О русском влиянии в эстонской культуре

Рейн Вейдеманн Фото: Pm

 Прослеживание русских влияний в эстонской культуре означает то, как эстонская культура соотносилась с русской культурой. Рейн Вейдеманн рассуждает о русском влиянии на эстонскую культуру на протяжении долгой истории, начиная с XII-XIII веков и до наших дней, а также анализирует эстонско-российские куль­турные отношения.

На первый взгляд кажется, — и это подчеркивается также официальными изданиями по истории, написанными под воздействием национально-романтического дискурса, — что русское влияние на эстонскую культуру на протяжении истории было случайным и затрагивало поверхностную структуру культуры (отношения культуры и политической власти) или представляло, так сказать, оппозиционное Другое.

Это значит, что в эстонско-русских культурных отношениях, рассматривая с позиции Эстонии, русскую культуру пытались увидеть как выражение другого семиоза, другой цивилизации и опасного для эстонской культуры культурного империализма.

Все-таки, при ближайшем рассмотрении, освободившись от попыток подвергнуть культуру текущей политике, мы обнаруживаем, что в лице русской культуры эстонцы имеют дело не только с соседством с ранних времен, но, очевидно, и с семиозом, влияющим на будущее.

Но прежде всего надо разобраться с проявлением некой односторонности, которую усилил Самуэль Хантингтон в своей книге «Столкновение цивилизаций», опубликованной в 1996 году. Он подчеркивает, что культурная граница Европы — и вместе с тем граница западной цивилизации — пролегает на месте современной границы Финляндии и России, а также Прибалтики и России.

Цитирую Хантингтона: «Европа заканчивается там, где заканчивается западное христианство, и начинается ислам и православие». Цель такого разграничения — перенести реалитеты «холодной войны», длившейся между политическими системами полстолетия на уровень межцивилизационного фундаментального конфликта.

Таким образом, культура отстраняется, давая место религии, и вырезается огромная часть географической Европы, достигающая Уральских горных хребтов.

На мой взгляд, такой подход Хантингтона сужает суть европейской культуры, а также эстонской, и русской культуры.

Религия — сильный культурный фактор. Это касается также эстонской письменной культуры, которая не возникла бы, если бы не реформация в XVI веке. Но в то же время в каждой культуре важен ее более первобытный, т.с. народно-культурный слой и культурные заимствования как генераторы жизнеспособности и адаптации культуры.

Хотя в XII-XIII вв. в ходе крестовых войн западное христианство достигло реки Наровы — о чем сохранилась память в виде двух крепостей по обе стороны реки, все же культурные контакты на этом не прекратились.

До Северной войны в начале XVIII века, в результате которой Эстония и Ливония перешли в состав Русской империи и начал развиваться новый исторический семиоз, который сформировали местное прибалтийско-немецкое сословное общество, эстонские крестьяне и центральная власть Петербурга, культурный обмен имел место через несколько т.с. культурных анклавов.

Ими были жившие в основном в Таллинне (Ревеле), Тарту (Дерпте) и Нарве купцы, ремесленники, монахи, находившиеся в оппозиции с местной прибалтийско-немецкой властью. Кстати, начиная от Ивана Грозного, стремление Русской империи прорубить «окно в Европу», что напрямую затрагивало территорию прибалтов, эстонцев и финнов, с другой стороны означало также вторжение европейского культурного пространства в культуру России.

Говоря о более раннем периоде, стоит упомянуть этнический период русских культурных воздействий. Здесь влияния были по крайней мере двусторонние: Скандинавские влияния в формировании Древнерусского государства, также крупные реки, объединяющие Балтийское море и южные и восточные территории евразийского континента, в первую очередь Волга, которые стали артериями по обмену культуры между разными этносами.

Подчеркнем здесь также и то, что русские стали формироваться как нация в XIV-XV веке в связи с возникновением единого Русского государства вокруг Москвы, эстонская же нация — это явление XIX века. Таким образом культурный обмен до этого означал межплеменное или межэтносное общение.

На эстонскую культуру долгое время воздействовало т.с. наличие двух Эстоний: Северной Эстонии, которая принадлежала датчанам, и Южной Эстонии, являвшейся частью Древней Ливонии.

Территория Эстонии была объединена в целое лишь к концу 30-летней войны в 1648 г. Вспомним, что в 1661 году был заключен мирный договор с Россией в Кярде (Северная часть Тартумаа), что облегчило жизнь эстонских крестьян (Было признано право собственности крестьян, и они могли подавать в суд на своих господ).

В памяти эстонского народа этот период (последние десятилетия X­VII века до начала Северной войны в 1700-м) запечатлелся как «старое доброе шведское время». В результате Северной войны особые права местного прибалтийско-немецкого дворянства были восстановлены, и положение крестьян в экономическом плане снова ухудшилось. С другой стороны, включение в состав Русского государства принесло длительный период мира, в результате чего быстро возросла численность эстонцев.

Также в Русском государстве не хватало человеческих ресурсов для колонизации эстонских территорий, из-за чего в коренном населении эстонцы остались занимать доминирующую роль. Это и обеспечило основную ось формирования эстонской культуры: прибалтийские немцы и их культура versus крестьянская культура эстонцев.

