Плохая литература подобна наркотику — с нее очень трудно соскочить. Она позволяет жить в мире иллюзий, забыть о своих реальных проблемах, не пытаться их решать. Писатель Елена Скульская размышляет о бедности и богатстве, имея в виду роскошь общения с подлинной литературой и нищенство потребления словесного фаст-фуда.
Вмолодости у меня был приятель в Москве, сочинявший вполне симпатичные стихи; он влюбился в юную красавицу-шведку, добился взаимности и, преодолев железный советский занавес и препоны КГБ, женился на ней. Поселилась пара в Таллинне — подальше от Москвы, поближе к Европе.
Красавица-шведка мало интересовалась литературой и очень плохо знала русский язык, так что мой приятель легко убедил ее в том, что он великий поэт. Ну просто самый великий! Сразу после Пушкина. В полнейшем неведении она прожила счастливо лет десять, пока смутное предчувствие истины не стало беспокоить ее. Расстались они холодно.
Нынешнее отношение самых доброжелательных читателей к русским писателям напоминает мне отношение той красавицы-шведки к своему мужу: неосведомленность, помноженная на готовность принять загадочную русскую душу в той подарочной обложке, в какой поднесут.
И это касается не только иностранных читателей, но и читателей русских, живущих в России. Следует признать, что третья — телевизионная реальность — полностью победила первые две. (Есть, как известно, первая реальность — настоящая жизнь.
Есть вторая реальность — отражение жизни в разных искусствах. И третья реальность — телевизионная.) Чего не было на телевизионном экране, того не существует вовсе, потому что мы этого не видели, мы об этом ничего не знаем.
Зато лица, которые часто появляются на телеэкране, могут смело записываться в писатели. Их книги с абсолютной неизбежностью будут прочитаны, переведены на многие языки и встанут на полки с классикой в алфавитном порядке — можно вслед за Пушкиным, можно перед Толстым.
Конечно, нужно будет еще непременно устроить роскошную презентацию книги, которую тоже следует показать по телевидению, после чего уже можно печатать массовый тираж и ждать приглашения за границу с лекциями о пульсе и температуре современной словесности. Ну, и последний штрих — чтобы книга продавалась в круглосуточных книжных магазинах в Москве и Петербурге.
Кстати, круглосуточные книжные магазины пользуются большим успехом у молодежи; в два-три часа ночи там обычно есть небольшая очередь в кассу, и покупают именно то, что в последние дни рекомендовал тот или иной телевизионный канал, никогда не стесняющийся называть рекламируемые книги самыми-самыми-самыми.
Потом уже новоявленные классики и авторы бестселлеров дают многочисленные интервью на телеэкране или сразу становятся ведущими передач, призванных учить сограждан добру и вести их к свету.
Один из недавних примеров — Сергей Минаев, чьи книги «Духless», «Media Sapiens» и «The Телки» являются одними из самых продаваемых, несмотря на то, что автор пишет с грамматическими, синтаксическими и фактическими ошибками и описывает не столько жизнь человека, сколько существование некого тупого существа (ближе к корове), обходящегося сленгом из шестнадцати слов и интересующегося только деньгами и сексом.
И при этом нет никакой дистанции между автором и героем, сам строй книги настаивает на автобиографичности.
Подобная же история — литературный взлет Оксаны Робски, Лены Лениной или Ксении Собчак, пишущих о том, как попасть в постель к миллионеру и что именно там делать.
Все три молодые дамы участвуют в телепередачах, рассказывают о своих увлечениях, свадьбах и разводах, дают советы зрителям по всем поводам — от политики до косметики и являются — действительно являются по раскупаемости книг и популярности — известными писательницами.
Победивший матриархат
Литература долгие годы была единственным мужским началом в воспитании подрастающего поколения. Женщины все чаще рожают сами для себя, не стремясь непременно выйти замуж, в детских садах к мамам подключаются женщины-воспитательницы, в школе — женщины-учителя. И только литература всегда считалась профессией чисто мужской, даже если она создавалась женщиной.
