Тензо превращает редкие камни в произведения искусства

Александр Тензо является основателем торговой марки House of Tenzo, ювелиры его компании делают уникальные и очень дорогие украшения из драгоценных камней. Фото: Тоомас Хуйк

Не один год этот человек приезжал в Эстонию, не афишируя, кто он есть на самом деле. За исключением волос до плеч, он ничем особым не выделяется. Серые глаза, хрупкое телосложение, одежда без особых претензий, словом, он не привлекает к себе особого внимания.

Но зато мир не оставил без внимания то, чего удалось добиться этому человеку за последние полтора десятка лет. Александр Тензо, предки которого были эстонцами, является основателем торговой марки House of Tenzo, его компания занимается изготовлением уникальных и очень дорогих украшений из драгоценных камней.

Нам представилась возможность взять интервью у Александра Тензо (предки которого носили фамилию Тынсо). Во время фестиваля «Дни оперы на Сааремаа», состоявшегося в конце июля в Курессааре, он представил замечательные ювелирные украшения, изготовленные мастерами по его эскизам.

Почему он решил сделать это именно здесь, ведь на Сааремаа, да и во всей Эстонии вряд ли найдется кто-то, кто сможет купить эту красоту?
«Главная причина в том, что у меня эстонские корни, и я ощущал это всю свою жизнь», — ответил Тензо.

В мире имя Tenzo пользуется все большей популярностью. В международных каталогах украшений из драгоценных камней название фирмы House of Tenzo стоит рядом с названиями таких известных компаний, как Cartier, Boucheron, Fabergé, Van Cleef & Arpels и многих других.

На чем вы добирались до Эстонии?

Мы приехали из Санкт-Петербурга на автомобиле. Ехали, никуда не торопясь, остановились на мызе в Вихула, переночевали там. Я даже хотел набрать в лесу грибов, но куда бы я их дел. В Эстонии я бываю довольно часто. У меня в Вяйке-Маарья есть родовой хутор, дом, который мы восстановили. Теперь над- страиваем второй этаж, понемногу приводим в порядок окрестности. Мне там очень нравится. Моя сестра, которая тоже живет в Петербурге, проводит там месяц другой.

Расскажите, пожалуйста, о вашей фирме House of Tenzo. Можно ли ее сравнивать, например, с De Beers или Cartier?

Моя фирма и эти две компании — совершенно разные. 90 процентов того, что продает, например, Cartier, основано на рекламе бренда и большом количестве магазинов. Перед нами стоит совершенно иная задача. Мы используем только очень редкие драгоценные камни, у нас есть свои рудники и шлифовальные мастерские. От начала до конца мы все делаем сами.

В мире не так много цветных драгоценных камней, поэтому объем нашей продукции значительно меньше, чем у Cartier, но зато уровень изготовления украшений намного выше. У нас никогда не будет 120 магазинов по всему свету, я не ставлю перед собой такую цель, мне это не нужно. Но мы постоянно повышаем качество своих изделий, увеличиваем выбор редких камней.

О компании De Beers я вообще не говорю — это бриллиантовая монополия. Бриллианты являются самыми распространенными драгоценными камнями в мире. Они встречаются повсюду, возможно, даже на Сааремаа они есть (смеется), вопрос упирается лишь в то, насколько их много, и во сколько обойдется их добыча.

Рынок бриллиантов создан искусственно, за счет рекламы, такой же искусственной является их цена, которую контролирует главным образом De Beers. А вот месторождения цветных драгоценных камней есть лишь в отдельных регионах.

Где именно?

В Замбии, Танзании, на Мадагаскаре, Шри-Ланке, на юге Индии. Есть немного и в других местах, но их качество не очень хорошее. Цветных драгоценных камней никогда не будет столько, сколько бриллиантов. В нынешнее финансово неспокойное время это хорошая инвестиция. Мы сотрудничаем с банками Швейцарии, а также Китая. Китайские банки предлагают возможность вкладывать цветные драгоценные камни. Цена на них растет намного быстрее, чем на бриллианты, цена на которые и без того высокая.

Как вы попали в этот бизнес?

Мне всегда нравились камни, и мне всегда нравилось путешествовать. Еще в советское время я побывал на Урале и в Сибири, познакомился с геологами, это был романтичный период. Серьезный поворот дело приняло совершенно случайно. В 1995 году вместе с двумя приятелями я отправился на Шри-Ланку, чтобы снять документальный фильм о тамошних достопримечательностях. Это была моя очередная авантюра, из которой ничего не вышло.

