Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Выступление Владимира Путина на Всемирном конгрессе соотечественников дало повод задуматься над самим понятием «соотечественник».
Сергей Иванов размышляет о понятии «соотечественник», об особенностях крупнейшего национального меньшинства страны — русской общины, и о ее задачах в контексте реалий современной Эстонии.
Состоявшийся недавно в Санкт-Петербурге Всемирный конгресс соотечественников дал повод вновь вспомнить о феномене русскоязычной диаспоры, выступление на нем президента Владимира Путина — поразмышлять о путях развития диалога между россиянами и зарубежными русскими, а поведение тех, кто претендует на выражение воли самого крупного из национальных меньшинств Эстонии, — задуматься над самим понятием «соотечественник».
Соотечественники — феномен сугубо русский. Слово это, конечно, можно перевести на эстонский, английский или немецкий языки и оно будет понятно носителям этих языков. Точнее — понятен будет смысл этого слова. Дух же — скорее всего нет.
Есть на то несколько причин. Важную роль здесь играет универсальность самого понятия «соотечественник» — оно шире, чем человек, имеющий в России этнические или исторические корни, или лицо, обладающее, допустим, правом на получение российского гражданства в упрощенном порядке. Оно больше, чем носитель русского языка как основного. Ощущение сопричастности к русской культуре во всем ее многообразии — вот, пожалуй, основополагающий фактор в разговоре о соотечественниках.
Есть и еще одна, не менее существенная деталь. Не секрет, что в отличие от, например, итальянской диаспоры в США или армянской — во Франции, подавляющее большинство тех, кто соотносит себя с российскими соотечественниками, оказалось в своем статусе не в результате добровольной или вынужденной эмиграции. Исчезла страна, в которой жили нынешние соотечественники или их родители. Изменились государственные границы, и те, кто оказался за их чертой, превратились, вопреки громким словам, не в «форпост России», а в свидетельство ее некогда внутренней миграционно-демографической политики.
Русскоязычная община Эстонии — та часть населения нашей страны, которая по праву может называть себя соотечественниками и делает это чаще всего — не выделяется среди других европейских и неевропейских государств ни численностью, ни, слава богу, особой проблематичностью положения. Говорить о последнем уместнее скорее в связи с бывшими советскими гражданами, волею судьбы оказавшимися жителями государств Средней Азии. Однако именно нам — как и нашим латвийским соседям — российский президент уделил значительную часть выступления на состоявшемся в Санкт-Петербурге конгрессе.
Ответ на вопрос относительно природы подобного повышенного интереса не следует искать на поле внутренней и внешней политики современной России.
Не стоит, однако, сомневаться в том, что доклады представителей делегации от Эстонии и Латвии в немалой степени способствовали, если не сказать — спровоцировали, именно ту тональность выступления Путина, каковой она оказалась.
Спор о том, что послужило в Таврическом дворце причиной, а что — следствием, по большому счету не столь уж и важен. Существеннее другое: кем видим себя в нашей стране мы сами — представители наиболее крупного нацменьшинства Эстонии, с одной стороны, и российские соотечественники — с другой?
Давно и не нами замечено: патриотизм бывает двух видов. Один — крайний его вариант, следующий принципу «моя страна всегда права» — близок к позициям национализма, если не сказать — шовинизма. Другая трактовка — «права страна или неправа, но это моя страна» — несет в себе оттенок пассивного фатализма, а не активной гражданской позиции.
«Если эта страна моя, я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы она была права» — подобная редакция все той же фразы представляется мне наиболее уместной и разумной в реалиях современной Эстонии. Говоря же на тему патриотизма с позиции представителя национального меньшинства, стоит заострить внимание на важнейшей детали: делать что, как и где?
Игнорирование этих трех пунктов может, конечно, увеличить популярность того или иного политика у соответствующей аудитории. Но за примером того, каким образом подобная «забывчивость» может сказаться на отношении к тому национальному меньшинству, которое он представляет, далеко ходить не надо. Достаточно вспомнить «пламенный отклик» эстонских националистов на адресованное соотечественникам предложение российских властей вернуться на историческую родину: их инициатива была осуждена, кстати, в числе первых, и Партией реформ.
Достойны сожаления подобострастные отклики некоторых людей, попадающих под формальное определение соотечественника, на любой выпад антирусски настроенной части эстонского общества.
Легко и почти безопасно поливать грязью страну своего проживания с зарубежной трибуны. Гораздо сложнее ежедневно, без громких слов и звучных заявлений, в парламентском зале заседаний и в кулуарах Рийгикогу, в работе парламентских комиссий, на партийных мероприятиях доносить до противоположной стороны собственную точку зрения.
Возможно, такая работа менее заметна, но в конечном счете именно она наиболее эффективна.
Пар из котла можно, как известно, выпустить в свисток. А можно заставить его вращать двигатель паровой машины. Если мы не планируем состязаться в громкости свиста и не горим желанием наслаждаться его эхом, а намереваемся сдвинуть с мертвой точки процесс нормализации эстонско-российских отношений, то последний вариант значительно полезней.
Да, клапан, направляющий струю пара, установлен, увы, не нами. Но нам, русским Эстонии, дан шанс установить его в нужном положении. Нужном не только нам одним — нужном эстонцам и россиянам в равной с нами степени.