Юрий Маловерьян: Невозможность объективности, или Добровольное рабство

Юрий Вендик (Маловерьян). Фото: SCANPIX

Проблема российской журналистики заключается не столько в давлении властей, сколько в том, что слишком вольное обращение с фактами давно вошло в привычку, пишет московский колумнист Юрий Маловерьян.

Будьте смелы и независимы, призывал пастырь своих овец. «Сегодня по-настоящему независимая и смелая журналис­тика как никогда востребована, необходима России для эффективного демократического развития», — написал президент Владимир Путин в своем обращении к делегатам Съезда журналистов России, состоявшегося на прошлой неделе.

В России Путина ни одно крупное издание, включая якобы независимые и либеральные, не смеет сказать ничего плохого лично о Путине. Это нежелательно. Неофициально, конечно. Как сложилась бы ситуация при другом правителе, сказать трудно, но следует признать, что в таком положении дел российские журналисты во многом виноваты сами.

Да, в некоторых случаях власти предержащие силой подавляли свободную журналистику, но по большей части они просто пользовались продажностью журналистов и их готовностью выполнять приказы.

В основе такой беспринципности лежит «философское» отношение к понятию объективности и честности.

Один российский коллега как-то поехал в Эстонию в командировку. Когда он вернулся, в редакции посчитали, что одного большого текста, который он привез, будет недостаточно, должно быть еще интервью. «И я его выдумал!» — весело сообщил коллега.

Вот так просто, взял человек и выдумал, и его ответы, изобилующие клише, пошли в печать. Чью фотографию тогда поставили в газету, он уже и не помнит.

Кстати, это было еще до Путина. Газета, в которой работал коллега, была известной, по российским меркам считалась профессиональной (сейчас уже нет), либеральной, ни о какой антиэстонской пропаганде и речи не было, но дело не в этом.

Дело, конечно, в том, что между этим невинным вымыслом и жесткой политической пропагандой, с точки зрения журналистики, нет разницы. Свободное оперирование фактами всегда было в традиции российской журналистики.

Сегодня излюбленным аргументом российской пропагандистской машины является все тот же, что звучал 20 лет назад из уст самых преуспевающих московских коллег: наша работа не может быть объективной, «они», западные журналисты, столь же пристрастны, как и мы, только умеют это прятать под шлейфом демагогии.

Да, если подходить к вопросу философски, то следует, конечно, признать, что никто не может быть абсолютно объективным, но принципиальная разница в изначальном намерении: хочешь ли ты знать правду и рассказать о ней или с самого начала у тебя в планах было нечто другое. Но этот аргумент не действует: это, мол, тоже демагогия.

Судя по всему, многие российские журналисты верят в это самооправдание совершенно искренне.

Среди многих российских коллег бытует мнение, что упадок независимой журналистики, в первую очередь телевидения, начался в 1996 году, когда контролировавшие телеканалы «олигархи» организовали массовую пропагандистскую кампанию с целью переизбрания глубоко непопулярного Бориса Ельцина, и журналисты активно включились в нее.

Однако прочная традиция отношения к объективности дает основание утверждать, то это был вовсе не поворотный момент, а лишь мгновение в длинной истории.

В начале 1990-х годов российская журналистика избавилась от прямого политического диктата, однако унаследовала ленинское представление о газете, как о «коллективном пропагандисте, агитаторе и организаторе».

Мировоззрение журналиста могло быть совершенно «антиленинским», и, как правило, таковым и являлось, но отношение к своей работе оставалось прежним. Да и революционное время не способствовало, конечно, объективности. Противной стороне нельзя давать слово: ведь они все лживые выродки.

А тут еще встал вопрос денег. Изданиям нужно было выживать, причем в условиях, когда лишь немногие инвесторы или спонсоры относились к журналистике как к нормальному бизнесу, хотя бы в будущем, для которого важно, среди прочего, доверие читателей-зрителей. Все использовали СМИ как дополнительный инструмент для защиты своих деловых или политических интересов.