Но на Шри-Ланке оказалось много сапфиров и шпинели. Понемногу я стал интересоваться этой темой, изучать, где добывают эти камни. Вместе с местными жителями я занялся добычей камней. Это дело так захватило меня, что я остался в Азии на несколько лет. Бывал в Юго-Восточной Азии, Африке. Несколько лет изучал эту область и рынок.

Вы уже тогда имели представление, кем станете?

Нет. Мне просто было интересно. Вскоре я заинтересовался шлифовкой камней. Это очень тяжелая работа. Если камень редкий, сначала нужно понять, как его шлифовать, под каким углом, где у камня верхняя и нижняя сторона.

Для непосвященного человека это может быть обычный кусок камня. Позже я стал уже совершенствовать шлифовальные столы. Если повысить уровень шлифовки, то камень будет смотреться еще интереснее, и его можно будет продать. Со временем я стал понимать, что это может стать моей профессией.

Уже позднее, где-то в 1998 году, я попал в Нигерию. Это было опасное место, но это был своего рода Клондайк.

Как вы там оказались?

О, это длинная история. (Смеется). Это было очень опасно! На самом деле это прекрасная страна, в ней живут очень добрые и веселые люди, но при этом там каждый день стреляют. Но мне нужно было непременно туда попасть, там такие залежи камней, каких нет нигде в мире.

И никто, кроме вас, не знал?

Знали, но боялись туда соваться. Я поехал и в короткий срок стал обладателем хорошей коллекции очень разных камней.

Сейчас у нас есть рудники на Шри-Ланке и Мадагаскаре. Часть принадлежит нам, часть мы арендуем. У нас есть договоренность с фермерами, что мы платим за добычу камней на их земле. На Шри-Ланке проще, там легко оформить лицензию на добычу, на Мадагас­каре намного сложнее — там власть все время меняется.

Кроме того, на Мадагаскаре мало техники. Иногда на Мадагаскаре камень можно обнаружить прямо у поверхности земли или на глубине до полуметра — там много неисследованных мест — мы ведем добычу на глубине 30-40 м. Но в Африке проблема еще и в том, что техника все время выходит из строя.

Почему?

Просто Африка — это такое место, где ничего не работает, все тут же ломается. Хотя техника у нас хорошая, изготовлена в Германии и Китае. Если бы эти машины были в Эстонии, они наверняка бы здесь работали.

Очевидно, причина в воздухе. (Смеется.) Нигерия — богатая страна, там много нефти и минералов, но там ничего не работает. Все, что наладили англичане во время существования колонии, все вышло из строя, как только они ушли из страны. Ничего не осталось.

Много ли у вас конкурентов на рынке цветных драгоценных камней?

Зависит от уровня. В любом бизнесе свой уровень. Есть «Жигули» и есть «Бентли». Так и в нашем бизнесе. Мы занимаемся такими камнями, которыми в мире на более или менее серьезном уровне занимаются три-пять человек, в основном в Швейцарии и Америке. Как правило, это семейный бизнес почти с 200-летней историей. Насколько мне известно, другого такого бизнеса, который был развит за короткий срок, больше нигде нет.

Во всем мире в ювелирном бизнесе просто считают деньги: камень два евро, реклама три евро, магазин один евро… У нас другой подход, он намного сложнее. Мы стараемся подходить к делу, как 120 лет назад, когда ювелирные изделия были искусством.

Что это значит?

У нас есть представительства в Петербурге, Москве, Париже и Берне, собираемся открыться и в Гонконге. В Риге уже тоже образовался небольшой круг клиентов. У нас нет магазинов, я не вижу в них смысла.

Во-первых, у нас никогда не будет столько изделий, чтобы возникла необходимость открывать магазин, во-вторых, я не хочу снижать качество нашей продукции. У нас приватный подход: люди приходят в showroom, мы предлагаем им чай, показываем свои изделия.

Как вас находят, если нет магазинов и рекламы?

Мы бываем на международных ярмарках, например, в Базеле, Гонконге. И у нас очень хорошие ювелиры, которые умеют делать вещи, которые никто больше не умеет делать, такие вещи делали сто лет назад.

Как вам удалось так быстро поднять свою компанию с нуля?

Нужно все время работать. И рисковать. Делать вещи, не зная, выйдет из этого что-нибудь или нет. Чайковский говорил, что вдохновение — это прекрасно, но оно должно рождаться в работе. Я не верю в разговоры о том, что вдохновение может прийти само.

