Impresionisms

П.И.Филимонов Фото: Мария Городецкая

К сожалению, я не знаю латышской классики. Ну, то есть, приезжая в Ригу и прогуливаясь по бульвару Райниса или Аспазии, я примерно осознаю, кто это такие, но дальше этого осознания как-то не идет. Так что для меня латвийская литература исключительно современна. Пугающе современна. Современна настолько, что никак не цепляется у меня в голове ни к какой из известных мне культурных традиций. И бог его знает, хорошо это или плохо. Более того, моя латвийская литература в первую очередь именно латвийская, а не латышская. Но это как раз вовсе не удивительно. Если спросить любого мало-мальски разбирающегося в деле дилетанта, то его первая ассоциация будет, вероятно, такой же, как моя. Профессионала спрашивать не имеет смысла, во всяком случае, в формате популярно-развлекательной статьи. Он зарядит так, что его будет не остановить, и не хватит никакой журнальной площади.

Текст опубликован в свежем номере журнала "ПЛУГ".

Итак, к делу. Первое, что приходит на ум, когда начинаешь настраивать его на волну латвийской литературы —это «Орбита». «Орбита» —это несколько молодых людей (точное количество не так сложно узнать, но жутко лень лезть в интернет, да и опять же, я не занимаюсь наукоподобным и даже псевдолитературоведческим анализом, все, что я сейчас делаю, это импрессионистические заметки исключительно дилетантского толка, так что все даты —предупреждаю сразу —в данном сообщении будут весьма условны, потому что не проверены), которые примерно в середине девяностых годов объединились в то, что они назвали «текст-группой». Текст-группа —это некое такое образование, отдаленно похожее на музыкальную группу, во главе которого стоит текст. То есть, это не несколько музыкантов, каждый из которых играет на своем музыкальном инструменте, создавая видимость гармонии, а несколько поэтов, выступающие каждый со своими текстами, и за счет этого создающие то же подобие гармонии. Тексты сочетаются, переплетаются, накладываются друг на друга. Или не переплетаются, не сочетаются, не накладываются. Отторжение и взаимоотталкивание тоже один из вариантов гармонии. Для усиления сходства выступают они под музыку, видеоинсталляции, под сочетание первого и второго. Некоторые из этих молодых людей имеют кучу смежных профессий и хобби. Тут вам и диджеи, тут вам и фотографы, тут вам и копирайтеры. Используя все эти дополнительные профессии и вытекающие из них комплекты выразительных средств, они создают некую симбиотическую картинку, которую, ей-богу, проще наблюдать самому, чем описывать.

Я был на концертах «Орбиты» дважды. Первый раз в Таллинне, в начале нулевых, когда они приезжали чуть ли не все, золотым, так сказать, составом. Выступали они тогда в баре «Фон Краль». На первом этаже на стенку был спущен экран, под экраном установлен диджейский пульт, над которым скрючился и провел в этой позе почти все полтора часа, которые длилось выступление, Сергей Тимофеев, идейный вдохновитель и главный движитель «Орбиты». Сам он то ли совсем не читал в тот день, то ли делал это крайне мало, поэтому мне, тогда еще совершенно табульнорасному в их отношении, запомнился именно как «скрюченный диджей». Не могу сказать, что мне тогда понравилось. Не могу сказать и, что мне не понравилось. Если честно, шел я на то выступление с некоторым предубеждением, что мол, вот, приехали якобы звезды учить нас, как нужно делать. Это предубеждение я пытался поддерживать в себе всеми силами, пока шел концерт. И обменивался с приятелями недовольными снобскими репликами, и всячески настраивал свой организм, чтобы, не дай бог, не начать притоптывать в такт электронным ритмам, которые выдавал в мир скрюченный Тимофеев. Не получилось. Не могу сказать, что вышел я с того концерта яростным поклонником «Орбиты», но в интернет полез. Стал их изучать. Текст Артура Пунте «Рядовой копирайтер сетевого агентства» стучал в голове, что хит моднейшей группы. Засел он там, как выяснилось позже, очень надолго. Это вообще свойственно текстам «Орбиты». И услышанным, и прочитанным. Так, например, каждое лето, когда жизнь начинает казаться бессмысленной и тягучей, медленной и невозможной, мне вспоминается тимофеевское «Мы ничего не делали в Саулкрасты». Заменить Саулкрасты на Клоога-Ранд —и получится все, о чем я мучительно пытаюсь поведать миру вот уже лет пятнадцать.

