Эне Эргма: это не конец

По словам Эне Эргма, в науке тоже было интересно, но в политике она взлетела на совершенно другой уровень. Фото: Эрик Прозес

Эне Эргма (70), долгое время занимавшая    пост спикера Рийгикогу, уходит из политики и намерена ставить перед собой новые значимые цели. По мнению опытного политика, в парламент должны прийти люди в возрасте 35+.

Последняя неделя была для вас какой-то особенной? Когда вы сообщили, что больше не хотите оставаться в политике, какие были ощущения, и какие перспективы вы перед собой видите?

Для себя я уже давно все решила. С удовольствием пошла бы в Европарламент – это было бы интересно. Именно из-за двух серьезных космических программ я могла бы быть там полезной, но народ решил по-другому.

Если у нас, как правило, думают, как прожить день сегодняшний, то я думаю о дне завтрашнем. Уже давно у меня такое ощущение, что эстонская политика не предлагает мне ничего нового. Мы стоим на месте. Мы не движемся. Занимаемся мелкими делами, которые сами по себе могут быть и нужными. Маленькое государство должно делать большие дела, чтобы вообще выжить.

Но наш новый премьер-министр, вступая в должность, сказал, что мы не нуждаемся в масштабных планах.

Это кто как видит. Молодой премьер-министр должен ставить перед собой именно большие задачи. А такие, как я, у кого за плечами большая часть жизнь, могут иметь менее претенциозные.

Мы немножко завязли в представлении, что хорошо справляемся с трудностями. Да, мы очень хорошо справились с финансовым кризисом, но нам нужны новые идеи. Это касается и экономики.

Вернемся к тому, что вы были бы не прочь поработать в Европарламенте: это действительно было решение народа, или так решила партия, или Тунне Келам потребовал, чтобы он непременно был первым номером в списке?

Тунне Келам хотел получить это место, а я, знаете, никогда не вела ожесточенную борьбу за место. Ветеран политики Тунне хотел получить это место и очень четко уяснил для себя необходимую еврориторику.

Кстати, мое решение баллотироваться в Европарламент было спонтанным. Просто мне стало казаться, что все, что я здесь с 2003 года делаю, себя исчерпало, что дальше должны идти другие.

Говоря о своем желании уйти из политики, вы сослались на Сийма Калласа, мол, надо знать, когда уходить. Вы действительно думаете, что Каллас в эстонскую политику больше не вернется?

Эстонские мужчины обещают очень много! Я не стану перечислять всех, кто обещал больше никогда в политику не возвращаться. У Сийма Калласа очень много других возможностей для самореа­лизации. Он очень хороший лектор, и это может быть для него гораздо интереснее. Его возвращение, точнее, его уход – отказ баллотироваться на пост премьер-министра – выглядел странно.

Вы поняли, что на самом деле произошло? Было ли для него все так безнадежно, или тут шла другая борьба?

Я не знаю, что происходит внут­ри другой партии, но мне кажется, что там было некое противостояние. Каллас так долго в политике, что должен иметь толстую кожу. Это было странное решение. Он хотел сказать свое слово в эстонской политике, а потом вдруг принял такое решение. Подобное поведение простительно для новичка в политике.

На ваш взгляд, в нынешнем составе Рийгикогу есть люди, которые сидят там ради денег, а настоящей жизни не видели?

По своей наивности я полагала, что парламент – не только для коалиции, а оппозиции в нем отводится не только роль зубоскала, но не всех удалось в этом убедить.

Разумеется, в коалиции договоренности выполняются, но если бы это было в моей власти, я сделала бы в Эстонии правительство меньшинства. Да, это сложно, потребовалось бы искать консенсус. Чтобы в парламенте не было так, что только одна сторона – самые лучшие и самые талантливые.

Демократия большинства предполагает, что вопросы можно решать путем обсуждения и простым численным преимуществом. Возможно, я слишком наивна и это вообще неосуществимо.

В маленьком государстве следует активнее искать точки соприкосновения. И намного больше слушать. Мы не привлекаем специалистов и не слушаем их. Например, Академия наук направила правительству письмо, где сказано, что заповедник Набала мог бы быть на 50 процентов меньше. Мы не получили ответа… Нам нужно думать, как наши решения отзовутся.