Именно поэтому Марина Цветаева требовала, чтобы ее называли поэтом, а не поэтессой, — чтобы подчеркнуть мужские цели этого занятия. То есть — кроме всего прочего — дать читателю представление о философии, концепции бытия, научить думать, требовать развивающих усилий для понимания текста.
Теперь — с ужасом должна констатировать — литература становится исключительно женской, даже если ее пишут мужчины. Женской — значит, нацеленной исключительно на развлекательность, предельную простоту, убогость, приземленность, пересказывающей на все незамысловатые лады вечную сказку о Золушке, которая (толстая, но добрая, например) выходит замуж за принца. И еще очень важен детективный элемент, убийства, потому что женщины куда кровожадней мужчин...
Именно этим требованиям отвечает немеркнущая звезда Татьяны Устиновой, Дарьи Донцовой, Александры Марининой, Екатерины Вильмонт. Возведение в ранг непререкаемых кумиров переведенных Паоло Коэльо или Дэна Брауна — из того же женского рода.
Названные дамы либо сами ведут передачи на телевидении, либо активнейшим образом участвуют в них в качестве гостей; по их книгам создаются сериалы, популярность которых уже никто в мире не может оспорить.
В этих романах фирмы, ищущие рыночного успеха, могут купить небольшое местечко: героиня может предпочитать кофе той или иной марки, пользоваться прокладками того или иного производителя.
В одном из недавних телеинтервью Татьяна Устинова рассказывала, что ей предложили прорекламировать в новом романе таблетки, помогающие пережить климакс; она возмутилась: «Я еще слишком молода, чтобы заниматься такой рекламой!» (А какой-то другой, следовательно можно и нужно романисту?)
Дарья Донцова, выпустившая за последние несколько лет около шестидесяти (!) романов, любит поговорить о том, как тщательно она работает над словом, как требовательна к стилистике своих сочинений, как для нее важно, что в литературной энциклопедии ее имя будет стоять рядом с именем Достоевского (если идти строго по алфавиту, то ее имя будет стоять не рядом, а перед именем Достоевского).
Когда-то известных писателей на читательских конференциях спрашивали, в чем смысл жизни. И приличные писатели смущались и не отвечали на этот вопрос. Нынешние дамы от литературы чрезвычайно охотно отвечают на все вопросы: как растить детей, как заниматься политикой, как переобустроить мир, как поставить мужчину на его правильное место — между стиральной машиной и сумкой с продуктами.
Огромной популярностью пользуются и так называемые автобиографические книги (их пишут обычно безымянные литературные негры) известных артистов, эстрадных певцов, бизнесменов, политиков, ветеранов чеченских кампаний, журналистов, преступников, воров в законе, банковских служащих, армейских и милицейских начальников, порнодив.
Они адресованы самым постыдным уголкам атавистического сознания, они утоляют жажду узнать — кто с кем спал, как, при каких обстоятельствах; сколько отсудил денег, что на них купил; что украл; что испытал, убив или изнасиловав.
Устраиваются безумные по размаху презентации таких книг, где поют самые дорогие эстрадники (50 000 долларов один выход на эстраду) и говорят комплименты самые неподкупные политики и деятели искусства.
Светская жизнь на экране
Сидящие у телевизора обыватели, которым страшно хочется пожить именно этой богатой и преступной жизнью, швырять деньгами в магазинах Парижа и казино Монте-Карло, плыть на яхте в купальнике от Диора, попивая экстрадрай мартини, поднимаются со своих нищих, просиженных диванов, где они в отчаянии поедали запрещенный диетой шоколад, и мчатся за книгой, обеспечивая ей миллионный тираж.
Плохая литература подобна наркотику — с нее очень трудно соскочить. Она позволяет жить в мире иллюзий, забыть о своих реальных проблемах, не пытаться их решать, вооружившись умом и вдохновением, но отстраняться от них, жадно листая страницы.
Масса моих знакомых — филологов, врачей, журналистов, ученых давно «подсели» на эту литературу, стыдливо посмеиваясь, они возят тоннами эти издания из Москвы и Питера и передают друг другу, ездят с ними в отпуск, читают по вечерам, уютно укутавшись в плед.
