Лаури Мялксоо: cогласимся с нашими взаимными разногласиями

Лаури Мялксоо Фото: Ants Liigus / Pärnu Postimees

Лаури Мялксоо считает, что положение о том, что пограничным договором регулируются только вопросы, касающиеся границы, явилось бы компромиссным решением, направленным на то, чтобы не допустить худшее, что может быть для Эстонии, а именно возможность злонамеренного толкования, согласно которому признание границы будет означать отказ от государственной преемственности.
 

Дипломатические консультации по поводу пограничных договоров Эстонии и России к началу 2013 года закончились тем, что парламенту Эстонской Рес­публики представилась возможность серьезно взвесить полученный результат.

Он исходит из текста, который так и не был ратифицирован обеими сторонами в 2005 году по известным причинам. Один из вариантов состоит в том, чтобы дополнить договор о границе положением, согласно которому он регулирует вопросы, касающиеся исключительно границы.

В связи с этим хочу высказать свои соображения о том, что даст Эстонии такое новое положение в договоре о границе и почему оно может стать компромиссным решением, стоящим на страже основных интересов Эстонии.

Для Эстонии заключенный в 1920 году Тартуский договор о мире всегда имел двоякое значение. Когда в 1991 году была восстановлена государственность, Тартуский мирный договор символизировал, во-первых, конкретную линию границы, которую в одностороннем порядке и противоправно изменил Сталин.

Во-вторых, Тартуский мирный договор является одним из символов государственной преемственности Эстонской Респуб­лики, который способствовал признанию эстонской государственности международной общественностью.

Поскольку докт­рина государственной преемственности исходит из факта незаконной советской оккупации (аннексии), основные положения Тартуского мирного договора (государствообразующие) не могут никуда «испариться». Ex injuria ius non oritur (право не может возникнуть из правонарушения).

Вызовом для эстонской дип­ломатии было то, что Российская Федерация не хотела ничего слышать не только о восстановлении пограничной линии 1920 года, но и о признании хотя бы практических последствий государственной преемственности Эстонской Республики (континуитета). Таким образом, можно сказать, что правительство России ничего не хотело слышать о доктрине государственной преемственности Эстони как таковой.

В середине 1990-х годов в сфере внешней политики Эстонии утвердилось мнение, что требовать от России восстановления границ, предусмотренных Тартуским мирным договором, безнадежное дело. И эстонское правительство объявило, что не будет настаивать на восстановлении границ, предусмотренных Тартуским договором.

Последующие годы охарактеризовались попытками эстонской дипломатии добиться от Российской Федерации признания Тартуского мирного договора в остальной части (по принципу, что Россия сможет оставить границу, установленную Сталиным, но признает Тартуский договор о мире как таковой; «Тартуский мирный договор минус граница»).

Попытки Эстонии добиться от России признания остальных частей Тартуского мирного договора не увенчались успехом. В 2005 году в Эстонии возобладала точка зрения, что договоры о границе можно заключить и без упоминания Тартуского мирного договора, что не повлияет на остальную часть договора (или скажется на государственной преемственности как таковой).

Проблема заключалась в том, что поскольку для России признание установленной Сталиным эстонской границы трактовалось бы как максимальный результат в вопросе отказа от доктрины преемственности, возникало искушение истолковать дело для России именно таким образом. В 2005 году в какой-то момент у правительства России появилось желание принять декларацию «совместного толкования истории». Возникли ножницы между толкованиями двух государств в контексте нового пограничного договора.

Кроме того (поскольку стало известно об идее декларации толкования истории), нельзя было исключать вероятность того, что Госдума РФ может задействовать свое толкование истории в конце процесса ратификации, истолковав новый договор о границе де-факто как отказ Эстонии от доктрины государственной преемственности в лице Тартуского мирного договора.  

Таким образом, в 2005 году возникла идея, что Эстония могла бы принять унилатерально толкуемую декларацию, из которой на практике в 2005 году появилась преамбула Закона ЭР о ратификации пограничных договоров (NB! Не самого договора). Преамбула обратила внимание на то, что было важно для Эстонии, а также попыталась унилатерально установить то, чего не удалось добиться в ходе переговоров с РФ.