Этнический период упомянутых выше русских культурных влияний отражается в более ранних слоях эстонского языка, в котором присутствует много заимствований из древнерусского языка, связанных с земледелием, охотой и рыболовством.

Но важными считаются заимствования, свидетельствующие о духовных контактах. Тот факт, что эстонские слова rist «крест» и raa­mat «книга» имеют древнерусское происхождение, указывает на возможность соприкосновения эстонцев с христианством еще до завоеваний немцев.

Из влияния русской культуры на эстонскую особого внимания заслуживает русское, т.с. европеизированное культурное пространство с начала XIX века, одним из символов которого являлось конечно же повторное открытие Тартуского университета в 1802 году. Юрий Лотман в своих «Беседах о русской культуре» указал на факт, что вся русская высокая культура сформировалась среди русского дворянства, и ее центром являлись Петербург и Москва.

Особенно Петербург, самый европейский из российских городов, стал во второй половине XIX века одной из кузниц эстонской культуры. К 1917 году численность эстонской диаспоры в Петербурге была уже настолько велика (60 тысяч эстонцев), что, как ни парадоксально, позволяло его считать по численности вторым большим эстонским городом после Таллинна.

В 60-х годах XIX века Петербург стал одним из центров эстонского национального движения, во главе с Йоханом Келером и Якобом Хуртом и другими «эстонскими патриотами Петербурга». В Кронштадте доживала последние десятилетия Лидия Койдула.

Петербургская консерватория подготовила эстонскую симфоническую музыкальную традицию, там сформировалась большая часть эстонской технической и милитарной интеллигенции (инженеры, военнослужащие), врачей, учителей. Обзор о роли Петербурга в формировании эстонской интеллигенции дает монография Раймо Пуллата «Lootuste linn Peterburi» (2004) («Петербург — город надежд»).

Этим я хочу подчеркнуть, что влияние русской культуры на эстонскую культуру было в первую очередь «каналом», «полем возможностей» при получении соответствующего образования. Русская культура таким образом была по крайней мере в последних десятилетиях XIX века и начале XX века таким же «окном в Европу», каким была для эстонцев Финляндия после 1905 года, когда эстонцы ринулись на открытие Европы через Скандинавию.

Мы можем относиться к периоду русификации конца XIX века как ущемлению культуры, но в то же время надо признать, что большая часть тогдашней западной философской, общественной литературы достигла эстонского культурного сознания через переводы русского языка. Конечно же, тогдашняя эстонская интеллигенция владела и немецким языком. Но не забудем, что в конце XIX века как на Эстонию, так и на русскую духовную жизнь оказывал общее влияние Фридрих Ницше.

Говоря о влиянии русской литературы на эстонскую, надо в первую очередь назвать Толстого и Достоевского. Антон Хансен Таммсааре, который перевел «Преступление и наказание», сам признал, что Достоевский вдохновлял его в творчестве.

Особой главой в русско-эстонских литературных отношениях, несомненно, является Игорь Северянин, ставший переводчиком эстонской поэзии на русский язык, и чье творчество вдохновило многих эстонских писателей в 1920-е годы (Хенрик Виснапуу, Валмар Адамс, Алексис Раннит).

Влияние русской высокой культуры не ослабло и во времена царившей советской культуры. В 1950-е годы это означало прежде всего пополнение эстонской литературы массовыми переводами Чехова, Горького, Льва и Алексея Толстого и Тургенева. 1960-е ознаменовали повторное открытие Пушкина, благодаря мастерски переведенному Бетти Альвер «Евгению Онегину». Еще Гоголь, Андреев, Бунин.

Я не могу утверждать, что они оказывали прямое влияние на эстонскую литературу, но, несомненно, они повлияли на представление эстонского читателя о сути и возможностях литературы.

Немаловажно также влияние рус­ского театра (в первую очередь Станиславский) и театральной школы на эстонский театр. Первое послевоенное поколение актеров и режиссеров получило подготовку в Москве. Московское образование положило начало и эстонскому кинематографу. В Московской консерватории учились или повышали свою квалификацию многие эстонские композиторы и интерпретаторы.

Всем этим я хочу подчеркнуть именно то, что эстонская культура относилась к русской культуре, как к каналу, как к возможности стать частью мировой культуры. Венцом таких культурных отношений стоит считать факт, что эстонская литература на протяжении определенного времени более всего переводилась именно на русский язык.

По этой причине, например, с 1970-х до 90-х годов русский язык служил средством, при помощи которого эстонская литература была впервые представлена в репертуаре мировой литературы. Ни одна культура не может существовать без другой.

 Хотя Хантингтон и дефинировал эстонскую культуру т.с. последним представителем европейской переферийной культуры, все же в лице эстонской культуры следует рассматривать совершенно отдельное явление. Эстонская культура по своей сути «пограничная культура».

Она подобна решету. Чтобы понять эстонскую культуру, недостаточно дефинировать то, что просеивается через сито, а понять то, что это сито формирует. Прослеживание русских влияний в эстонской культуре не означает, что мы якобы ищем русские следы в эстонской культуре, но то, как эстонская культура соотносилась с русской культурой.