В декабре 2012 года кредиторы предприятия Autorollo подали в Харьюский уездный суд иск на 600 000 евро. Этот иск касается и министра окружающей среды Кейт Пентус-Розиманнус, и ее супруга Райна Розиманнуса. Харьюский уездный суд частично удовлетворил иск против Розиманнуса, связи министра с этой историей не обнаружили. Свое мнение по поводу этой ситуации высказывает Кейт Пентус-Розиманнус (Партия реформ).
В течение двух лет я была беззащитна перед массированными атаками СМИ – неоконченное судебное разбирательство накладывало свои рамки, и адвокат рекомендовал мне воздерживаться от шумихи в медиа, чтобы не давать противной стороне повода раздуть очередной вымысел. И по отношению к суду было бы неуважительно давать комментарии в газетах, а не на самом процессе.
Правда, мне особенно и нечего было добавить. Всю историю можно подытожить так: я – дочь своего отца, и в этом вся моя «вина». Я всегда называла вещи своими именами и рассказывала о тяжелом для моей семьи периоде, ничего не приукрашивая.
Я никогда не участвовала в руководстве фирмой отца и не приняла ни одного весомого или формального решения. Эпизодически я помогала отцу улаживать разные бытовые проблемы, но лишь тогда, когда он об этом просил. Я не испытывала желания, не имела ни времени, ни мотивации самостоятельно заниматься сферой, которая мне совершенно незнакома.
Я не раз думала о событиях четырехлетней давности и неизменно приходила к одному и тому же выводу: если бы отец попросил меня о помощи и я смогла бы ему помочь, я и сегодня поступила бы точно так же. В семье нужно помогать друг другу. Если бы в трудное время я не помогла своему отцу, то чувствовала бы моральную вину.
Была ли я в связи с этим в курсе того, что касалось фирмы отца? Нет. Я не знаю, как в других семьях. Наверное, дети руководителей банков, газет или пекарен могут рассказать о деятельности своих родителей в деталях. Я – не могу. А должна? Думаю, что нет. Я – это я, и я занимаюсь своим делом.
Прокручивая в голове начавшуюся полтора года назад в СМИ охоту на ведьм, я думала о том, что следовало бы сделать по-другому, чтобы публичное отражение этой истории было объективным и справедливым. Остановлюсь на этой теме подробнее. Когда полтора года назад, за несколько минут до того, как я должна была произнести речь в Летной гавани, ко мне подошел журналист Äripäev и спросил, знаю ли я, что в связи с банкротством Autorollo против меня подан судебный иск на 600 000 евро, я решила, что это розыгрыш для программы «Скрытая камера». Или трюк с целью проверить реакцию политика на острые заявления.
Конечно, я знала о делах Autorollo. За несколько лет до этого на моих глазах развернулась болезненная для семьи трагедия, связанная с проблемами этой фирмы. Я видела, как крах предприятия ломает близкого человека. Много раз раз я молилась о том, чтобы прежде энергичный и жизнерадостный отец выбрался из сложной моральной ситуации и воспрял духом.
Я знала, что для решения проблем отец обратился к услугам адвоката, опытного в таких делах, и доверил ему спасение предприятия. В итоге, не выдержав экономических трудностей, отец продал фирму с более чем 10-летней историей, дело всей своей жизни, которое надеялся передать в наследство сыновьям. Осознанием этой ситуации мои связи с фирмой ограничились.
Итак, в один из ноябрьских дней 2012 года передо мной стоял журналист, утверждавший, что в связи с банкротством фирмы против меня подан иск на 600 000 евро. Признаюсь, что происходившее в последующие недели стало для меня шоком. Упомянутый журналистом иск был подан лишь через несколько месяцев.
Как я потом узнала, этот сомнительный с точки зрения журналистики материал попал в редакции почти всех изданий. Один теперь уже экс-журналист нечаянно перепутал адрес электронного письма и отправил снимок искового заявления знакомому моего мужа. Вырвав из этого материала самые провокационные отрывки, мне прислали вопросы без контекста. Я могла бы защищаться! Все опровергнуть. Или во всем признаться. Но в чем же? Я не имела понятия, что мне пытаются вменить в вину. Долгое время я даже не знала, кто именно может чем-то таким заниматься. И с какой целью?
Тогда же ко мне приходили всевозможные «посредники», предлагавшие компромисс. Мне говорили, что если я заплачу тем, кто планирует взыскать с меня деньги по иску, иск не будет подан, моя репутация не пострадает и скандал уляжется. В то же время выяснилось, что одним из истцов был человек, которого можно было бы назвать профессиональным кредитором.
Тот человек, которому мой отец не был должен ни цента, купил за небольшие деньги долговое требование и раздул дело до грязной кампании, рассчитывая использовать его для получения еще большей суммы.
Второй парой истцов были мужчина и женщина, очевидно, разочарованные и обиженные тем, что по причине банкротства они не получили денег (это они говорили после нашего бракосочетания: «Сам обанкротился, а дочь ведет к алтарю как порядочный!»). Они надеялись отомстить отцу, причинив боль мне. Посредникам я без долгих разговоров ответила «нет». Я ничего не натворила и не была готова платить кому-либо ни цента.