Вы много раз обжигались в бизнесе?

Я не считаю эти случаи и не обращаю на них внимания. Конечно, было немало ошибок. У меня целая коллекция синтетических камней, которые я купил тогда, когда еще не разбирался хорошо в деле. Но удачных случаев было больше.

Для того чтобы действовать в таком бизнесе, нужны деньги…
Когда я приехал на Шри-Ланку, у меня было десять долларов, со мной приехали двое знакомых. Один из тех, с кем мы хотели снять фильм, уехал сразу. Вскоре я остался совсем один. Было такое чувство, что я должен заниматься этим делом.

Чем вы занимались до этого?

Чем я только не занимался: музыкой, строительством, геологией, археологией. Много путешествовал. Учился в музыкальной школе по классу флейты, но не закончил. Каким-то образом закончил 10-й класс, затем в Петербурге окончил два курса геологии, изучал археологию.

Длинные волосы остались с юности?

Это с тех пор, когда я был хиппи, тогда волосы у меня были до середины спины. Питер все таки отличается от других российских городов. У меня всю жизнь были такие волосы, они стали моим стилем.

Осмелюсь предположить, что советская система вам не нравилась.
В советское время мне очень тяжело жилось. Это была сумасшедшая система, начиная с отношений между людьми и заканчивая пропагандой. Я не мог выносить то время, мне не хватало воздуха.

Я рос на воспоминаниях дедушки, он рассказывал мне о том, какой была жизнь в Петербурге до 1917 года. Когда он мне об этом рассказывал, я был еще совсем маленьким, но у меня складывалось представление совсем о другом мире, не о том, который я видел вокруг себя. Позже я стал интересоваться историей и понял, что случилось с моей страной в ХХ веке. Я всегда об этом говорил, еще в школе.

Возможно, в Эстонии дело обстояло чуть иначе, но в России нас воспитывали в духе коммунизма и социализма. Я не мог этого выносить. Отправился к врачу и сказал, что не могу ходить в школу, мне становится плохо, дайте освобождение. И он написал, что у меня аллергия на школу. (Смеется.) Вместо того чтобы учиться, я каждый день спорил с учителями и директором, который был таким убежденным коммунис­том, что всех хороших людей выжил из школы. В конце концов меня выгнали из школы.

И вы отправились путешествовать, чтобы быть свободным?

Да. Автостопом я проехал всю Сибирь до Владивостока. Встречался с замечательными русскими людьми.

Что вам известно о ваших предках, которые были уроженцами Эстонии?

Во второй половине 19-го века они уехали отсюда в Петербург, отлично обосновались неподалеку от Нарвских ворот в направлении Петергофа. Они разбили много садов, у них работало много людей. Построили много красивых домов, был даже пруд, названный по фамилии Тынсо. В то время в Петербурге жило очень много эстонцев (до Первой мировой войны более 50 000 человек. — Ред.).

Как сложилась судьба ваших предков после революции 1917 года?

Частную собственность ликвидировали. Дармоеды и бандиты лишили всего тех, кто что-то делал. Случилась катастрофа. В России было опасно оставаться, и мои предки уехали за границу. Кто в Англию, кто в Эстонию, кто в Голландию, кто в Париж, кто в Лондон (один из них работал со знаменитым русским физиком Петром Капицей, который стал лауреатом Нобелевской премии. — Ред.). У дедушки было пять сестер и один брат, в России остался только мой дед. Сестра прадеда Эмилие, воспитавшая детей Ольги, сестры царя Николая II, эмигрировала в Канаду.

Как ваш дед Александр пережил советское время?

В 1930-е годы в России было опасно жить всем, кто в прошлом был богат, имел дворянские или зарубежные корни. Моего деда дважды чуть не сослали в Сибирь. Но ему повезло, он избежал этой участи. При этом он твердо решил, что не уедет за границу, останется в Петербурге.

Но жилось ему очень нелегко, он всего лишился. Работал в разных местах, например, на табачной фабрике, во время Ленинградской блокады возил продукты на грузовике по льду Ладожского озера. Он прожил 90 лет. К завтраку всегда выходил при галстуке, что ни говори — интеллигент старой закалки. Он был в отличной форме, до последних дней ездил на автомобиле. Дедушка служил для меня примером, в детстве он был моим лучшим другом.

Кем была ваша мама?

Инженером. В Советском Союзе все были инженеры, другой профессии не было. (Смеется.) Вместе с сестрой она работала на каком-то закрытом заводе, выпускавшем навигационное оборудование для космоса.

