«Венера в мехах»: версия Романа Полански

Тома (Матьё Амальрик) уже в полном подчинении у необыкновенной женщины Ванды (Эмманюэль Сеньё). Фото: wikimedia.con

«Это софт-порно, да?» – спрашивает ушлая актриса-неудачница, особа вульгарная и необразованная, у режиссера, ставящего инсценировку «Венеры в мехах» Леопольда фон Захера-Мазоха.

Тот в шоке и готов прогнать актрису: он просмотрел сегодня две дюжины претенденток на роль, одна во время монолога выронила вставную челюсть; все никуда не годились, но Ванда (ее зовут так же, как героиню книги Ванду фон Дунаев) настойчива, и прослушать ее менее утомительно, чем убедить в том, что Захер-Мазох – не ее стезя.

Зрителей, все еще надеющихся, что «Венера в мехах» – инсценировка скандального романа, разочаруем: в основу картины положена бродвейская пьеса Дэвида Айвза, ироничная и изящная, раскованный стёб. К тому же режиссер фильма порезвился, устроив для самого себя терапевтический сеанс психоанализа.

Имя режиссера – Роман Полански.

«Сын больной ненормального века»

Кинематографист, решивший более или менее точно передать на экране «Венеру в мехах», будет долго и нудно решать вопрос – кто тут «Сын больной ненормального века»: автор, герой, оба... («Сын больной ненормального века» – строчка из стиха такого же, как Захер-Мазох, декадента второй свежести Емельянова-Коханского, известного тем, что он, эпатируя мещанство, однажды вышел на Невский в таком же костюме, в каком позднее обнищавший генерал Чарнота рассекал по Парижу.)

Захер-Мазох избывал собс­твенные комплексы: с детства он испытывал тягу к мучениям, ему нравилось представлять себя жертвой. Одна его родственница, рядившаяся в меха и стегавшая любовника кнутом, позже стала прототипом Ванды фон Дунаев. Отсюда – термин «мазохизм».

Романа Полански, как и Захера-Мазоха, увлекают темные стороны человеческой натуры. Оба, кстати, происходят из Польши. Захер-Мазох вообще из Львова, который при его жизни входил в состав Австро-Венгрии, потом два десятилетия был стопроцентно польским городом, а сейчас, благодаря сговорчивости Молотова и Риббентропа и щедрости Сталина, принадлежит Украине.

Роман Полански... Наверно, в будущем кому-то придет в голову сделать о Поланском байопик. Его биография полна удивительных поворотов; к тому же над ним как будто веет что-то зловещее.

Полански (настоящее имя – Раймунд Роман Либлинг) родился в Париже, вскоре его семья переехала в Краков, чтобы через несколько лет оказаться в гетто. Мать Романа погибла, отец чудом выжил в Маутхаузене, самого мальчика эсэсовские офицеры использовали для упражнений в стрельбе в духе Вильгельма Телля. К счастью для будущего мирового кино, даже в пьяном виде ни у кого не дрогнула рука и никто не взял чуть ниже из любопытства.

В 14 лет Роман сыграл в Варшавском детском театре героя повести Валентина Катаева «Сын полка» Ваню Солнцева. Юного артиста выбрал на главную роль сам Катаев. Странное совпадение: оба свои лучшие произведения создали на закате. Катаев десятилетиями гнал добротную, тщательно отделанную, но все же обычную советскую прозу и только к старости создал построенные по сложному ассоциативному принципу, иной раз напоминавшие поток сознания из «Улисса» Джойса шедевры: «Святой колодец», «Трава забвения», «Уже написан Вертер...».

Полански всегда интересовали ужасы, жестокость. Его студенческий, еще в Варшаве, дебют, всего в 138 секунд, был ужастиком. Славу ему принес мистический «Ребенок Розмари». Герои нескольких картин Полански неумолимо спускаются в пучину безумия, над его миром властвует паранойя, тут доминирует угроза со стороны иррациональных сил.

Это касается не только героя, но и автора: жена Полански, актриса Шэрон Тэйт, на седьмом месяце беременности была убита ворвавшейся в дом компанией обкуренных отморозков. (Сам Полански был в отъезде.) Но и по биографии самого режиссера вовсю расплылось темное пятно: в США он был обвинен в растлении несовершеннолетней.

В 80 лет Роман Полански снял минималистскую «Венеру в мехах», кажется, не только потому, что престарелому режиссеру с незакрытой судимостью на большой фильм денег не дали бы, но и чтобы как-то разобраться в своей многогрешной жизни.

