/nginx/o/2010/01/21/300113t1ha6a9.jpg)
Когда на прошлой неделе стало известно, что глава фонда «Таллинн — культурная столица Европы 2011» Микко Фритце получает 82 000 крон в месяц, он, в отличие от многих других, не стал прятаться от журналистов, а нашел в своем плотном графике полтора часа, чтобы ответить на вопросы в связи с большой шумихой в прессе по поводу его зарплаты, пишет Прийт Пуллеритс.
Может, он должен быть даже благодарен за разразившуюся полемику? Не зря же говорят: any publicity is good publicity (всякая реклама на пользу делу).
Микко Фритце почти семь лет руководил Институтом Гете в Таллинне, потом занимал такой же пост в Уругвае, пока не вернулся в позапрошлом году в Таллинн, чтобы возглавить проект культурной столицы.
Вряд ли после шумной полемики найдется хоть один уважающий себя человек, который бы не осознал, что на будущий год в Таллинне должно произойти что-то грандиозное. Причем — под руководством Микко Фритце!
Езжу. Приезжаю из Кадриорга, а когда у меня днем много встреч за пределами Старого города, то и туда добираюсь на велосипеде.
Вообще-то зима — не препятствие для езды на велосипеде. На нем есть крылья, так что одежда на нем не пачкается. Я даже в костюме ездил. А вот кражи — это действительно проблема. У меня один велосипед украли. Теперь я складываю мой небольшой велосипед и беру с собой.
Свою будущую супругу я встретил в Европе, и мы прожили в Эстонии почти семь лет, так что климат ничего не решал. Нам обоим нравится местный климат. Я ничего не имел против того, что в Уругвае все время светит солнце, но где вы найдете такую зиму, как в Эстонии?
Когда на повестку дня вышла тема культурной столицы, пошли разговоры о том, что было бы здорово, если бы это стало мероприятием, которое связало бы все общество и которым бы руководил человек, знакомый с ситуацией и, насколько это возможно, независимый.
Несколько деятелей культуры заявили: это — Микко; он работал здесь в Институте Гете, а сейчас уехал в Уругвай. Мне позвонили и спросили, согласен ли я принять участие в конкурсе. Я подумал, выставил свою кандидатуру, совет фонда во главе с председателем (Эдгаром Сависааром. — Ред.) выбрал меня и провел со мной последнее интервью — из-за него мне пришлось специально лететь в Таллинн.
Таллиннские власти. Не хочу, чтобы это звучало оправданием, но я летел обычным классом, да еще на выходные, так что все это было очень дешево. Останавливался я у друзей, а не в гостинице.
Леса. Там я открыл для себя, что еще никогда не жил в стране, где нет приличного леса. Я также понял, что семь лет в Эстонии были для меня захватывающе интересными.
Тогда в Эстонии многое надо было делать — строить дома, аэропорт, создавать законы.
И Эстония справилась! Это невероятно. В Эстонии важным элементом является динамика. В Уругвае, где лучшие времена были лет 60 назад, такого нет. Страна еще живет тем, что в 1950 году стала чемпионом мира по футболу. Эстония же гибкая и быстрая.
В Уругвае я не каждый день думал об Эстонии, но мы поддерживали эстонский язык наших родившихся в Эстонии детей.
Я сам вырос в двуязычной среде. Пока мы жили в Эстонии, дети освоили эстонский язык, т.к. ходили в эстонский детсад. Они успели стать частью местного общества, так как говорили не только по-немецки и по-испански. Часть их идентичности, безусловно, эстонская, и мне было бы жаль, если бы они ее потеряли. И не имеет значения, что тогда у нас не было в планах вернуться в Эстонию, хотя у нас здесь дача, и мы приезжаем сюда отдыхать.
По моей теории, если ты говоришь на нескольких языках, твой мозг находится в гораздо лучшей форме. Даже моя супруга совершенствовала в Уругвае свой эстонский язык. Когда знаешь несколько языков, легче осваивать новые языки.
Так же, как эстонским, я владею, наверное, пятью языками и могу объясниться еще на пяти. Так что если меня жизнь забросит, скажем, в Хорватию, я смогу больше, чем только купить молоко. То же самое я могу сказать об итальянском, португальском, шведском и французском языках. Хорошо говорю на немецком, финском, эстонском, английском и испанском.
Я люблю языки. Кроме того, я владею финским. Когда я сюда приехал, мой эстонский никто не понимал. Но я открылся, снял фильтры, впустил эту страну и все, что с ней связано, в себя и, естественно, освоил эстонский язык.
