Эстонии вообще в романе уделено особое место. Одна из героинь, Наталья Сийль — «русскоязычная эстоноземелька», как неуклюже выражаются некоторые адепты интеграции.
Ее история, мироощущение, невозможность почувствовать себя окончательно укорененной ни в Эстонии, где даже в интеллигентной среде нет-нет, да и прорежется ксенофобия, и где Наталья не вписывается в общие сдержанные, усредненные и прохладные тона, ни в Москве с ее безумной гонкой непонятно куда и зачем, — одна из причин внимательно вчитываться в текст и размышлять вместе с автором и ее героиней. Соглашаться не обязательно; обязательно — думать!
Эстония входит в роман и в сатирическом эпизоде визита к другому Чарошникову, олигарху, некоего «соотечественника» из Таллинна, который пришел клянчить деньги (общераспространенная черта всех членов самозванных «соотечественных» объединений). Сатира, нужно сказать, вполне сдержанная: Рагрина избежала соблазна гротеска и предпочла остаться в рамках реальности.
Вообще «Зеркальный талион», помимо прочих достоинств, отличается и высоким интеллектуальным уровнем. У его персонажей — хорошие они или плохие — извилины в мозгу есть, и явно больше, чем одна. Очень интересны споры о литературе, которые известный прозаик Эдуард Рутковский ведет с начинающим, но очень бойким автором Павлом.
Да и сам характер Павла несколько загадочен, причем загадочность создается постепенным раскрытием черт образа, а причина ее выявляется лишь в конце.
Есть и точные, ироничные, почти издевательские (но другого она не заслужила) описания вип-тусовки, и скромная, но от того не менее соблазнительная эротика, да еще на фоне Венеции, родного города Джакомо Казановы. Одним словом, роман заинтересует и думающего читателя, и любителя «легкого чтива».
Понятно, что, как говорил Лис в «Маленьком принце», нет в мире совершенства — и нет книги без недостатков. В «Зеркальном талионе» ощущается рациональность, почти математический расчет композиции, объясняющийся некоторой авторской скованностью, но для дебюта это естественно — и уж куда лучше, чем неопрятная расхристанность, которой страдают слишком многие образцы современной прозы.