Второе выступление «Орбиты», которое я видел, состоялось в Москве, в одном из клубов ОГИ. Это была уже не «Орбита» в чистом виде, это был сольный концерт Сергея Тимофеева. Тоже под музыку, но уже живую, кажется, ему подыгрывали какие-то джазмены. Когда он читал текст «Джо Дассен», музыканты утихли, Тимофеев взял маленький диктофон и поднес его к микрофону. Из диктофона звучало, кажется, «Индейское лето», стилизованное под старую виниловую пластинку, со всеми ее хрипами, заеданиями и шероховатостями.

Начальный посыл был другой, другими были и условия. На это выступление я шел, уже зная, куда иду, зная, что мне там предстоит, зная, что снова буду испытывать ностальгию по небывавшему, ностальгию по жизни, которой на самом деле не было, но которую я сам себе придумал. Этим, примерно, можно охарактеризовать мои впечатления от того, что делает «Орбита». Как если бы все в моей жизни в какой-то момент пошло по-другому, и я вернулся бы в те места, где прошло мое детство, и как-то бы снова был допущен его прожить, но уже с сегодняшним мозгом, с сегодняшним ощущением непоправимости и мимолетности. Интересно, это я один так чувствую или это универсальная эмоция? На том концерте стало понятно, что это, пожалуй, уже навсегда.

Я никогда не общался ни с кем из «Орбиты» лично. Хотя возможности были. Когда-то я жалел об этом, а сейчас думаю, что, пожалуй, так оно и лучше, и правильнее. Вдруг все это выдумано, вдруг все это только хорошо просчитанная литература, литература ума, а не эмоций? Это не сделает ее хуже, даже, может быть, и наоборот. Но лучше я не буду знать.

Но литература Латвии —это не только «Орбита». Вторым моим впечатлением от нее был мальчик, которого я слышал в той же Москве, на том же самом литературном фестивале в 2008, что ли, году. Правда, мальчика привез туда Тимофеев, стало быть, в идейном и идеологическом смысле мальчик тоже вращался на одной орбите с «Орбитой», извините за украшательство, которому именно в этом тексте и не место. Мальчика звали Арвис Вигулс. Было ему двадцать два года, и наглости ему было не занимать. Но иначе же нельзя, я полагаю. Сейчас объясню. Поэтический фестиваль открывался достаточно пафосной церемонией в одном из московских театров. Собственно, лейтмотивом того фестиваля были поэты и поэзия бывших советских республик, так что их туда набилось видимо-невидимо, отовсюду, за редким исключением. Кажется, Средняя Азия была представлена вяло, и вот еще Молдавии я не помню. Суть не в этом. Суть в том, что на открытии фестиваля от каждой страны должен был выступить ровно один поэт ровно с одним стихотворением. Он должен был читать его на своем родном языке, а сзади, на висящий над сценой экран, красиво и хаотично проецировались строки русского перевода. Так вот, от большинства стран выступали либо какие-нибудь прославленные перцы, либо местные номенклатурщики от литературы. И только от Латвии на сцену вышел этот молодой мальчик —и остался моим самым сильным впечатлением от всего того фестиваля вообще. Весь в черном, элегантно-мрачный, он читал текст про латвийскую железную дорогу, которая в его изложении приобретала черты апокалиптические, становилась каким-то монстром, который пожирает человека, расплющивает его чувства об эти вагоны, об эти мутные потоки краски безличных, уничтожающих поездов, пленительно-медленно проплывающих по приморским ландшафтам.

С Арвисом я потом пообщался. В личном общении это был обыкновенный приятный молодой человек, каких много в любой стране Европы, со своей обыкновенной жизнью и определенным универсальным набором культурных ценностей. Но когда он брал в руки свой текст, чуть сутулясь, вставал к микрофону, он преображался —преображался в нового, иного человека, которому доступна та самая музыка сфер, из-за которой и разгорается весь сыр-бор.

Так что латвийская литература для меня —это ощущение. Ощущение Риги и сосновых боров под ней, ощущение какой-то другой вселенной, о которой я ничего не знаю, но в которую, себе на беду, так стремлюсь, моментальный фотоснимок девушек в летящих красных платьях, что-то делающих на длинном-длинном мосту через Даугаву, иные берега, иные комнаты.

Я не могу этого толком объяснить. Поезжайте в Латвию, запаситесь временем и неторопливостью. Лучше всего поздним летом, когда в воздухе висит что-то такое, чему не подобрать слов прямо сейчас, но что исчезнет, если вы не зафиксируете его, исчезнет и заставит вас жалеть о том, что его у вас не было, хотя, если бы оно у вас было, вы бы страдали, страдали бы молча и тихонько пели бы по-латышски.