Работу в Институте Гете можно было построить так, чтобы пользоваться только английским языком. Но когда вливаешься в местную языковую среду, работать легче.
Я — немец. Я думаю по-немецки. Германия и немецкий язык повлияли на меня больше всего. С детьми я говорю по-немецки, а жена — по-испански.
Но с моими детьми не все так просто. Они говорят по-немецки, мироощущение у них немецкое, но они никогда не жили в Германии. А лучше всего они знают сейчас эстонский.
Я все же иностранец. Может, вначале я и называл Эстонию «вашей», но теперь я здесь прижился. У меня здесь акции, и все мои дети родились здесь.
Недавно один мой приятель в связи с шумихой в прессе сказал, что эстонцы уже не обращают внимания на то, что я не эстонец. А поскольку я свой, то и бьют меня больше. Я воспринимаю это как комплимент.
До последнего времени ко мне относились очень тепло. Видимо, чувствовали, что мне здесь нравится. Теперь из-за моей зарплаты сложилась новая ситуация. У меня создалось впечатление, что на самом деле люди не понимают, что я — иностранец. Меня позвали сюда издалека в совершенно новом рабочем контексте. Тут у людей и возникает противодействие: если он утверждает, что так нас любит, то почему требует такую высокую зарплату?
Разумеется. В Эстонии переполитизировано все общество. Эстонцы не верят, что кто-то, являясь членом партии, может что-то сделать просто ради самого дела. Сразу возникают подозрения, что он является чьим-то пособником — либо Сависаара, либо Ансипа.
Поэтому в эстонском обществе практически не найти common sense (трезвый взгляд. — Ред.). Может, у Минобороны он и есть, поскольку защищать государство необходимо. Но договориться по какой-то общественной проблеме не усложнять жизнь тем, кто этой проблемой занимается, невозможно.
Да, это я почувствовал. Люди проявляют осторожность и спрашивают: охватывает это мероприятие все государство или это дело одной партии? Я старался подходить с творческой стороны, чтобы чувствовать себя независимым и вести дело максимально аполитично.
В Германии не принято говорить об этом даже в кругу семьи.
Свободных денег всегда мало, и за них приходится постоянно бороться. Я к этому привык. Сегодня денег нет, и с этим нужно обходиться очень осторожно. Как далеко можно зайти с культурой, когда у людей проблемы с пропитанием?
От государства довольно трудно. Эстонское государство нас поддерживает, но не так сильно, как мне хотелось бы. Оно могло бы делать это наравне с городом, тогда мне было бы проще разговаривать с государством и городом, поскольку тогда они занимали бы равные позиции в фонде по подготовке проекта. Но, учитывая общий контекст и сокращение бюджета культуры, можно сказать, что наши дела обстоят хорошо.
Не думаю. Там не стали бы предавать ее огласке, даже приглашая кого-то на работу в публичный сектор по конкурсу. Это палка о двух концах. С одной стороны, моя зарплата невероятно высока, по сравнению со средней в Эстонии. Если бы в Германии кто-то работал над проектом культурной столицы и получал зарплату в десять раз больше, чем средняя по стране, то, конечно, это тоже подняло бы шумиху.
С другой стороны, моя зарплата за то, что я здесь делаю, по сравнению с Европой, например, с Финляндией, Швецией и Германией, не представляет собой ничего особенного. Здесь я в европейском контексте. Я приехал сюда с удовольствием, и это та сумма, которую мне предложили.
Конкурс был объявлен на место, о зарплате ничего не говорилось. Я назвал свою зарплату, которую получал в Институте Гете в Монтевидео (примерно 1,5 миллиона эстонских крон в год. — Ред.). В Германии зарплаты в публичном секторе хорошие, и я мог бы работать в Уругвае еще несколько лет. И я спросил, сколько вы готовы заплатить. Это предложение (82 000 крон в месяц) сделал совет.
Кроме автомобиля и компенсации телефона, все входит в мою зарплату. Когда говорят, что я получаю больше других, то нужно учитывать, что моя родина не здесь. Если я хочу поддерживать связи, мне нужно либо самому поехать в Германию, либо пригласить близких людей сюда. Но если бы я сказал, что хочу поддерживать контакт с семьей, надо мной, скорее всего, посмеялись бы — мол, бедный мальчик хочет повидаться с мамочкой. Да, я понимаю, что здесь у некоторых сельчан, возможно, нет денег даже на то, чтобы поехать на автобусе проведать свою мать в больнице.
