Положение русских в Эстонии было бы правильнее сравнивать с положением русских в Финляндии. Почему в Финляндии официальными являются два государственных языка, но финская политика двуязычия неприемлема для Эстонии, размышляет Ийви Анна Массо.
Финляндия и политики двуязычия
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Мы привыкли, что время от времени Финляндию ставят в пример Эстонии, но вот в чем точно не стоит подражать нашим северным соседям, так это в государственной политике двуязычия. Да, в Финляндии два государственных языка — финский и шведский. На это любят ссылаться те, кто требует в Эстонии введения двух государственных языков — эстонского и русского.
Преимущественно это делается в России и русскоязычных эстонских СМИ, однако доброжелатели с таким требованием находятся и среди некоторых финских шведов, и других зарубежных представителей.
В качестве аргумента приводится количество говорящих на втором языке как на родном: на шведском языке в качестве родного в Финляндии разговаривают около 30 000 человек, или шесть процентов населения, а в Эстонии на русском как на родном или первом языке общения разговаривает целая четверть всех жителей страны.
Но на количестве говорящих аргументы в пользу второго государственного языка и заканчиваются. На самом деле, именно различие ситуации для политики двуязычия в Финляндии и Эстонии не позволяет опираться только на эти цифры.
Задача официального двуязычия в Финляндии заключается не только в сохранении культуры национального меньшинства. Двуязычие подкреплено как политической, так и культурологической историей страны, а также желанием определить свой идентитет для всего мира.
Признание в Финляндии шведского языка укрепляет скандинавский идентитет государства в целом, а это уже сознательный культурологический и политический выбор, а не историческая неизбежность. У Эстонии же, с учетом исторического прошлого и политической реальности, отсутствует соответствующее желание входить в зону влияния русской культуры.
Говоря о правах меньшинств на собственную культуру, в общих чертах делаются различия между исконно живущими на этой земле народами и приезжими, причем для приезжих считается оправданным требование определенной приспособляемости.
Конечно, время внесет свои коррективы и в этот аспект, но сейчас пока никто не может себе представить всерьез, чтобы во Франции, Германии или Голландии был официально признан в качестве государственного языка арабский или тюркский только по той причине, что в современной Европе на этих языках говорят миллионы.
Финские шведы могут считаться коренным народом по крайней мере потому, что они селились на прибрежных территориях Финляндии (как и Эстонии, откуда Советская власть шведов выдворила) еще сотни лет назад — до того, как вообще зародилась идея создания современного европейского национального государства. Первые упоминания о существовании этого народа имеются в хрониках начала прошлого тысячелетия.
Еще большее влияние на языковую политику Финляндии оказывает история финской культуры и государственности, поэтому у языка саами, который также находится под охраной государства как язык коренного меньшинства, нет статуса третьего государственного.
Шведский язык имел в Финляндии официальный статус языка государственного администрирования не только в период шведского правления, со времени раннего Средневековья до начала XIX столетия, но и в дальнейшем. На этом фоне статус шведского языка в Финляндии можно сравнить, скорее, со статусом немецкого в Эстонии, но поскольку говорящих на немецком языке у нас в стране осталось не так уж много, для языковой политики данное сравнение не имеет решающего значения.
При этом надо отметить, что взаимное переплетение финской и шведской культуры более широко и глубоко, нежели эстонской и немецкой. Еще в конце XIX века культурная жизнь Финляндии и образование, так же, как и городская жизнь в Хельсинки, проходили преимущественно на шведском языке.
Финская национальная культура зародилась благодаря шведской культуре и языку, а ведущие фигуры периода национального пробуждения Финляндии были интеллектуалами, говорящими по-шведски.
Йохан Вильгельм Снеллман
(1806–1881), считающийся отцом идеи финской государственности и национальным философом, был шведом, родившимся в Швеции. Позднее он учился в Финляндии и попал под влияние философии Гегеля и немецкой национальной романтики, вдохновился идеей формирования финской национальной культуры, которую стал распространять через шведские культурные издания.
