Борис Эйфман: Все мои балеты — как дети

Copy
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Для балетмейстера Бориса Эйфмана (сидит в кресле) танцовщики — не просто исполнители его воли, а творческие партнеры.
Для балетмейстера Бориса Эйфмана (сидит в кресле) танцовщики — не просто исполнители его воли, а творческие партнеры. Фото: ИТАР-ТАСС/SCANPIX

Один из ведущих хореографов мира Борис Эйфман находится в непрерывном движении и постоянном творческом поиске. Балетмейстер рассказал Postimees о постановке, которую покажет в Таллинне, и о том, что думает об искусстве балета в целом.



Борис, вы известны вольным отношением к персонажам и сюжетам в своих спектаклях. Что вы себе позволили в постановке «Дон Жуан и Мольер», которую покажете 13 декабря в Таллинне? Чем привлекательны для вас были автор и его знаменитое творение?


Если под «вольным отношением к персонажам» вы подразумеваете «произвольное отношение», то это не так. Я всегда с уважением подхожу к литературному первоисточнику. Это не ложно понятый пиетет, а внимание к идеям, философии автора, попытка глубинного анализа этих идей.



Я убежден, что классику сегодня нельзя иллюстрировать. Нужно выводить на сцену современное ее прочтение, пусть даже парадоксальное на первый взгляд. Ведь и Мольер, когда писал своего «Дон Жуана», сумел по-новому представить современникам известный сюжет.



Наверное, у каждого художника есть собственное представление о Дон Жуане, поэтому мы продолжаем ставить спектакли, писать книги и снимать фильмы о нем. А зрители и читатели находят в этих произведениях что-то, созвучное собственным размышлениям о таких понятиях, как любовь, страсть, грехопадение и духовная чистота.



По всей видимости, главное событие для Вас в нынешнем году — это строительство Дворца танца в Петербурге. Какие надежды Вы питаете, какие планы вынашиваете в связи с этим?


Мы начинаем в этом году два очень важных дела. Уже утвержден проект строительства Дворца танца и принято решение об организации Академии танца, для которой тоже будет построено новое здание. Несмотря на кризис, власти Петербурга выделяют средства на воплощение нашей инициативы, ведь Академия — это еще и социальный проект.



Мы хотим со всей России отобрать талантливых детей из детских домов, из необеспеченных семей и дать им возможность на попечении государства получить профессию, состояться в жизни, а затем что-то сделать для своей страны. Очень надеюсь, что в 2011 году мы откроем Академию, которая станет не только новой школой балета, но и поможет найти новые решения в деле помощи общества своим маленьким гражданам.



Что касается Дворца танца, на этой площадке мы будем развивать три основных направления. Классическим танцем будут заниматься люди, которые посвятили свою жизнь «прекрасной старине», реставрации спектак­лей.



Экспериментальная труппа должна стать лабораторией молодых хореографов, куда мы будем приглашать одаренных балетмейстеров из городов России и из других стран. И третье направление — это наш театр, который будет продолжать свои поиски в области психологического балета.



Часто ли вам удается бывать в Петербурге?


Я люблю Петербург и стараюсь как можно больше времени проводить дома. Но, конечно, ездить приходится много. Знакомить зрителей других стран с нашим искусством — это также очень почетная и важная миссия.



Вас называют создателем новой актерской школы. Как вы сами для себя ее характеризуете?


Мне довелось работать с очень одаренными, выдающимися артистами. И сегодня в моем театре заняты замечательные танцовщики, отлично подготовленные технически, умные, артистичные. Но создание какой-то революционной школы никогда не было для меня целью. Я, как зодчий, строю свой художественный мир вместе с актерами, и требую от них прежде всего понимания своих творческих задач.



Что вы можете сказать о нынешнем положении прославленной русской балетной школы? Удерживает ли она свои позиции? Какова ваша доля участия в том, чтобы она жила и развивалась?


Кризис современной хореографии ощущается не только в России, но и во всем мире. Меня часто приглашают в жюри международных конкурсов, и я вынужден констатировать падение творческого и профессионального потенциала у молодых хореографов.



Надеюсь, что наши проекты — и Дворец танца, и Академия, — станут своего рода инкубаторами для появления новой генерации балетмейстеров. Мое поколение не знало таких идеальных условий, которые я хочу создать. И я очень надеюсь, что эти усилия увенчаются успехом.



Классическая хореография, например Петипа, постоянно получает новую жизнь — другие поколения хореографов так или иначе не дают ей пропасть. Появились ли у вас последователи, берущие за основу вашу хореографию? Если да, то как вы к этому относитесь? Если нет, то хотели бы вы такого «продолжения» вашему творчеству?


У меня нет учеников, по крайней мере, пока. Возможно, эта ситуация сродни той, когда дети не хотят продолжать дело своих родителей. Но у нашего театра есть последователи среди молодых хореографов и в России, и за рубежом. Даже радикальные модернисты сегодня заимствуют наш опыт, стремятся к театрализации современного балета.



Какие спектакли никогда не выйдут из репертуара вашего театра? От чего, по вашему мнению, в первую очередь зависит жизнеспособность балета?


Все мои балеты — это мои создания, как дети. Каждому я отдал много сил и труда. Но я не могу не понимать, что время по-разному взаимодействует с произведениями искусства. Какие-то из них очень быстро устаревают, какие-то становятся понятны зрителю только через несколько лет после создания. Это мистический процесс, и здесь нельзя делать предсказания.



Так, балет «Дон Кихот, или Фантазии безумца», поставленный в начале 90-х, сегодня начал жить новой жизнью. Мы сделали новую редакцию этого спектакля — фактически, новое произведение. Думаю, это произошло потому, что тогда, пятнадцать лет назад, тема Дон Кихота не была исчерпана так глубоко, как она того заслуживает.



А сегодня я совсем по-другому вижу этот образ, и мне было очень интересно вновь вернуться к нему. С другой стороны, есть темы и образы, за которые я уже вряд ли стану браться во второй раз.



Как вы воспринимаете своих танцоров — как тела или, например, как кис­ти, краски, ноты?

Танцовщики должны обладать уникальным даром — способностью выразить эмоции через движение. Для меня они не просто исполнители воли хореографа, а творческие партнеры, без которых я не смог бы воплотить свои идеи на сцене.



Что вы можете рассказать о сегодняшних солистах вашей труппы? Где вы их нашли? Чем они отличаются от остальных танцоров балета?


Мы постоянно ведем отбор артистов во всех уголках мира. Важны не только параметры, хотя рост наших девочек в среднем 173-175 сантиметров, а юношей — под метр девяносто. Важно, чтобы эта высота не казалась громоздкой.



Они настолько стройны, пропорциональны, настолько владеют своим телом, что их удлиненные линии не просто производят впечатление, они завораживают. Но все же главное для меня — не их физические данные, а умение глубоко и точно вжиться в роль, перенести на сцену эмоциональный образ героя и заставить зрителей сопереживать его счастью или драме.



Борис Эйфман


·    Родился 22 июля 1946 года в городе Рубцовск Алтайского края.


·    Хореограф, балетмейстер, с 1977 года создатель и художественный руководитель Санкт-Петербургского государственного академического Театра балета Бориса Эйфмана.


·    Лауреат Государственной премии РФ, пятикратный лауреат театральной премии «Золотой Софит», двукратный обладатель премий «Золотая Маска», премии «Триумф», балетной премии «Benois De La Danse» в номинации «Лучший хореограф 2005 года».


·    Создал более 40 балетных постановок.

Комментарии
Copy
Наверх