Тогда мне стали задавать вопросы о сделках фирмы отца, ее экономическом положении и еще бог знает о чем. О деталях, о которых я не могла ничего знать. Я никогда не руководила этой фирмой и не хотела быть ее собственницей или менеджером. Как разъяснить то, чего ты никогда не делал? Ила давать пояснения относительно того, в чем ты не участвовал?
Электронные письма, в которых я значилась в ряду получателей или которые я посылала по просьбе отца (он был в больнице), чтобы задать от его имени какие-то вопросы, пытались представить как доказательства моей причастности к делу. Если связанные с фирмой вопросы улаживались при помощи домашнего компьютера, где я обычно оплачиваю счета за Интернет, это пытались преподнести как доказательство того, что и за компьютером была тоже я. Исходя из этой логики, можно утверждать, что если договор на электроснабжение сделан на имя хозяина дома, значит, любой мобильный телефон, подключенный на подзарядку в розетку, – его собственный.
В газете заявили: «Роль министра окружающей среды в деле банкротства Autorollo также значительна». Какая роль? Мне даже еще не показали иск, а решение о моей роли у кого-то в голове уже родилось. И роль эта была «значительна». В чем состояла моя доказанная вина, если полтора года назад журналист применил мощное оружие – СМИ, и «на камне высек» это утверждение?
«Знали ли вы, что дела фирмы Autorollo плохи?» – спрашивал другой журналист. Боже мой, когда дела стали совсем плохи, отец ходил как лунатик, дома не мог ни с кем общаться и постоянно повторял: «У меня нет сил». А вы спрашиваете, знала ли я! А если я что-то видела и о чем-то догадывалась, должна была появиться новость «Министр знала о трудностях Autorollo»? Или «Министр признает, что знала о положении Autorollo»? Она видела, как ее отец падает духом и, следовательно, виновата в том, как сложилась судьба предприятия?
За эти полтора года мне не раз звонила мама, с беспокойством рассказывавшая, что перед домом припарковался незнакомый автомобиль, что кто-то слоняется у забора с большим мешком, заглядывает в комнату. Подонки? К счастью, нет. Это фотографы получили задание разыскать принадлежащий министру дом и сфотографировать его. И что с того, что дом принадлежит моим родителям и брату, которые никогда не были публичными людьми и имеют право на приватность? Со временем мама стала относиться ко всему с юмором. Пообещала в следующий раз забраться на забор и позировать фотографу с поливочным шлангом. Мне было бы сложно в чем-то ее упрекнуть.
Позиция моего представителя была однозначной: никаких длинных комментариев о содержании спора. Было очевидно, что важной составляющей тактики второй стороны служило желание повлиять на суд посредством прессы. Представить отрывки так, чтобы создать фон, не оставляющий суду возможности выбора. Народ требует осуждения! Так появились новости с «фактами», которые никто в редакциях не проверял. Заголовки сообщали, что по делу о банкротстве Autorollo суд требует распечатки счетов министра (позднее все-таки появилась информация мелким шрифтом в нижнем углу страницы, что суд никогда ничего подобного не требовал). На первой полосе одной газеты появился крупный заголовок «Черные деньги». И моя фотография.
После того, как полтора года я являлась объектом охоты на ведьм, единственное, в чем могу себя упрекнуть, это слишком скудные комментарии. Поначалу почти на каждую статью, кишащую ложными утверждениями, я отправляла автору длинное электронное письмо, где разъясняла ситуацию и просила опровергнуть не соответствующие истине утверждения. Однажды я поняла, что это пустая затея. Грязная кампания второй стороны была для СМИ интереснее.
Я должна была соблюдать правила судебного разбирательства и не могла, не желала играть по грязным правилам. Сейчас я думаю, что должна была давать больше разъяснений, и мне жаль, что я не смогла этого сделать. Правда, большая часть этих моих разъяснений касалась бы того, что я не в курсе той или иной детали; но, может, это помогло бы более справедливо отразить ситуацию? Может быть.
Есть еще кое-что, о чем я размышляла все эти месяцы. Если в Эстонии ради избавления от кого-то достаточно представить недоказанное обвинение и организовать по этому поводу жесткую медиакампанию, это очень опасно. Если человек воздерживается от комментариев, цель достигнута. Появляется возможность попробовать силы на ком-то еще. Я не знаю, как решать эту проблему, но ясно, что решение не должно идти на поводу у враждебной стороны, напротив, оно должно противостоять ему.
Вероятно, я никогда не узнаю, чего хотели люди, безосновательно втянувшие меня в этот спор. Наверное, одна из их целей состояла в том, чтобы причинить мне душевную боль и посмотреть, как долго женщина сможет противостоять этому давлению. Но вышло совсем по-иному – этот процесс меня не сломал и не сделал слабее, напротив, я стала еще сильнее. Кто знает, может, в конце концов я буду им всем благодарна.