Двое на сцене и кто-то еще

Полтора часа действия. Один интерьер: зал и сцена театрика, в котором режиссер Тома Новачек разыгрывает с актрисой Вандой куски инсценировки. Сцена загромождена чужими декорациями.

«Это фаллический символ?» – интересуется Ванда, примеряясь к торчащему вверх странному предмету. «Это кактус из мюзикла, который шел здесь раньше!» – разочаровывает ее режиссер.

Ванду играет 47-летняя Эмманюэль Сеньё, нынешняя жена Романа Полански. Тома – Матьё Амальрик, удивительно похожий на самого Полански, каким он был лет 40 тому назад. Великолепный актерский дуэт, от которого требуется в первую очередь демонстрация мастерства.

Тома кажется, что сам он не имеет ничего общего с героем романа Северином фон Куземски. Режиссера всего-навсего интересует ситуация: каким образом властная и агрессивная женщина без особого труда оставляет от неуверенного в себе мужчины мокрое место. А в глубине души Тома задается вопросом, который, наверно, мучает и Полански: то ли я берусь за жуткие темы с хладнокровием исследователя, пытающегося понять человеческую натуру, то ли эти качества есть во мне самом, и я объективирую их, приписывая вымышленным (мною или кем-то еще – без разницы!) персонажам, чтобы убедить себя: это не со мной творится. А с ними.

Образ Тома ясен. Утонченный интеллектуал, живущий в обществе таких же, как он. Его невеста Мари-Сесиль (образ закадровый) – изысканная и образованная девушка, которая даже песика своего назвала именем одного из отцов философии постмодернизма – Деррида! Жизнь Тома упорядочена и стерильна.

Ванда врывается в эту жизнь, как цунами. Если Тома – вполне земной, реальный человек, то Ванда – существо мистическое. Понятно, что профессиональная актриса должна уметь перевоплощаться. Но дело в том, что Ванда не перевоплощается. В ней – три или четыре разных женщины; каждая не имеет ничего общего с остальными.

Сперва она малообразованная девица, говорящая на ужасном молодежном жаргоне, пересыпающая свою речь словами-паразитами – «типа того» и прочее. Потом (неожиданно) умная и точная актриса, которая берет репетицию в свои руки: она, оказывается, прекрасно знает текст, безукоризненно разбирается в изломах души Ванды фон Дунаев и сама подсказывает, что должен делать Тома, читающий за Северина фон Куземски.

Исподволь в Ванде пробивается дьявольщина: она стирает грань между Тома и Северином, требует от партнера уже не перевоплощения, а совершенного перехода в иное состояние. Режиссера не остается, есть только отягощенный комплексами мужчина, который умоляет женщину, чтобы та как можно больнее над ним издевалась.

Затем следует сцена, в которой партнеры меняются ролями: Ванда дает понять Тома, что мужчина-мазохист на деле не подчиняется женщине, а подчиняет ее себе, навязывает игру, которая ее душе не свойственна. Эмманюэль Сеньё поразительна. Ее игра полна множества внезапно открывающихся смыслов.

Полански когда-то мечтал снять «Мастера и Маргариту». Не случилось. Но, рискну предположить, что-то из романа о дьяволе просматривается сквозь камерный сюжет «Венеры в мехах». Хотя бы некоторая черная магия: Ванда извлекает из необъятной торбы почему-то оказавшийся там реквизит, нужный для спектакля – вязаный шарф, заменяющий меха, плетку, собачий ошейник, наконец, веревку, чтобы привязать партнера к столбу и, уходя, станцевать перед ним наподобие нагой и безудержной вакханки...

После ухода Ванды напрашивалось появление Мари-Сесиль, барышни, надо думать, чрезвычайно воспитанной и невозмутимой. Допустим, беспокоясь из-за того, что Тома слишком уж задержался в теа­тре, Мари-Сесиль приезжает, видит жениха привязанным к столбу и спокойно спрашивает: «Милый, что ты здесь делаешь?» Но такой финал окончательно превратил бы картину в фарс. И обезвредил бы заложенные в ней мысли.

«Венера в мехах»

(La Venus a la fourrure)

Драма. Франция, Польша, 2013

Режиссер: Роман Полански

Сценарий: Дэвид Айвз, Роман

Полански, Леопольд фон Захер-Мазох

В главных ролях: Эмманюэль

Сеньё, Матьё Амальрик