижа в отношении Туниса или Алжира. Но официально декларируемое двуязычие в реальной жизни стало означать ситуацию, когда без знания эстонского в Эстонии можно было прожить, а без знания русского - все более и более проблематично. Приток населения, не знающего, и не особо стремящегося осваивать эстонский язык виделся эстонцам покушением на основу национальной культуры, чуть ли не «культурный геноцид».

Как решить проблемы

Нынешние противоречия между эстонцами и местными русскими, по мнению Минадье, во многом обусловлены именно столкновением двух национальных идей - «культурной» и «государственной». Для того, чтобы понять друг друга, их носителям придется признать, что обе они имеют право на существование. Хотя и являются в современном, пост-модернистском обществе, все большим и большим анахронизмом.

«Точки соприкосновения между двумя общинами постепенно возникают, - признает Минадье. - Это неплохо заметно, например, в спорте, где русские по происхождению спортсмены выступают под флагом Эстонии, причем как эстонские, так и русские зрители болеют за них как «за своих», - сказал ученый.

«Можно сказать, что языковая основа национального самосознания начинает сменяться у эстонцев территориальной, - констатирует французский исследователь. - Но процесс этот только в самом начале. Эстонцы и русские еще долго не смогут относиться друг к другу так же, как относятся друг к другу жители Парижа и Лиона».