Доктор антропологии: эстонские эмигранты продолжают определять себя как эстонцы даже после отъезда из страны

Эстонские флаги. Фото: Arno Saar / Õhtuleht

В современном мире традиционные представления о государственной и этнической идентичности, подразумевающие прямую связь между родной страной, культурой и идентичностью, попали под давление все большей транснационализации социальных связей, капитала, и других явлений. Некоторые ученые критикуют использование понятий «народа» и «этнической идентичности» как стандартной единицы измерения в современных научных исследованиях, поскольку мир стал более глобальным, а люди – более мобильными. В то же время, думая о современных политических дискуссиях, культурном активизме, процессе демократизации, невозможно полностью отказаться от таких понятий как дом и принадлежность к определенному месту – понятий, воспроизводящих местную культуру, пишет доцент Таллиннского университета, доктор антропологии Карло Куберо в преддверии Дня народов Эстонии.

Что значит  национальность или принадлежность к какому-то народу в современном глобализирующемся мире? Как страны наподобие Эстонии, определяющие себя как «открытые миру» и связанные с такими наднациональными структурами как ЕС и НАТО и при этом не имеющие возможности контролировать процессы, формирующие их экономическую политику, а также подверженные растущему влиянию миграции и окружающих стран на население и культуру – тем не менее стараются воспроизводить чувство уникальности своей местной культуры, и сохранять национальную идентичность?

Подобные вопросы стали предметом десятилетий исследований социальной антропологии, и в результате сформировалось определенное понимание роли национальной идентичности в нашем все более однородным мире, где все взаимосвязано. Согласно социальной антропологии, одним из источников сложности определения современного народа, является традиционный термин «народ», который обычно предполагает наличие границ суверенного государства или определенной территории, на которой народ проживает.

В результате такой логики термины «страна», «родина», «сообщество», «нация», «народ», «идентичность» настолько взаимосвязаны, что в публичном дискурсе зачастую используются как взаимозаменяемые. Как следствие, «народ» воспринимается как статичный объект, запертый на своей земле, бесконечно самовоспроизводящийся и изолированный от глобальных процессов и контактов с внешними группами и влияниями.

Невозможно оставить без внимания высокий уровень миграции, характерный для современного глобализирующегося мира, а также взаимосвязь между мобильностью и принадлежностью к какому-либо народу или нации. Социальные антропологи пришли к мнению, что принадлежность к народу формируется не только местом и страной проживания. Так, например, рассматривая историю Эстонии  ХХ и ХI векa, можно отметить что миграция населения была одним из ключевых факторов определяющих демографию страны – это и эмиграция прибалтийских немцев во время Второй мировой войны, и советские депортации, и эстонские беженцы, и иммиграция в Эстонию во время Советского союза, и снижение количества населения вследствие эмиграции в 21-м веке.

Характерной чертой этой мобильности является то, что эстонские эмигранты продолжают определять себя как эстонцы даже после того, как они покинули страну. Более того, они продолжают оказывать влияние на то, что происходит в Эстонии – например, посылая деньги из-за границы, обучая своих детей эстонскому языку или сохраняя эстонские традиции в эмиграции. Таким образом эстонский опыт выходит за пределы национального государства, и «эстонец» фактически становится транснациональной идентичностью. Иными словами, идея «эстонского народа» формируется в равной степени как происходящим на местном уровне, так и происходящим за пределами Эстонии.

Эстония – не единственный пример транснациональных процессов такого рода. Социальная антропология отмечает похожие тренды в других контекстах и регионах. Например, движение товаров, идей, музыки и религиозных верований между Западной Африкой и Южной Америкой заставляют некоторых социальных антропологов расценивать эти регионы как единое культурное пространство, где культурные тренды, появляющиеся с одной стороны Атлантики, напрямую влияют на происходящее с другой стороны. Карибская ситуация – другой удивительный пример, где большинство людей, определяющих себя как карибская нация, не только не живут, но даже не рождались ни на одном из островов.

Таким образом факт рождения за пределами конкретной территории или проживание за ее пределами, не ограничивает его возможности вносить свой вклад в культурную, политическую и экономическую жизнь народа данной территории. Согласно социальной антропологии, существует ряд способов, с помощью которых сообщества, находящиеся в эмиграции, играют очень важную роль в сохранении идей и практик, которые определяют и формируют национальные ценности – к примеру спонсируя культурные события или поддерживая определенный политический дискурс, живя за границей. Похожие тенденции наблюдались например среди турков в Германии, пакистанцев в Англии, русских в Эстонии, итальянцев в Аргентине.