И почему мы вообще не думали о себе как о космической державе? Да, можно возразить, мол, о чем ты вообще, Эне, говоришь. Но космос – это уже не просто область научных исследований, а серьезная экономическая отрасль, большие возможности.

Но за этим видят позерство. Как сказал Эрки Нестор: все приходят в политику с большими идеями, но претворить их в жизнь не так-то просто. Да, это правда. Но если человек не мыслит масштабно, зачем вообще идти в политику?! Или как сказал мне один член Рийгикогу: знаешь, я отношусь к этому как к работе.

Сдельной работе.

Да, сдельной работе. Мол, я делаю то, что мне предписано. Как при этом делать политику?!

Вы в политике уже 12 лет. Много ли осталось от ваших первоначальных надежд и ожиданий?

Нельзя сказать, что приход в политику был ошибкой. Конечно, я была в восторге от молодых ребят из партии

Res Publica – они пришли со свежими силами, а меня в то время не вдохновляла ни одна партия.

Безусловно, они многое обещали и с точки зрения политтехнологий делали это мастерски, и это работало. Политика становится технологичной. С максимальной точностью можно просчитать, что именно принесет голоса, а что – нет.

Избирателей дурачат?

Частично да. Для меня это было сложнее всего, поскольку я пришла из научной среды, где такое недопустимо, но честными речами особо много голосов не соберешь.

Но меня хоть убей – не могла я говорить то, чего от меня ждали. Я не могла говорить людям, что ваши пенсии вырастут в два раза. Мне совесть не позволяла нагло раздавать обещания, которых я не могу выполнить. Для меня это одна из самых сложных вещей в политике.

Конечно, у парней [Res Publica] было желание делать дела быстро. Но, во-первых, новички отнимают хлеб у других; во-вторых, это были завышенные ожидания; в-третьих, сказывалось отсутствие опыта. Затем пошли ошибки, что и привело к разложению партии. А поначалу энтузиазм был велик.

Какая партия была лучше: Res Publica или Союз Отечества и Res Publica?

Мое сердце принадлежит партии Res Publica. Как я уже сказала, в то время я не хотела вступать ни в одну из партий. Я хотела новой политики. Может показаться странным, но в душе я осталась «республиканкой». Я всегда хотела мыслить и действовать масштабно.

Позже мы все поняли, что политтехнологии есть политтехнологии. Политика – это искусство. Это борьба и уловки. Повторюсь, на мое несчастье, я пришла из среды, где пустым разговорам не верят. Я не могла смотреть людям в глаза и нести бред.

Как вы отнеслись к последней смене правительства?

Я этого не поняла. Во имя амбиций за год до выборов сменили правительство. Это не хороший политический тон.

Результат – год застоя, потому что сейчас лето, а осенью опять начнется новый предвыборный цикл. Юрген (министр финансов Юрген Лиги – прим. ред.) еще успеет что-нибудь предпринять, но…

Я думала о том, что если бы в свое время мы продолжили с прежним правительством, то вынуждены были бы менять министров еще чаще. Проводить ротацию среди имеющихся.

Трудно быть спикером?

Я пыталась быть спикером, который выше всех партий, но иногда возникало горячее желание вмешаться в повседневную политику или политику партии. Я старалась от этого воздерживаться.

К сожалению, не многие депутаты понимали, что мы являемся представительным органом государства – мы парламент Эстонии.

Когда в годы экономического кризиса мы были на краю пропасти, я создала для себя модель: взяла госбюджет и поделила на 30 миллионов секунд – столько секунд в году. Когда понимаешь, что каждая секунда так дорога, то…

Наверное, это неизбежно. Но какими бы ни были времена – трудными или наоборот, – министерства всегда зациклены на себе и выжидают своего часа, чтобы дать своим избирателям обещанное.

Полезным было бы горизонтальное сотрудничество между министерствами. Как много у нас в министерствах бессмысленных расходов! В одном министерстве создают базу данных, которая не стыкуется с другими. Насколько дешевле было бы, если бы все министерства мыслили в едином ритме!