Сколько человек работает на вашем предприятии?

Трудно сказать, так как если мы что-то находим, то нанимаем работников на рудник, иногда и до тысячи человек. Постоянно трудятся 170-180 человек.

Как часто в году вы можете себе позволить отдохнуть?

Мне не нужен отдых, мне нравится моя работа. Никогда не планирую отпуск, я и без того много езжу. Иногда день провожу в лесу, мне нравятся ягоды, грибы, мне этого хватает. Мне скучно лежать на пляже.

Недавно неделю провел в Индии, осматривал рудники. Красивая природа, горы, вкусная еда, чайные плантации, храмы, рядом море, люди в пестрой одежде, все улыбаются, настроены доброжелательно. Мне очень нравится Южная Индия.

Сколько дней в году вы проводите на воздухе или на колесах?

Не считал, но большую часть времени.

Спрошу иначе: сколько ночей в году вы проводите дома?

Возвращаюсь откуда-нибудь, ночую, и еду дальше.

У вас есть семья?

Пока нет. Не удается совмещать личные дела с работой. Но я стал задумываться о семье, надеюсь, что это случится в ближайшее время.

Вы можете быть уверены в том, что в ваше отсутствие на каком-нибудь руднике не уводят что-нибудь налево?

Везде должен быть человек, которому можешь доверять, пусть не на сто процентов, но этот процент должен быть очень высоким. Если ты сделаешь что-нибудь неправильно или обманешь кого-то, то утратишь доверие.

Как определить, кому можно доверять?

Это подскажет только интуиция. В нашем бизнесе, как и прежде, все строится на доверии: договариваются, что товар будет через неделю, и через месяц — деньги. Мне это очень нравится. В наши дни бизнес большей частью делается через юристов, ушли человеческие отношения, и это не по мне.

Вам доводилось увольнять кого-то из-за утраты доверия?
(Смеется.) Я никого никогда не увольнял, я создавал такие условия, что человек уходил сам.

У вас есть телохранители?

Нет, зачастую от них нет никакой пользы. Например, на Шри-Ланке нет ничего опасного или криминального. Что касается Нигерии, то есть что вспомнить. В Афганистане и Пакистане были интересные места. Для того чтобы попасть в Афганистан, приходилось ехать в Пакистан, клеить там бороду и одеваться соответствующим образом. Там паспорт не нужен, вместо паспорта борода. Но в Афганистане ничего не можешь сделать сам, нужно искать партнеров. Афганцам, кстати, можно доверять на сто процентов.

Кто ваши клиенты?

Очень разные люди. Нередко это коллекционеры. Они крайне редко носят купленные украшения, чаще демонстрируют их гостям, как картины на стене. В большинстве своем это образованные люди, интересующиеся разными вещами.

Есть и молодые люди, которые хотят купить что-то в подарок. Из Азии постоянно прибывают клиенты: из Гонконга, Китая, Сингапура. Мы планируем выставку в Абу-Даби и Катаре, возможно, найдем там новых клиентов.
Сколько стоило ваше самое дорогое украшение, которое вы изготовили и продали?
Довольно много.

Миллион долларов?

Нет. В несколько раз больше.

Сколько должно быть денег, чтобы обратиться к вам?

Какой бы ни была эта сумма, постараемся что-нибудь подыскать.

Тысячи евро хватит?

За меньшую сумму трудно сделать что-нибудь особенное. Мы хотим делать вещи, которые не купишь в любом магазине. За тысячу евро выбор будет очень ограниченным. Ведь важно, чтобы вы не увидели такое же украшение на ком-то еще.

Представьте, что вы, выложив солидную сумму, покупаете украшение у De Beers, и на каком-нибудь мероприятии замечаете, что еще пять человек носят такое же. На мой взгляд, это неправильно.

Сколько времени уходит на выполнение заказа?

Как раз недавно у нас был заказ, на выполнение которого ушло четыре года. Но результат был потрясающий. Заказчик время от времени звонил и интересовался, не забыли ли мы про него. Нет, не забыли! Мы три раза переделывали это украшение, когда речь идет о столь дорогой вещи, не может быть компромиссов, все должно быть сделано так, как должно. Обычно бывает трудно выполнить частный заказ меньше, чем за два-три месяца.

Во имя чего вы так выкладываетесь?

Чтобы совершенствоваться и делать красивые и интересные вещи. Этого достаточно.