Также важно подчеркнуть, что во многих случаях мнения о том, что же характеризует конкретный народ, различаются у его представителей вплоть до противоположных. Можно предположить, что высокая мобильность и подверженность взаимному влиянию – это современная проблема, возникшая благодаря новым технологиям (таким, как быстрые банковские переводы, дешевые поездки и интернет), однако социальные антропологи считают, что подобная мобильность, формировавшая национальную идентичность, была естественной практикой на протяжении веков, например, в контексте взаимоотношений между империями и их колониями.

Эта тема важна, поскольку показывает, насколько чувство общности людей и принадлежности стране субъективно и зависит от территориального расположения, эмоций, впечатлений, и качества социальных отношений. Однако замена национальной идентичности транснациональной идентичностью не станет панацеей от сложностей современного глобализирующегося мира.

Зачастую транснациональная идентичность может вступать в противоречие с развитием интересов национального государства, к примеру когда идея «мобильного народа» может препятствовать формированию суверенитета страны и развитию местных интересов. Кроме того, идея о том, что народ изначально привязан к земле,  очень важна для заявления прав на свои территориальные ресурсы, как например в случае коренного населения Южной Америки, завязшего в борьбе против глобальных капиталистических интересов за доступ к ресурсам Амазонии, коренного населения Сибири, лишенного доступа к исконным землям из-за проектов по добычи нефти и газа, или же аборигенов, претендующих на территории в Австралии.

Все они основывают свои претензии на том факте, что их чувство идентичности и способ жизни изначально связаны с принадлежавшей им землей. В этом контексте, предположение о транснациональном контексте и характере идентичности этих групп, при котором идентичность “находится” в нескольких местах, а традиции определяются глобальными процессами, ослабило бы их позиции в борьбе за территориальный суверенитет.

Ключевым для социальных антропологов стал вопрос, как возможно принимать во внимание, что “народ” – это не фиксированная величина, неизменная во времени, а результат постоянно изменяющихся и развивающихся социальных и исторических процессов – и при этом формировать последовательную политическую программу государства, которая следовала бы идеям, глобальной демократии и обеспечивала право каждого человека проживать свою жизнь согласно собственным принципам и ценностям – таким как, например, право сохранять свой язык, культурное наследие, традиции, политические структуры и так далее.

Это очень тонкий вопрос, поскольку усиление связи между понятиями «культуры» и «народа» может привести к нарушению баланса и ограничению свободы созидательного потенциала групп людей, а в экстремальных случаях может вылиться в ограничение демократических прав групп находящихся в меньшинстве или в оппозиции. Решение этого вопроса зависит от контекста конкретного государства и общества и является политическим, поэтому ученым сложно предложить универсальные рекомендации для разрешения такой дилеммы.

В работах некоторых социальных антропологов можно найти существенное подтверждение тому, что вопросы идентичности и национальной принадлежности невозможно рассматривать отдельно от структур власти и капитала.

Согласно этой позиции, нет ничего «естественного» в принятии определенной национальной идентичности, идентификация – это выбор, который определяет соотношение власти и глобального капитала, хотя это может быть и социальным выбором. Таким образом, национальную идентификацию можно рассматривать как создание нарратива, который ставит людей в определенный социальный контекст и систему взаимоотношений – в том числе создает ощущения определенности и уверенности в отношениях с окружающим миром.

День народов отмечается в Эстонии 24 сентября. В среду в художественном музее КУМУ пройдет конференция «Народы Эстонии – путь в будущее», приуроченная к этой дате. На конференции выступят профессор Рейн Вейдеманн, профессор Аурика Меймре, психолог Ауне Валк, социолог Александр Айдаров, антрополог Карло Куберо.

Также будет представлен короткометражный фильм молодого таллинского режиссера Ивана Павлючкова «Иванов день» и состоится обсуждение фильма при участии автора фильма, а также главного редактора русскоязычного журнала о культуре «Плуг» Олеси Ротарь и главного редактора эстонского культурного издания «Sirp» Оття Карулина.

Представители Эстонского Общества Дебатов и эксперты примут участие в дискуссии на тему “Имеет ли национальность значение для поколения 21 века?”. Более подробную информацию о конференции можно найти по адресу www.rahvustepaev.eu/ru.