К сожалению, человеку ближе СВОЙ кошелек, СВОЯ идея. Но если речь идет о маленькой стране, выбивать поч­ву из-под ног у других бессмысленно. Наверное, я идеалистка, но как было бы хорошо, если бы мы сумели прий­ти к тому, что будем брать только самое лучшее!

Мне могут возразить, мол, вы 12 лет в политике, почему же ничего этого не сделали. Да…

Наверное, я бралась, как Тоотс, за мелочи и другого не успела.

Мы с Мартом Лааром хотели создать для мальчишек, у которых нет родителей, для таких вот сорванцов кадетскую школу, определить их в военное училище. Так делают и в России, и в Америке. По-моему, это была очень хорошая идея, но нам с Мартом не удалось ее осуществить. Когда мальчики растут в неполной семье, где им брать пример настоящего мужчины? В школе его тоже нет. В школе мужчины – только директоры. План этот провалился, и у меня из-за него душа не на месте.

Зачем вам вообще политика?

Для меня это было очень интересное время. Всем в качестве совета могу сказать, и этому меня научило пребывание в политике, – определяющим является CV. То, чем вы занимались раньше, каким опытом обладаете.

Нам кажется, что если отсидел три года в каком-нибудь вузе и получил образование, то все в порядке. Молодежь должна понять, что три года в университете – это еще не университетское образование.

Наверное, я покажусь жесткой, но уровень университетского образования опустился слишком низко. Я – за элитарность. У нас могли бы быть два университета академической направленности: Тартуский и Таллиннский технический. Я – противник массовых университетов.

В академическом университете, каковыми являются Тартуский или Таллиннский технический университеты, очень важно академическое воспитание, реальный контакт с преподавателем.

Когда я проводила ректорскую кампанию, многие студенты писали мне, что руководители дипломных работ имми не занимаются. Студенту нужно дать понять, что его труд не напрасен! Но мне рассказывали, что руководители даже не отвечают на элект­ронные письма. А потом мы слышим о таких дипломных работах, что приходится хвататься за голову!

Если и упрекать кого-либо, то именно преподавателей и институт. Тогда не беритесь за такую работу! От нее нет толку!

Вы говорите, что подбиваете счеты с политикой окончательно. Но, например, президент и не должен быть политиком.

(Смеется). Прекратите эти разговоры о президентстве! Я ведь остаюсь в Рийгикогу, но не вижу для себя мотивации двигаться дальше.

На то, чтобы написать книгу, у вас хватит терпения?

Да, мне действительно предлагали написать книгу. Наверное, этим и займусь. Кроме того, начну приводить в порядок свой архив.

И наконец-то у меня появится возможность прочесть все те книги, до которых не доходили руки. (Из последней поездки в Москву Эргма привезла 11 кг книг – прим. ред.)

Я не могу сказать, надолго ли меня еще хватит… В жизни ничего нельзя предугадать. Но прошедшие годы мне видятся позитивными.

В науке тоже было интересно, но в политике я взлетела на совершенно другой уровень. Я увидела Эстонию. Были очень интересные встречи – поучительные, оставившие след в душе. Мы ведь все вращаемся в своем узком кругу. Раньше мой круг был ученые и преподаватели. И студенты. А вне его словно ничего и не происходило. А если в других регионах Эстонии нет родственников, то так и живешь в своем кругу.

Таллинн тоже многослойный, и эти разные прослойки не общаются между собой. Для меня это было очень интересное время, когда я увидела Эстонию в разных ракурсах, разные ее слои – это было необходимо.

Многие депутаты Рийгикогу живут в своем кругу и не имеют о реальной жизни представления.

Если бы это было в моей власти, я ввела бы закон: президентом республики и членом Рийгикогу могут стать люди в возрасте тридцати пяти – сорока лет и старше.

У человека должны быть сформировавшиеся представления о реальной жизни. А реальная жизнь не есть жизнь политконсультанта. Реальная жизнь означает, что надо по-настоящему работать.