Анатомия чувств в Вавилонской башне

В спектале Русского театра собранная из лесов многоэтажная башня под потолком с золотыми люстрами звучит словно настраивающийся оркестр. Фото: Елена Руди

После премьеры я пребывал в растерянности. В спектакле Русского театра «Вавилонская башня» были все признаки рождения чуда, но на сей раз увиденное не затронуло души.

Мозг фиксировал великолепные переходы, возникающие из тишины необыкновенные звуки, собранная из лесов огромная многоэтажная башня под потолком с золотыми люстрами звучала наподобие оркестра, который лишь настраивается. Мысль проникала даже в недра земли, туда, где под сценой простиралась невидимая в этой постановке бездна с вращающейся театральной сценой. Культурные наслоения.

И, разумеется, никак нельзя было не заметить чрезвычайно интересных актеров и создаваемые ими на сцене характеры.

Следя за спектаклем, я мысленно обращался к словам, прозвучавшим на встрече с труппой Русского театра, где было отмечено, что театр — это лаборатория и место поиска. И постановщик спектак­ля Марат Гацалов говорил, что театр, в котором не экспериментируют, мертв. В голове крутилась мысль, что театр не должен быть музеем, и я даже подумал, что, быть может, я сам виноват, утратив способность понимания великого.

Зрелище не давало покоя несколько дней и заставляло мысленно возвращаться к нему снова и снова. Не хватало какой-то связи, созвучия. Одного вздоха...

Новый ритм

Сердце приказывало преодолеть зону личного комфорта и посмотреть эту постановку еще раз. И чудо родилось! Все то, что было на премьере, осталось. Если как-то сформулировать то, что прибавилось, то это и была та самая связность и понимание того, что вся труппа Русского театра делает на сцене одно общее дело. Не было больше ни одного формального движения. Все вместе звучало словно оркестр, были солисты и была история. Был тот базирующийся на порядке беспорядок, который и наполнял все жизнью.

Внешне четвертый премьерный спектакль был похож на первый, но внутренний ритм был совершенно иным — уверенное пребывание здесь и сейчас и исполнение своей роли в том, что происходило, так, что можно было увидеть человеческую суть самих актеров. Чудо, как известно, не поддается описанию, иначе оно уже не было бы чудом. Можно предположить, что многие из не сидевших рядом со мной в зале не поверят моим словам о рождении чуда — и правильно сделают. Потому что словам не следует верить, если есть возможность увидеть воочию.

В библейской притче люди строили башню, которая достигла небес. Бог разгневался на людей за это проявление гордыни и смешал языки строителей так, что они перестали понимать друг друга. В Вавилонской башне в Русском театре обыгрывалось не только то, что эстонцы могут не понимать русских (или наоборот) лишь потому, что те говорят на ином языке. В этой Вавилонской башне присутствуют сцены, когда не понимают друг друга люди, говорящие на одном языке. Есть сцены, когда взаимопонимание возникает без слов и разрушается, едва люди размыкают уста.

Многослойный замысел

Бегло опишу, например, такую сцену. Свалившийся с крыши старик (Юрий Жилин) лежит на больничной кровати. Он не может двигаться и говорить. Ухаживающая за ним женщина (Елена Тарасенко) страдает излишней болтливостью. Она треплется и треплется, потчуя «больного» кашей, и в конце концов сама съедает кашу. Старик пытается вмешаться в ее речевой поток, но из его уст звучит лишь один слог «за-». Женщина подхватывает его «за-, за-, за-», в своей чрезмерной болтливости она пытается предположить, что же он пытается ей сказать.

В кульминации сцены больной собирает все свои силы и наконец произносит слово «заткнись». Те, кто думает, что женщина наконец замолкнет, ошибаются. Наоборот, она радоуется, что «больной» выздоровел — и словесный поток льется с новой силой.

В этой «Вавилонской башне» есть невероятно смешная сцена с участием женщины (Татьяна Космынина) и кота (Антон Падерин). Это история фанатика, для которого увлечение полетами более важное дело, чем сопровождать женщину на свадьбу к собственному другу, где она должна появиться в роли подружки невесты. Есть там и сцена, будто позаимствованная из какой-то античной трагедии.

Она-то, похоже, и является ключевой сценой всей постановки. Герой (Илья Нартов) возвращается с войны домой победителем, прихватив с собой труп врага. Единственное, чего он хочет, — это его женщина и долгожданный покой, но в итоге все оборачивается соитием с трупом при участии женщины-вампа (Наталья Дымченко). Эта сцена поставлена как имитация того, чего рядовой зритель ожидает от авангардного театра, того, что характеризует современные театральные эксперименты.

Как и во всей постановке, здесь кроется многослойный замысел. Начиная с того, что в театре мы хотим видеть то, что представляется нам, и не принимаем того, что нам предлагают, вплоть до того, что мужчины и женщины забывают, не замечают, что каждый из нас нуждается в нежности.

Наряду с этими и прочими параллельными сюжетными линиями в постановке есть и своя собственная личная история любви, история рождения этого спектакля (со своеобразным подтекстом, переводящим причастных к делу лиц из официальной в личную плоскость), история нашего времени.

В этом их победа

Мне следовало бы описать впечатляющие сцены этого спектакля, которые раздвигают пространство и отказываются от слов, но я не решаюсь. Не решаюсь совсем не потому, что не умею. Я боюсь этого, вернее боюсь разрушить восприятие зрителей.

В финале постановки старик (Леонид Шевцов) облачается в пиджак с орденскими лентами и начинает мыть пол шваброй. Пол в буквальном смысле слова расположен под потолком. Человек общается со своей покойной женой, полагая, что у него имеется понимающий собеседник. Пусть безмолвная развязка этой истории станет известна лишь тем, кто ее увидит…

Я вновь убеждаюсь, что искусство больше, чем сама жизнь. И Русский театр, несомненно, то самое место, куда следует ходить и эстонцам. Там вершатся события.

Ставший три месяца назад художественным руководителем петербуржского Большого драматического еатра Андрей Могучий пару недель назад в Вийнисту во время своего мас­тер-класса для эстонских актеров говорил о том, что если главная задача и желание актера сводятся к тому, чтобы понравиться зрителю, то он на ложном пути. У актера в спектакле есть более значительная задача. Дело постановщика, таким образом, распределить задачи на сцене, чтобы результат получился действенным.

Актеры Русского театра Эстонии, кажется, на сей раз доверились стороннему взгляду своего постановщика, его таланту и подсознанию, в этом и заключается их победа.  

«Вавилонская башня»

Первая часть трилогии

Драматург Екатерина Бондаренко

Постановщик Марат Гацалов

Художник Ксения Перетрухина (Москва)

Костюмы Алексей Лобанов (Москва)

Композитор Дмитрий Власик (Москва)

Актеры: труппа Русского театра