Думаю, что иностранцев, приглашенных в Эстонию, не так уж много. Может, несколько человек в университетах и спорте. Я уверен, что если сюда приедет профессор из Германии, ему тоже заплатят немало. По-другому просто нельзя.
То, что европейский уровень зарплат так сильно отличается от эстонского, просто невозможно объяснить. Но на международном уровне это нормально: нанять зарубежного специалиста — в моем лице это человек, которого характеризуют независимость, сеть контактов в Европе, знание языков и опыт международного сотрудничества в данной области — во всем мире всегда стоит денег.
В Финляндии это обычное явление: когда какой-то сектор не работает, а вы хотите его развивать, то нанимаете высокооплачиваемых специалистов. Я здесь тоже гость и не понимаю, почему пресса не попыталась объяснить это более деликатно. Вся эта шумиха очень неприятна и для других иностранцев, которые теперь чувствуют себя неудобно, будто они вымогают деньги.
Из-за нее они несчастны. Очень несчастны.
Тоже. Это нелегко — из положительного героя в течение двух часов превратиться не то чтобы во врага народа, но… Меня здесь уже знают, на меня рисуют карикатуры.
Не являются. Думаю, что какой-нибудь эстонский дипломат за границей получает столько же, если не больше. В Германии примерно столько зарабатывает директор гимназии. В этом контексте моя зарплата не такая уж высокая. Но как объяснить это всему народу?
А утверждение, будто руководители культурной столицы тратят деньги на себя — полный абсурд. Это звучит злонамеренно. Когда ты строишь гостиницу, то платишь строителю, инженеру и архитектору, а гостей приглашаешь лишь тогда, когда дом готов. То же самое с проектом культурной столицы: ты создаешь его, выстраиваешь концепцию, нанимаешь людей, которые ведут переговоры и заключают договора.
Я — нормальный человек, хочу трудиться и прилагать усилия. Меня пригласили сюда, я согласился и считаю, что в моем багаже есть то, что принесет пользу всем.
Я до последнего буду бороться за то, чтобы проект культурной столицы получился таким, каким мы его готовили два года. Но для этого нужна общественная договоренность. И я не допущу, чтобы получилось плохо или чтобы мы не смогли договориться.
Ведь речь идет не о каком-то парке или транспортном узле, речь идет о крупном событии, выгодном как для Таллинна, так и для всей Эстонии. Такой подарок нам снова не сделают. Но этот проект можно осуществить только сообща, работая в полную силу.
У меня договор на три года. Что будет дальше, я пока не думал, поскольку нужно сосредоточиться на том, что происходит сейчас. Но в последние дни у меня появлялось такое чувство, что нужно подумать о дальнейшем. Я не привык к такой негативной шумихе. Конечно, я могу вернуться в Институт Гете.
Конечно, я немного напуган. Но время покажет. Посмотрим, как будут чувствовать себя жена и дети.
И все-таки я убежден, что эти атаки направлены не против меня лично. Многие советуют мне не воспринимать это слишком серьезно, иронично оправдывая ситуацию тем, что главной чертой эстонцев является зависть и что во всем мире есть только две нации, у которых зависти больше, чем похоти, — это эстонцы и финны.
Но такого, чтобы завтра взять и уехать отсюда, не будет.
Родился 27 ноября 1963 года в Тампере.
Образование
· В 1984–1990 годах учился в Гамбургском университете по специальностям германистика, биология и педагогика.
· В 1987 году стал стипендиатом Монреальского университета.
· Учился в Институте имени Гете в Мюнхене, Бремене, Буэнос-Айресе.
Работа
· Был сотрудником гражданской службы по уходу за престарелыми, независимым переводчиком, помощником в пекарне, ассистентом в Институте микробиологии Хельсинкского университета, преподавал немецкий язык и организовывал учебу для учителей немецкого языка.
· 1998–2004 — руководил Институтом Гете в Таллинне.
· 2004–2008 — руководил Институтом Гете в Монтевидео.
Прочее
· Сыграл роль немецкого офицера в фильме Эльмо Нюганена «Имена на мраморной доске» («Nimed marmortahvlil»).
· В 2004 году президент Арнольд Рюйтель наградил его орденом Крест Маарьямаа V степени.
Увлечения: футбол и джаз
Языки: Владеет немецким, финским, испанским, эстонским и английским языками, может общаться на хорватском, французском, шведском, итальянском и португальском.
Семья: Жена — уроженка Аргентины Фернанда, две дочери и сын (все родились в Эстонии).
:format(webp)/nginx/o/2023/02/10/15132215t1h4c6a.jpg)