Икона и кумир поколения

Елена Скульская, литератор Фото: Pm

Ее поведение было образцом вкуса и бесстрашия.
 

О смерти Беллы Ахмадулиной (фарфоровый профиль, серебряный стих) я узнала в понедельник вечером из короткой записки Тээта Калласа: «Жаль, что больше нет Беллы… Почти все они уже ушли». Она написала давным-давно:

Я знаю, все будет: архивы, таблицы,
Жила-была Белла… Потом умерла…

…Тридцать лет назад с Беллой и ее мужем Борисом Мессерером мы, как она говорила, «колобродили» по ночному Таллинну. И Белла просила познакомить ее с типичным эстонцем — чтобы был с трубкой, бородой и медленно-медленно изрекал философские максимы.

Я сказала, что в такое время и в таком состоянии можно нагрянуть только к Тээту Калласу, но он, боюсь, разрушит представления Беллы об эстонском темпераменте — он человек резкий, яростный, ради любимой женщины вошел в клетку с тигром, тигр кинулся на него и отгрыз палец.

Белла поморщилась, моя метафора показалась ей безвкусной. И все-таки пошли к Калласам. Началось ночное застолье; Тээт и Белла встретились впервые, но у них было множест­во общих знакомых: Тээт близко дружил с Аксеновым, переводил Юрия Казакова, они говорили, как старые приятели, которые давно не виделись. Обменялись книгами.

И вдруг Белла заметила, что у Тээта не хватает на руке пальца; Тээт перехватил ее взгляд: «Это у меня была не очень удачная встреча с тигром…» Белла воскликнула: «С какой стремительностью в Эстонии литература становится фактом жизни!»

«Простите меня!»
В один из следующих приездов, тоже в начале 80-х, Белла захотела пойти в клуб художников и литераторов «Куку», который и тогда был на нынешней площади Свободы.

Ей очень понравился и сам клуб и тихая его, как бы потаенная, атмосфера. Было много выпито, и вдруг она поднялась, вышла в центр зала, поклонилась до земли и буквально пропела-проплакала: «Простите меня! Простите, что я ничего не сделала для того, чтобы ваша прекрасная страна стала независимой! Простите, что я ничего не сделала для вашей свободы, которая непременно придет к вам!»

Наступила гробовая тишина. Никто не ответил, никто не повернулся к поэтессе. Она растерянно постояла в центре зала и вернулась понуро за столик. К нам подошел один из завсегдатаев клуба и тихо, но категорически посоветовал нам уйти.

Борис Мессерер  стал нервно и с вызовом объяснять, что Белла — великий поэт, что сам он — художник, что он буквально ошарашен такой реакцией на искренние слова своей жены, но представитель клуба был тверд и указал нашей компании на дверь.

Какая непримиримость!
И только спустя четверть века я узнала, что же тогда произошло. Я рассказала эту историю Ваапо Вахеру, он огорченно кивал, а потом прокомментировал:
- Я был в тот вечер в клубе. Понимаешь, мы тогда все были на заметке в КГБ, а Белла Ахмадулина говорила так вдохновенно и открыто, что мы решили: органы подготовили очередную провокацию…

…У меня дома висит большая фотография, на которой Белла Ахмадулина снялась с Эдиком Елигулашвили. Они снялись обнявшись, с рюмками в руках, и смотрят друг на друга с такой нежностью, что я как-то спросила Эдика:
- Может быть, у вас был роман?
Он ответил:
- Разве может быть роман с иконой?
Стихи становились песнями
И правда, она была божеством, иконой, кумиром поколения. И ее безупречная красота значила для окружающих не меньше, чем ее стихи, стилизованные под начало минувшего века, лукаво протягивающие лексику прошлому, а ритмы будущему. Они были сложны, но легко запоминались наизусть и легко становились популярными песнями.
Ее поведение было образцом вкуса и бесстрашия.

Помню, как она рассказывала: в Америке какой-то человек устроил скандал на заправке, всех терроризировал, а она опаздывала на выступление. Белла выскочила из машины и вступила в перепалку.

- А, — заорал тот, — ты смеешь так со мной разговаривать потому, что я черный!
- Я не вижу, какого ты цвета, но я вижу, что ты идиот, — спокойно отвечала Белла. И скандалист сник.

Советских поэтов принимал в Штатах Рейган. Он спросил у Беллы:
- Какой поэт у вас считается самым лучшим?

Белла — под пристальными взглядами сопровождающих гэбистов — ответила:
- Наш лучший поэт находится у вас — Иосиф Бродский.

Подобные истории, наверное, хранятся в памяти у всех, кто был с ней знаком или дружен.
Но самое главное — нет историй других, в которых она выглядела бы как-то неприглядно.
«Главное для поэта, — повторяла Белла — приглядывать за своею нравственностью!»

Памятник олененку
Белле очень нравился вид из окна нашей квартиры. Нравилось устройство быта, заведенного родителями, нравился мой отец, не расстающийся с сигаретой и не брезговавший рюмочкой коньяка. Как-то мы пришли сюда с вокзала, пройдя мимо любимого ею памятника олененку. Белла вышла в другую комнату и сочинила стихотворение о Таллинне и о нашем доме. Оно заканчивалось так:

Дом в Ревеле. Прелестна, одинока
Душа весны
и города в окне —
Ужель нужна
погибель олененка
Дню, Ревелю и мне
в апрельском дне?

Это было в 1986 году, моему отцу оставался еще год жизни, у Беллы впереди было еще четверть века.

…Однажды мы сидели в Таллинне в кафе и к Белле все время подходили какие-то люди за автографами. И Белла всякий раз вскакивала из-за столика, чтобы их поблагодарить.
- Даме вовсе не нужно вскакивать, — удерживал ее Борис Мессерер.

- Даме не нужно, — оборачивалась Белла, — а поэту, Боря, совершено необходимо!
…Будем вспоминать ее. А следующие поколения будут просто читать и читать ее стихи.