И отвечают на мои упреки примерно так: «Уж сколько хороших книг прочли в жизни, имеем право почитать теперь то, что нам действительно нравится»! Цели плохой литературы и цели рейтинговых передач телевидения — мощнейшей в мире машины по подавлению человеческой личности — совпадают.
Недавно на Московском телевидении решили провести встречу представителей разных литератур: массового спроса, просто хорошей литературы и литературы элитарной. Ничего не получилось! Писатели разругались в пух и прах, понося друг друга последними словами.
Заместитель главного редактора уважаемого журнала «Знамя» литературовед и критик Наталья Иванова, посаженная к элите, не захотела сидеть рядом с Михаилом Веллером, предложив ему пересесть к литераторам массового спроса, а Михаил Веллер, в свою очередь, стал оскорблять Лену Ленину, у которой тиражи еще больше, чем у него самого, требуя, чтобы ее вовсе не причисляли к писателям, а называли бы ее человеком другой профессии.
Есть большая группа московских писателей, которые буквально живут на телестудиях, поселившись там со своим постельным бельем и раскладушками. Это не самозванцы, нет, они ставят своей целью писать как раз хорошую литературу и даже иногда успевают за жизнь написать что-то вполне приличное и интересное.
Но дальше и их захватывает центростремительная сила телевизионных восторгов, они становятся приглашенными экспертами, телевизионными присяжными, отважными политиками и моралистами. Книги их становятся все более поспешными, суетливыми и теряют те достоинства, которые вывели писателя в телевизионные люди.
Ярчайший пример — Дмитрий Быков, побывавший недавно в Таллинне и вызвавший к себе огромный интерес журналистского мира. Он работает во всех жанрах — он и учитель, и телеведущий, и эссеист, и поэт, и прозаик, и литературовед, и ученый. Он на любой вопрос дает... любой ответ. Это пример веселого и наглого дилетантизма медийного, примелькавшегося лица.
Написал огромную монографию о Борисе Пастернаке, получил все мыслимые литературные премии. И сразу, через несколько месяцев, выпустил в серии «Жизнь Замечательных Людей» новую монографию — теперь о Булате Окуджаве. На волне успеха.
Книга оказалась уже совершенно позорной — состоит из сплетен, случайных параллелей, сомнительных ассоциаций. В одном месте прямо сказано: многие читатели купили эту книгу, чтобы узнать — уходил Окуджава из семьи или не уходил. Так вот, сообщает радостно Быков, уходил!
Такова эстетическая и этическая ценность исследования, таков ракурс, такова установка. И подловатая попытка доказать, что Окуджава был плохим человеком. Дмитрий Быков пишет остроумные фельетоны в стихах, но от этого еще не становятся хорошим поэтом или прозаиком.
Сбилась планка: крепкого среднего литератора, если он побывал на телеэкране, сразу объявляют гением.
Книги про вашу жизнь
Мне хочется обратить внимание переводчиков, критиков, читателей, интересующихся русской литературой, на один сайт в Интернете. Этот сайт называется «Журнальный зал» (magazines.russ.ru).
Там выложены самые достойные русские толстые журналы: «Звезда», «Знамя», «Дружба народов», и целый ряд других, куда не долетает «свежий» телевизионный ветер. Там никуда не торопятся, там ждут очереди на публикацию иногда целый год, а то и два, там платят копейки, а иногда и не платят вовсе, но именно там — последний островок подлинной русской литературы, продолжение тех великих традиций, которые обеспечили русской литературе особое место на карте мировой словесности.
Конечно, литературные пристрастия — дело вкуса. Но я бы посоветовала прочесть на сайте роман Николая Крыщука «Кругами Рая». Это традиционная глубокая русская проза, анализирующая без поспешности внутренний мир человека, которому всегда будет плохо, всегда будет грустно не из-за каких-то конкретных вещей, определенных несчастий, а от того, что так вообще устроен думающий человек; краткость нашей жизни, нестабильность любви, летучесть наших чувств каждого из нас делают беззащитными перед трагедийным сознанием.
Почитайте, пожалуйста, лучшего российского эссеиста Самуила Лурье, который пишет свои сочинения о литературе выдающейся прозой, приближенной к поэзии. Сейчас журнал «Звезда» из номера в номер печатает его исследование о литературной и политической обстановке первой трети XIX века.