Опасные, по мнению царских властей, радикальные национальные идеи Снеллмана в университетских кругах распространяли и некоторые другие шведские фенноманы. В числе прочих значимой фигурой периода зарождения национального сознания был Фредрик Сигнеус и автор гимна Финляндии «Наша земля», первоначально написанного на шведском языке, Йохан Людвиг Рунеберг.
Если называть других наиболее именитых национальных героев, то известный финский писатель Захарий Топелиус и маршал Карл Густав Маннергейм, спасший независимость Финляндии во Второй мировой войне, также были финскими шведами.
Деятелей, которые сыграли бы подобную роль в русском или немецком меньшинствах в истории эстонской национальной культуры не было. Финны считают моментом зарождения своего национального демократического государства освобождение Финляндии из-под власти Швеции и вхождение в 1809 году в состав Российской империи, поскольку российский царь предоставил финнам широкие права автономии, приняв правовую систему и другие государственные институты от Швеции.
Благодаря этому в Финляндии сформировалась западная парламентарная демократия, а шведский язык сохранился в Великом княжестве Финляндском царского периода в качестве официального.
Статус государственного финский язык получил наряду со шведским только после принятия независимости Финляндии в 1919 году. Двуязычие стало предметом споров уже тогда — более радикально настроенные фенноманы хотели бы оставить шведский только в статусе языка нацменьшинств. Спор продолжается и поныне, но сегодня негодование большинства вызвано необходимостью обязательного изучением «второго государственного».
Но сохранение шведского языка в Финляндии нельзя назвать само собой разумеющимся: ему угрожает как смешение нацменьшинства с коренной нацией, так и иммиграция в страну других народов. Государственная защита шведского языка также никак не отражает геополитических интересов Швеции сомнительной ценности.
Многочисленному русскоязычному меньшинству в Эстонии опасность культурного вымирания не грозит, и поэтому исторические предпосылки для придания русскому языку статуса второго государственного отсутствуют. Невзирая на государственное двуязычие в Финляндии, положение финского языка значительно прочнее, нежели эстонского в Эстонии.
До универсального использования эстонского языка в Эстонии предстоит еще долгий путь. По-прежнему в Эстонии есть места, где не обойтись владением только эстонского.
А обеспокоенность угрозой физического исчезновения языка, которую в Финляндии испытывают за свой язык финские шведы, у нас пока остается заботой национального большинства. Поэтому, невзирая на многочисленность нацменьшинства, в контексте Эстонии политика одного государственного языка всячески оправданна.
Положение эстонских русских было бы справедливее сравнивать с положением финских русских в Финляндии: у наших соседей русскоязычные составляют значительную и растущую прослойку нацменьшинства, у которых далеко нет тех возможностей для получения образования на родном языке, обслуживания и СМИ, какие имеют русские в Эстонии.
Так же, как и в Эстонии, в Финляндии когда-то существовала своя «старая» русскоязычная культурная элита, но в Финляндии она была преимущественно ассимилирована в финско- и шведскоговорящую, а в Эстонии во времена первой Республики Советская власть уничтожила ее как буржуазную, как об этом рассказывал профессор Сергей Исаков.
В свободной Эстонии для периода нового расцвета русскоязычной культуры существуют все предпосылки. При этом для официального делопроизводства и развития эстонской демократии необходим единый язык, которым владели бы все жители страны, и, естественно, здесь это должен быть эстонский язык.
Разговоры о необходимости статуса второго госязыка вызваны не столько озабоченностью культурным идентитетом меньшинства, сколько геополитическими интересами, согласно которым, Эстонию с большим удовольствием видели бы в роли губернии «ближнего зарубежья», нежели независимого государства. И в поддержку этим разговорам пример наших северных соседей вряд ли может послужить убедительным аргументом.