Если говорить о международных договорах в целом, то успешными и перспективными можно считать такие договоры, когда стороны примерно одинаково понимают вопрос. Договоры, дополненные одной стороной уловками, которые можно толковать по-разному, не гарантируют, что позднее другая сторона не дополнит его такими же хитрыми положениями.

Когда в 2005 году Российская Федерация отозвала свою подпись под пограничным договором, это говорило только о том, что она по-прежнему не готова признать «остальную часть» Тартуского договора или государственную преемственность Эстонии. Как показали прошедшие в 2012-2013 годах консультации, отношение Москвы не изменилось.

Если Эстония считает, что в контексте заключения договора о границе Тартуский договор как таковой или государственная преемственность должны быть признаны любой ценой, то в обозримом будущем заключить договор не представляется возможным, и мы будем продолжать находиться в патовой ситуации.

В данном контексте существует один вариант, что пограничным договором будут регулироваться только (эксклюзивно) вопросы, касающиеся границы. Это будет компромиссным решением, направленным на то, чтобы не допустить худшее, что может быть для Эстонии, а именно возможность злонамеренного толкования, согласно которому признание границы будет означать также отказ от государственной преемственности.

Этому положению можно было бы дать следующее значение. Эстония и Россия заключают договор о границе, в соответствии с которым Эстония соглашается на новую границу, отличную от той, что предусмотрена Тартуским мирным договором. Из этого договора не следует ничего другого и в первую очередь не следует, что Эстония отказывается от преемственности.

Это своего рода дипломатически скрытая «we agree to disagree» оговорка (мы соглашаемся, что «в контексте» пограничного договора у нас имеются разногласия). На самом деле Эстония и Россия придерживаются разного мнения в отношении факта оккупации и действия Тартуского мирного договора, но обе больше не считают, что от этого факта должно зависеть вступление в силу пограничного договора.

Поскольку оба государства не могут прийти к единому мнению в отношении «остальной части» Тартуского мирного договора, или доктрины преемственности, юристы и историки двух стран должны продемонстрировать, каков статус отдельных положений договора в настоящее время.

Положение, в соответствии с которым пограничный договор регулирует только вопросы, касающиеся границы, сознательно оставляет простор для толкования. Например, профессор истории ТУ Ээро Медияйнен обратил внимание на то обстоятельство, что членство Эстонии в НАТО может противоречить одному из положений Тартуского мирного договора. Таким образом, сегодня Эстония сама заинтересована в том, чтобы это положение перестало действовать.

По мнению автора этих строк, при заключении нового договора о границе должна сохранить юридическую силу статья 2-я Тартуского мирного договора, которая является неотъемлемой частью отношений между двумя странами. И в части возможных требований, вытекающих из государственной преемственности (оккупации), Эстония уступала бы только в вопросе прохождения границы (на самом деле правительство сделало это еще в середине 1990-х годов, следовательно, сейчас Эстонии не придется идти на уступки).

Подытоживая, хотелось бы сказать, что сегодня наша основная озабоченность связана с тем же, чем объяснялась преамбула к закону о ратификации в 2005 году. Эта клаузула исключает возможность злонамеренного толкования. Да, Россия по-прежнему не признает Тартуский мирный договор («минус граница») — и этого признания в новом договоре не было бы. Но в отличие от прежних вариантов Эстония благодаря оговорке «we agree to disagree» может не волноваться по поводу тезиса о государственной преемственности. Кроме того, удастся сохранить честь и лицо эстонского парламента, ведь именно преамбула 2005 года привела нас к предложенной формулировке.

Те, кто в курсе дела, понимают, что для России это далеко не максимальный результат. Конечно, идеальным можно было бы считать вариант, при котором Россия однозначно признала бы нашу государственную преемственность, но для этого, очевидно, Россия должна быть другой страной, не такой, как сейчас. Кстати, заключение договора о границе в предлагаемом виде не исключает вероятность того, что в будущем Россия признает государственную преемственность Эстонии (противоправность советской аннексии).

Автор является руководителем Эстонского института внешней политики и профессором международного права ТУ.