Такие его книги, как «Разговоры в пользу мертвых», «Успехи ясновидения» и другие, раскрывающие русскую и мировую литературу в совершенно неожиданных ракурсах, могли бы быть переведенными на эстонский язык. Эта проза ювелирной огранки и трудна для переложения, но эстонские переводчики, думаю, могли бы с ней справиться.
К слову сказать, и журнал «Дружба народов», и журнал «Звезда» внимательно следят за новинками эстонской прозы и поэзии и не только возвращают русскому читателю тех авторов, которые обрели известность несколько десятилетий назад, но и представляют молодых писателей, отражающих нынешний уровень исканий эстонской словесности.
Конечно, у «Журнального зала», как и у самих толстых журналов, очень маленькая аудитория — тираж бумажных изданий две-три тысячи экземпляров. И, более того, если какие-то достойные произведения оттуда будут переведены на эстонский язык, вовсе не значит, что здесь они станут пользоваться завидным успехом.
Если не ошибаюсь, в Эстонии, как и России, первые места в рейтинге продаж сейчас занимают сочинения Акунина. Он — родоначальник всеобщего опошления литературы — это он переписал «Чайку», «Гамлета» и сочинил целый цикл детективов.
В отличие от женской прозы, сочинения Акунина, Быкова и других авторов с претензией на интеллектуальность, требуют усилий и порой даже существенных усилий для освоения текста. И только вложив эти усилия, начинаешь понимать, что они истрачены зря...
На мой сугубо субъективный взгляд, только один писатель в России стоит и своей скандальной славы, и той смеси ужаса и восторга, который он вызывает. Это — Владимир Сорокин, автор «Насти», «Сахарного Кремля», «Дня опричника», сценариев к фильмам «Копейка» и «4».
В «Насте» шестнадцатилетняя героиня ждет не дождется, когда ее посадят на лопату, засунут в печь, зажарят и подадут к столу. Потому что матушка с батюшкой желают добра и лучше знают, как Насте будет лучше.
Правда, утром перед смертью Настя, обнимая мать, увидела, что «неузнаваемое зубастое лицо нависло, тесня лепных амуров потолка» (вечером, когда Настю подадут к столу, отец будет называть матушку «свиньей» и «гадиной»), и дальше все стало змеиться вокруг нее — и коса легла питоном, и самовар похрапывал задушенно, и прокуренные пальцы кого-то из самых близких с огромными ногтями шевелились у нее на груди; но вот все позади и «золотисто-коричневая, она лежала на овальном блюде, держа себя за ноги с почерневшими ногтями. Бутоны белых роз окружали ее, дольки лимона покрывали грудь, колени и плечи, на лбу, сосках и лобке невинно белели речные лилии».
В этом рассказе, как всегда у Сорокина, кошмар входит в жизнь персонажей осторожно, словно подарочек из-под рождественской елочки, обнимаясь с детскими сказками (прежде всего сказками Андерсена), приникая к роднику тургеневской лирики, всей неторопливой и плавной речи XIX века.
Традиции, принципы, устои жизни, вера в идеалы, весь неколебимый фундамент раскачивается и разрушается неимоверно легко; все в мире, оказывается, изъедено жестокостью и ненавистью, бессмысленностью и одичанием; люди способны только заполнять собой пустоты формы, застывать как желе в предложенных вазочках.
Вы никогда не ответите просто и бодро — о чем романы Сорокина, проза Крыщука, эссеистика Лурье, стихи Евгения Рейна и Александра Кушнера. Но почему-то эти книги именно про вас, про вашу жизнь, про те самые важные и мучительные вопросы, на которые сколько ни отвечай, а все равно не ответишь.
И главное, тут ничего не сделать поспешно, судорожно, энергично. Тут нужно остановиться и прислушаться к тому, что, по уверениям медиков, весит восемь граммов и называется душой. Конечно, сегодня это большая роскошь — думать о душе, но именно эту роскошь при любой бедности каждый может себе позволить.
В разговоре о бедности и богатстве я имела в виду как раз роскошь общения с подлинной литературой и нищенство потребления фаст-фуда словесности.