Издания стали жить за счет «джинсы» — скрытой рекламы и черного пиара, как в коммерческом, так и в политическом плане, нередко путая их. Если нет объективности, а деньги, наоборот, есть, то, в конце концов, какая разница, что врать за эти деньги.

Кстати, этими услугами пользовалось в 1990-е годы и эстонское государство, покупавшее у одной либеральной газеты площадь для публикации позитивно окрашенных статей.

В провинции журналистика в это время оказалась в еще более худшей ситуации, чем столичная: последняя за счет своего статуса и известности в какой-то мере была защищена от самых грубых приемов, а в провинции газеты и радиостанции без всяких компромиссов подчинялись царькам-губернаторам и браткам-олигархам.

Приведу один пример: после убийства главного редактора находящейся в оппозиции к президенту Калмыкии газеты «Советская Калмыкия сегодня» ее стали выпускать в соседнем Ставропольском крае и тайком переправлять в Калмыкию.

Столице еще предстояло пережить 1996 год и выборы Ельцина, затем многочисленные информационные войны, в ходе которых телеканалы кормили зрителей тем, что, в свою очередь, им скармливали их владельцы или руководство; затем выборы в Госдуму в 1999-м и выборы Путина в 2000 году, когда большая журналистика была какой угодно, но только не независимой и беспристрастной.

Так что стоит ли удивляться тому, что в 2001 году пресс-секретарь Путина позвонил в newsroom ведущего телеканала и громогласно отчитал главного редактора за то, что в последних новостях синхрон Владимира Владимировича был продолжительностью пять минут, а не семь, как, по его мнению, должно было быть. И это был выговор начальства, а не претензия какого-то недалекого политика.

О том, чтобы в эфир вышли альтернативные мнения по поводу политики Путина, например, на тему войны в Чечне, не могло быть, разумеется, и речи.

При этом никто, за исключением коллектива НТВ, не протес­товал, не бастовал, телеканалы продолжали исправно работать. Все шло гладко именно потому, что Путин и его чиновники просто заменили собой, условно говоря, Березовского и его сподвижников, и работа продолжалась в том же духе.

Теперь одни оправдывают себя с помощью вышеупомянутого тезиса «невозможности объективности», другие завернулись в кокон, хорошо известный в психологии: здесь — работа, а здесь — я, моя жизнь и мои мысли, и это совершенно разные вещи.

Один коллега, относящийся в Путину довольно пренебрежительно, но зарабатывающий тем, что на одном второстепенном телеканале пишет хвалебные комментарии, посвященные его умной политике, объяснял мне вечером в кабаке, потягивая виски: «Знаешь, это все равно что стоишь за станком: отработал и забыл. Это не моя жизнь. Моя жизнь — это что-то другое, но за этот цирк я получаю 130 тонн (около 3200 евро) в месяц, и я доволен».

Немногочисленные сохранившиеся в России оппозиционные издания во многом схожи с государственными СМИ: точность и уравновешенность (зачастую) им не свойственны. Их читательская аудитория по российским меркам ничтожна.

Существуют и вполне качест­венные издания, как на бумаге, так и в Интернете. Этот факт, как и многие другие, ко всему прочему является доказательством того, что называть нынешний российский режим авторитарным не совсем правильно, во всяком случае, сейчас еще не время. Он скорее манипулятивный, он еще не осмеливается или не хочет вытоптать площадку, но манипулирует общественным мнением, институтами; многими другими вещами, в том числе слабостями журналистов.

Таким же манипулируемым является и Интернет. Многие думают или думали еще совсем недавно, что быстрое распространение всемирной сети совершенно изменит картину. Журналистика в целом меняется, но не по час­ти воздействия на почти несущест­вующую российскую независимую журналистику.

Солидные интернет-издания, как известно, тоже требуют денег, и их тоже давно стали административно укрощать, свободному распространению нежелательной информации можно помешать с помощью тысяч ложных сообщений и идиотских комментариев. Опираясь при этом на равнодушие большинства народа. То искусство, которое мы порой наблюдаем на эстонских интернет-сайтах, российское государство осваивает на протяжении уже нескольких лет.

Автор является корреспондентом Русской службы ВВС.